Ассистенты - Робин Уильямс

Дело плохо! Я знаю, что он собирается сказать. «Ты растеряла талант. Ты уже немолода. Нам нужно сокращать наши убытки». Надо действовать быстро. Прежде чем он успевает открыть рот, я сажусь и стягиваю простыню до талии.

— Все в порядке?

Рэндалл оборачивается и смотрит на меня. Это его первая ошибка. Он возбуждается, когда видит вблизи мои идеальные, формой напоминающие слезу, груди.

— Не совсем.

— Ты постоянно думаешь о работе, тебе нужно больше отдыхать, — мурлычу я, старательно подражая страстной Лорен Бэколл. Он снова отворачивается и надевает туфли. Я не позволю ему сказать это сейчас. — Может, нам уехать куда-нибудь, например, на остров Каталина. Остановиться в маленьком пансионе. — Кладу руку ему на бедро. — Или поехать вдоль побережья в Монтеррей?

Рэндалл понимает, что я что-то говорю, но мысли его очень далеко.

— Что?

Придвигаюсь к нему сзади и начинаю растирать плечи.

— Дорогой, ты так загружен.

И тогда он произносит:

— Мы больше не будем с тобой работать. Это не моя идея, а решение агентства. Они планируют развиваться в другом направлении, хотят представлять интересы занятых актрис.

Выпрыгиваю из постели и встаю против него.

— Знаю, меня не приглашали сниматься в течение нескольких недель…

— Шестнадцать месяцев. — Рэндалл обращается к моему пупку. Он боится смотреть на БК, и усилие, с которым он себя сдерживает, смертельно для него.

— Я занята на этой дурацкой работе. Мне трудно находить время для прослушиваний, — мурлычу я.

— Это не моя проблема, — холодно отрезает Рэндалл. Он пытается завязать шнурки, но я мешаю ему.

— Хорошо, я буду чаще ходить на пробы, завяжу с работой.

— Больше проб — значит, больше отказов. — Рэндалл украдкой взглядывает на БК. Он слаб, как и все мужчины.

— Я уверена, все не так уж плохо. Посмотри, ведь с «Друзьями» почти получилось.

— Это было сто лет назад. Вытираю воображаемый пот со лба.

— Тебе не кажется, что здесь жарко?

— Послушай, ты красивая девушка с прекрасным телом. Может, пора уже отказаться от мечтаний, остепениться и выйти замуж? Иногда приходится смириться с тем, что в жизни возможно не все. Но люди и после этого живут в свое удовольствие. Просто нужно направить освободившуюся энергию на что-то другое. Мой тебе совет: не уходи с работы.

— Мне нравится, когда ты так на меня смотришь, — шепчу я.

— Микаэла… — начинает он, но я беру его руку и трогаю себя между ног.

— Посмотри, что ты со мной делаешь.

— Мне действительно нужно идти, — вздыхает Рэндалл.

— Ты меня так заводишь! — Я прижимаюсь к нему грудью и нежно целую в шею. — Ты уверен, что тебе действительно нужно идти?

— Уверен, — говорит он. Его руки бездействуют, но я чувствую, что он возбужден. Трусь бедрами о его колени, и вот, не в силах сдерживаться, он уже зарывается лицом в мою грудь. — Но пожалуй, могу немного задержаться.

— Я так рада, — шепчу я, лаская языком его ухо, и решаюсь нанести удар. — Дай мне еще немного времени. Я уверена, что смогу получить роль.

— Хорошо, — говорит он, задыхаясь и стягивая с себя одежду.

Я облегченно вздыхаю, опускаясь на кровать. Не так просто добиться своего! Спасибо, Господи, что он мужчина! Пенис — лучший друг актрисы!

Я ужасно голодна. После секса у меня всегда просыпается аппетит. Достаю из сумки баночку арахиса «Плантерс». Я придерживаюсь низкоуглеводной вегетарианской диеты, но питаюсь только орехами. Хотя и разными сортами. Сегодня арахисом, завтра кешью, потом грецкими, фисташками и австралийскими орехами. Можно сказать, сижу на ореховой диете. Кладу в рот горсть арахиса и начинаю медленно жевать. В еде очень важно не спешить, потому что это вредит пищеварительной системе. Одним глотком выпиваю полбутылки «Эвиан». Я все еще голодна, но теперь мне нельзя есть семь часов. Делаю глубокий вдох и усилием воли пытаюсь остановить голодные спазмы. Еда — сплошной контроль. А я всегда себя контролирую.

Мне предстоит обед с отцом. Каждый месяц он приезжает в Лос-Анджелес, чтобы посмотреть, как я живу, дать мне денег и попытаться уговорить вернуться с ним в Нью-Йорк. Мать никогда не сопровождает его. Мы не очень ладим друг с другом — одна из причин, почему я живу отдельно, хотя она и не знает об этом.

Отец любит поесть, и это заметно. Он невысокий жизнерадостный человек с толстой талией и аккуратной седой бородкой. Мы всегда обедаем в дорогих модных ресторанах — «Кэмпанайл», «Патина» или «Крастачеан» — такие места часто посещает Виктория. Верю, что когда-нибудь добьюсь настоящего успеха и смогу позволить себе заказывать орехи в лучших ресторанах города. Мы легко смешиваемся с другими завсегдатаями, потому что соответствуем вековому клише: успешный голливудский продюсер и его любовница-старлетка. Наши встречи всегда проходят одинаково. Во-первых, мы обсуждаем мою худобу. «Ты выглядишь как выживший узник лагеря смерти», — любит повторять отец. И мне приходится доказывать ему, что я нормально питаюсь, поглощая огромное количество еды: например, жареную телячью отбивную со сливками и яблочный пирог с мороженым на десерт. (И обязательно много жидкости, чтобы потом легче было очистить желудок.) Затем мы обсуждаем мою мать и все благотворительные мероприятия, на которые она таскает отца. Он ненавидит ее друзей. Говорит мне, что если ему еще раз придется обедать с Херманом и Митци Шварц, он положит этому конец. Он не понимает, как я могла бросить его одного с этой сумасшедшей женщиной.

Потом отец рассказывает о своей практике. Он пластический хирург и надеется скоро оставить работу и поселиться в Аспене. Мать не любит Аспен — ненавидит холод, поэтому он планирует жить там один. И каждый раз оживляется при мысли о жизни без матери в превосходных апартаментах комфортабельного кондоминиума в горах Колорадо.

К концу нашей встречи отец неизбежно задает наболевший вопрос:

— Когда ты собираешься покончить с актерством, Дорогая?

— Ты имеешь в виду мою актерскую карьеру? — стиснув зубы, улыбаюсь я.

— Разве можно назвать карьерой восемь предложений за десять лет? Будь ты бизнесменом, давно бы уже обанкротилась.

Опускаю глаза и перебираю на коленях салфетку. Пора делать шелковые накладки на ногти.

— Почему ты не хочешь вернуться домой и остепениться? — спрашивает он и понижает голос: — Ты ведь не молодеешь и знаешь это.

— Спасибо, папа, — морщусь я.

— Но это правда. Недавно мы с твоей матерью вспомнили о твоем возрасте и ужаснулись. — Нервно оглядываюсь, не слышит ли кто-нибудь его слов. — Но потом поняли, насколько стары сами, и вот это уже был настоящий шок.

— Я не хочу возвращаться в Нью-Йорк.

— Почему?

— Здесь гораздо больше возможностей. В прошлый вторник у меня состоялось очень многообещающее прослушивание.

— Мне больно видеть, как ты выбиваешься из сил. Если вернешься, я куплю тебе квартиру, буду оплачивать все твои счета. Тебе не придется работать ассистентом.

— Меня устраивает работа на Викторию Раш, — обманываю я. Беру блестящую десертную ложку и смотрю на свое отражение.

Отец хотел еще что-то сказать, но передумал и широко улыбнулся, меняя тему:

— Угадай, кого я встретил в «Бергдорф»? Округляю глаза:

— Неужели Эрни Финклынтейна?

— Как ты догадалась?

— Да ты вспоминаешь его каждый приезд.

— Хорошо бы вам встретиться с ним, Сильви.

— Тише! — прерываю его. — Теперь меня зовут Микаэла! Сколько можно об этом говорить?

— Мы с матерью ненавидим твой сценический псевдоним и не понимаем, что плохого в имени Сильви. Оно вполне устраивало твою бабушку и должно подходить тебе, — ворчит отец.

У меня начинают гореть щеки. Какое счастье, что никто этого не слышит.

— Маленький Эрни Финкльштейн. Помню, как он приходил на твои дни рождения и следовал за тобой повсюду, как щенок. Но знаешь, он давно уже не маленький. По меньшей мере пять футов шесть дюймов, а может, даже пять и семь. Густые волосы. Жаль, что ты его не видела. Он был одет в лучший костюм, какой я когда-либо видел, и покупал еще пять. Парень всегда имел великолепный вкус, это передалось ему от Эрни-старшего, ведь у того ателье в Швейном квартале. Но ты, конечно, знаешь это. Хорошие люди эти Финкльштейны!

Я уверена, Эрни все еще необходимо хирургическое вмешательство, чтобы удалить букву «Л» со лба. Он ходил за мной не только в дни моего рождения, но и в школе, в церкви и по всему району. Сейчас для такого поведения придумали термин: домогательство.

— Папа, давай сменим тему!

— Ты знаешь, сколько Эрни заработали прошлом году?

— Меня это не волнует.

— Десять миллионов! — хлопает отец в ладоши.

— И что?

Он основал Интернет-компанию, одну из немногих, которым удалось выстоять. И кстати, работающую легитимно, в отличие от мошенников из «Эн-Рон» или ужасной Марты Стюарт! Нет, только не Эрни! Он честный миллионер, очень одинокий и все еще тоскующий по той малышке, которую раньше звали Сильви Киршбаум.