Бессмертие - Грег Бир

Во втором часу после рассвета общежитие опустело почти целиком, а она все сидела в тесной комнате и печально гадала, снизойдет ли на Александрейю когда-нибудь здравомыслие.

Услышав за дверью тяжелые шаги, она на мгновение встревожилась. Снаружи постучали по дверному косяку, и мужской голос спросил:

— Рита Береника Васкайза?

— Да. — Рита встала перед дверью: кто бы ни вошел, она встретится с ним лицом к лицу.

— Со мной ваш телохранитель, — сообщил незнакомец на отменном государственном греческом. — Ее Императорскому Величеству угодно, чтобы вы посетили ее сегодня в шестом часу.

Рита отворила дверь и увидела Люготорикса за спиной высокого, крепко сбитого айгиптянина в ливрее королевского слуги. Кельт подмигнул Рите. Она заморгала.

— Прямо сейчас надо ехать?

— Прямо сейчас, — подтвердил айгиптянин.

Люготорикс помог уложить в футляры Вещи Патрикии. Подумав о том, зачем вообще надо было связываться с Мусейоном, Рита слегка покраснела. Это был стратегический план отца, целиком одобренный матерью. «К Ее Императорскому Величеству не стоит обращаться напрямик, — уверяла она, — особенно после истории с этими дурацкими Вратами».

На мощенной булыжником дорожке возле главной арки общежития Риту поджидал мотофургон намного вместительней того, что вез ее от пристани. Еще трое айгиптян — тоже в королевских ливреях — осторожно поместили футляры в задний багажник. Кельт уселся рядом с водителем, а слуги встали на подножки. Под вой сирены Риту повезли на запад, к дворцу Клеопатры.

Когда главные ворота остались позади, Рита оглянулась и вздрогнула, интуитивно осознав, что с этого момента дороги ее и Мусейона расходятся.

ПУХ ЧЕРТОПОЛОХА

Давным-давно, пока Гарри Ланье не исполнилось тридцать, его жизнь была ограждена внушительными стенами, и сюрпризы, требующие ежесекундного переосмысления реальности, не штурмовали психику. Затем появился Камень, и в дальнейшем Гарри столько раз натыкался на невообразимое, что совершенно разучился изумляться.

Во всяком случае, так ему казалось до недавнего времени.

Ланье вздохнул, подумав, что годы не столь уж ощутимо сказались на эмоциях. Его потрясла история русского.

Мирский вернулся из похода за край времен. Вернулся, по меньшей мере, божеством средней руки, аватарой, воплощенным символом могущества, недоступного воображению даже Корженовского.

Что принес им Мирский? Сочетание слов, упрощенных видений и непостижимых звуков, проецируемое непосредственно в мозг... От этих воспоминаний у Ланье корчились внутренности.

Он тихо выругался и хотел было встать с койки, но спохватился: лагерь мал, и побродить по нему незамеченным вряд ли удастся. А ему сейчас нужнее всего одиночество. И темнота. И покой. Как плененному зверю необходимо хотя бы безопасное внутреннее пространство запертой клетки. Откроешь дверцу — и встретишь новый залп невероятных известий...

Пока он пытался уснуть, Корженовский договаривался о встрече с президентом и еще несколькими ключевыми фигурами. Были основания надеяться на прибытие Джудит Хоффман: сорок лет назад она была наставником и командиром Ланье. Он давно не справлялся о ее житье-бытье и без удивления узнал от Корженовского, что она пользуется псевдотальзитом и подвергалась трансплантационному омоложению. Потрясло его другое. Оказывается, она возглавила фракцию сторонников открытия Пути.

Как всегда, железнодорожное сообщение между залами Пуха Чертополоха действовало безупречно. Мчась по узким туннелям, гладкая серебристая многоножка преодолевала сотни километров в час. Ланье и Мирский сидели бок о бок, а Корженовский — напротив. Все молчали, скованные космической робостью: картины, показанные Мирским, не располагали к светской беседе. Русский стоически выдерживал пытку безмолвием, пристально глядя в окно, монотонный мрак туннеля за которым разрывали вспышки городского ландшафта, когда поезд выезжал в лучи световодов.

Метрополис Третьего Зала — Пух Чертополоха — проектировали уже после старта корабля-астероида, с учетом всех ошибок, допущенных при строительстве Александрии во Втором Зале. С изящных фундаментов его грандиозные башни с широкими плоскими крышами взмывали на пятикилометровую высоту. Под изгибом громадного свода, как рождественские украшения, висели стройные небоскребы. Казалось, довольно легчайшего толчка, очередного дуновения носящегося по Залу ветра, чтобы вся эта блистающая мегапутаница величиной с крупный город предвоенной Земли рассыпалась, словно карточный домик.

Да, с непривычки Пух Чертополоха выглядел архитектурным кошмаром. И все-таки во время Разлучения эти здания почти не пострадали от остановки и нового раскручивания астероида.

— Он поистине прекрасен, — нарушил тишину Мирский, с мальчишеской улыбкой наклоняясь вперед и восхищенно качая головой.

— Настоящий комплимент в устах того, кто видел конец времен, — отозвался Корженовский.

После Разлучения город Пух Чертополоха заселили выходцы с орбитальных объектов. Заманивать на астероид старотуземцев перестали после того, как среди иммигрантов поднялся ропот. Почти все они возвратились на Землю, где не давила на психику сверхъестественная роскошь. Ланье их понимал.

К этому времени численность населения достигла приблизительно одной пятой первоначальной цифры. В некоторых районах люди проживали компактно, в других на здание приходилось по одной-две семьи. «Если еще когда-нибудь удастся склонить землян к переселению на Камень, — подумал Ланье, — то места хватит многим».

Городские парки, кроме некоторых александрийских, были восстановлены, растения для них доставили с Земли. В последние двадцать лет появилось немало зоопарков без клеток; консерваторы поощряли размножение в них животных, которым на Земле угрожало полное вымирание. В библиотеках Второго и Третьего Залов хранились генетические коды всей фауны, обитавшей на планете еще в день старта Пуха Чертополоха. Со времен Погибели исчезло очень много биологических видов, и теперь можно было подумать о восполнении потерь.

Нексус Земного Гекзамона собирался в центре тысячеакрового участка тропических джунглей. Львиную долю леса и территории Нексуса покрывал невысокий, но широкий прозрачный купол цвета ясного сумеречного неба; под ним световоды создавали иллюзию яркого солнца и облаков.

В этот день у Нексуса был выходной. Круглая арена и центральная трибуна пустовали.

Через проход от центральной трибуны сидела Джудит Хоффман. Когда к ней, дыша в затылок друг другу, приблизились Ланье, Мирский и Корженовский, она повернула голову, приподняла бровь и окинула Мирского и Корженовского изучающим взглядом, а затем улыбнулась Ланье. Он шагнул вперед и заключил ее в объятия. Инженер и русский ждали.

— Гарри, до чего же я рада тебя видеть!

— Столько воды утекло. — Он расплылся в улыбке, одно лишь присутствие этой женщины добавило ему энергии и уверенности в себе. Она чуть-чуть постарела — позволила себе постареть — и все же выглядела лет на двадцать моложе его. Волосы — с отливом стали, на лице — знакомая печать достоинства... а еще — усталости и озабоченности.

К ним двигались трое: помощник и адвокат президента Дэвид Пар Джордан, — невысокий, хрупкий блондин, уроженец Пуха Чертополоха; глава администрации Шестого Зала Деорда Тай Негрейнс — высокая и гибкая женщина-гоморф в черном; коренастая, энергичная, с ястребиными чертами лица Юла Мэйсон — телепред Оси Торо, ортодокс-надерит не самого крайнего толка, довольно влиятельное лицо в нижней палате Нексуса.

Мирский рассматривал их с отсутствующим выражением лица, как актер рассматривает публику из-за кулис в ожидании своего выхода на сцену.

С тремя вновь прибывшими Хоффман обменялась рукопожатиями, с Корженовским любезностями, затем повернулась к Мирскому и сложила руки на груди.

— Гарри, — промолвила она, — этот человек — тот, за кого себя выдает?

Ланье понимал: чем проще будет выглядеть его суждение, тем лучше.

— Похоже на то, хоть я и не совсем еще уверен...

— Господин Мирский, я рада снова видеть вас, — сказала Хоффман, — в более мирной обстановке. — Она не без колебаний протянула руку. Мирский пожал ее кончиками пальцев и поклонился.

«Галантность конца времен, — подумал Ланье. — Что дальше?»

— Вы правы, госпожа Хоффман, — произнес Мирский. — Многое изменилось.

Когда они перешли в конференц-зал под ареной, государственные лица представились и отрекомендовались с некоторой неловкостью. Ланье это показалось забавным. Условности человеческого общения способны наисложнейшую ситуацию низвести до уровня обыденщины. Для того-то, быть может, и необходим иногда этикет — чтобы адаптировать к человеческому восприятию события огромной важности.