Оливия Джоулз, или Пылкое воображение - Хелен Филдинг

– Ты совсем что ли... того?

– Нет! Я аквалангистка. Я умею плавать с аквалангом!

– И что, выдать тебе акваланг? Прямо здесь? Может, чего еще прямо здесь?

Оливия упрямо встряхнула головой:

– Этим занимайся с подружкой!

На мгновение они схлестнулись взглядами – еще немного, и оба взорвутся, впадут в истерику...

– Сертификат есть? – спросил наконец парень.

– Да, но думаю, сейчас от меня больше толку будет на поверхности. Но если понадобится ныряльщик, скажите.

– Ладно. Держи... – он протянул ей ласты и спасжилет, с трубочкой для поддува и привязанным к ней свистком. – Понадобится помощь – свисти, подплывем.

Оливия вновь направилась к кромке воды, на ходу натягивая спасжилет и поддувая его через клапан, покуда не почувствовала, как он сжал ей ребра, – тогда она немного стравила воздух. Вдруг к горлу вновь подкатила тошнота. Оливия вновь поймала себя на мысли: если бы удалось найти Элси и Эдварда! Они ведь были на террасе с той стороны судна, что ближе к берегу. Оливия только вчера с ними познакомилась, но они принесли в ее жизнь ощущение домашнего покоя и уюта. Она смутно понимала: за попыткой помочь им сейчас стояло стремление уврачевать собственное прошлое. Если бы удалось их найти, вырвать у смерти, это стало бы исцелением от той детской травмы, когда она видела гибель семьи и ничего не могла сделать. Если бы только она нашла Эдварда и Элси!

Оливия буксировала людей на берег. Она и сама не знала, сколько же утопленников вытащила. Она просто плыла – туда и обратно, как на автопилоте, и все происходящее казалось ей сном. Потом была эта женщина. Оливия увидела, как та ушла под воду, выплыла, снова ушла. Когда удалось наконец вытащить ее на поверхность, по лицу женщины уже разлилась синева, а в уголках рта и из ноздрей выступила пена. Оливия поддула спасжилет, стерла пену с посинелых губ женщины и принялась делать искусственное дыхание. На шее у той болтались солнечные очки на позолочено?! цепочке. Оливии почему-то запомнились эти очки да хлопковый толик женщины – красно-белый, с капюшоном. Когда Оливия в третий раз попыталась наполнить ей легкие воздухом, женщина закашлялась. Оливия подумала было, что ей удалось спасти беднягу. Но толкая ее к берегу, почувствовала, что женщина умирает. Именно почувствовала. По телу утопленницы пробежала дрожь – и все. Оливия доплыла до берега – и женщину тут же унесли на реанимацию, но девушка знала, что это бесполезно. Женщина умерла.

Оливия села под каким-то деревом – у нее вдруг кончилась все силы. Кто-то из спасателей подошел, принес ей воды, ее одежду. Парень накинул ей на плечи полотенце и растер онемевшие руки. «Надо бы тебе все же врачам показаться», – покачал он головой, помогая ей встать на ноги. Она безвольно пошла вслед за ним. И тут в кармане штанов зазвонил мобильник.

– Привет, Оливия. Слушай, эта плавучая гостиница... Этот твой «ОкеанОтель»...

– Здравствуй, Барри. Этот «Отель» через пару минут будет на дне морском... – устало оборвала его Оливия.

– Так ты там рядом? Слушай, ты можешь сказать, что там происходит?

Что ж. Она сообщила ему все, что им было нужно: что говорят спасатели из медслужбы и что она слышала от аквалангистов, от полицейских, – она вытаскивала это все по кусочкам из памяти, как только что вытаскивала на берег людей.

– Хорошо, хорошо. Свидетели, мне нужны свидетели. Где ты там – можешь дать мне кого-нибудь на месте?

Оливия поймала взгляд спасателя, шедшего с нею рядом. Пожав плечами, она сунула ему трубку. Тот взял ее, несколько секунд слушал, что говорит собеседник на том конце, потом выдавил:

– Шли бы вы с этим в задницу... Говнюки... – и, нажав отбой, вернул трубку.

Оливия позволила спасателям осмотреть ее и обработать ожог на руке. Она съела кусок хлеба, выпила пару солевых таблеток, помогающих от обезвоживания. Потом – все так же с полотенцем на плечах (или это было уже одеяло?) – встала и, как сомнамбула, пошла вдоль рядов раскинутых спасателями палаток скорой помощи. Сюда сносили людей, получивших ужасные ожоги. Или людей, которые едва не утонули. И тех, кто и обжегся, и едва не утонул. А потом она увидела женщину с каштановыми волосами, которую несли на носилках. Оливия стояла и смотрела, ничего не понимая, внутри все оборвалось... Вся боль последних часов пробудила в ней ту, старую боль – рана в памяти мучительно ныла. Оливия забилась в уголок и накрылась с головой одеялом. Когда она, наконец, встала на ноги, вытирая кулаками слезы, предательски бегущие из глаз, в ушах у нее все звучал голос:

– Как вы, милочка? Хотите чашечку чая?

– Дорогая, остановись! Это для нее чересчур крепко. Долей ей еще молока!

Перед ней стояли Эдвард и Элси с подносом чая в руках.

10

Оливия, шатаясь, вошла в холл «Делано», когда на улице уже было темно. Она чувствовала себя сродни какому-нибудь арт-объекту на современной выставке: грязь, кровь, какой-то мусор, водоросли, черт знает что еще – все это налипло на нее в несколько слоев. Перед мысленным взором маячила картина: она стоит на четвереньках в зале, держит на спине настольную лампу или, скажем, стул... Нетвердой походкой – перед глазами все плыло – она подошла к стойке.

– Можно ключи? Оливия Джоулз, номер 703, – пробормотала она слабым голосом.

– Боже мой. Что с вами! – выдавил из себя портье. – Я позвоню сейчас в больницу! Вызову скорую!

– Нет... Не надо... Ничего не надо... Только ключи... Ключи – она судорожно накрыла ключи ладонью, повернулась, пытаясь увидеть, где лифт? Где же лифт, почему нет лифта? Потом был мальчишка-коридорный, подставляющий ей плечо. Два мальчишки. Потом был белый провал.

Первая секунда после пробуждения. Пустота в сознании. И тут же на нее навалились воспоминания о катастрофе, мешанина из образов: дым, рваные куски железа, жар, вода, холодные, уже окоченевшие трупы на поверхности моря и то ощущение, когда ты плывешь, и они касаются тебя. Оливия открыла глаза. Все вокруг было белого цвета – только рядом с кроватью мигал красный огонек. Ее зовут Рейчел Пиксли, ей четырнадцать лет, она лежит в больнице, а перед глазами стоит уличный переход. Она бежит от киоска, сжимая в руках пакетик леденцов и «Космополитен» – бежит к родителям. Крик, визг шин. Она закрыла глаза, думая про женщину, которую показывали по телевизору после падения «Близнецов». Крепкая, коренастая женщина из Бруклина. В «Близнецах» у нее погиб сын. Ей тяжело говорить. В памяти всплывают ее слова: «Я думала... думала, я буду хотеть мести: око за око... Но... я думаю только об одном: «Почему же мир так... жесток?» На слове «жесток» ее голос ломается.