Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - Клер Дедерер

Два самых лучших велика выбрали! Мне долго пришлось придумывать.

— Небесно-голубой. С блестками. Сиденьем в форме банана. И корзинкой для цветов. — Слабовато, конечно, но что я могла поделать? Они же не оставили мне выбора. Лиловый и красно-бело-синий уже заняты, а все остальное заведомо хуже. Конечно, теперь у всех детей из мало-мальски обеспеченных семей есть велики, но тогда это казалось невероятным; приходилось ждать, пока старший брат или сестра перерастут свой, и только потом кататься.

Мы шли в горку и не катились на воображаемых велосипедах, а представляли, что толкаем их. Наши отцы были на работе и работали. Мамы сидели дома и курили. Братья гуляли в лесу, разглядывая промокшие под дождем порножурналы. Мы думали, так будет всегда.

Таким я помню свое детство: когда-то отец тоже жил с нами и красил французские окна в доме. Был солнечный субботний день, один из тех, которые так приятно провести, лежа на диване и читая комиксы про Арчи. На папе была шляпа для рыбалки — старая, в пятнах, — а мама заглянула на кухню и склонилась к нему для поцелуя. Теперь, вспоминая тот день, я понимаю, что поцелуй был необычным, потому что мое сердце тогда от радости подпрыгнуло. Я запомнила тот момент, он был прекрасен.

Не знаю, сколько времени прошло с тех пор — может быть, годы или несколько дней, — но однажды папа исчез. Как будто растворился. Никто больше не звал меня молочной королевой, когда я ела масло прямо из масленки. Его высокая худощавая фигура, смуглое лицо, его нежность, стеснительность, улыбка — все это пропало куда-то, хотя, казалось бы, было столь неотъемлемой частью нашего дома. Как молоко, как чистое, аккуратно сложенное белье, всё это было нужно мне, но я не представляла, что без этого придется обходиться.

Теперь он звонил мне по телефону. Это, как и тот поцелуй, казалось совсем необычным. Папа в телефонной трубке, его голос внутри. Ему там было не место. Я сидела за маленьким деревянным столиком на кухне и разговаривала с ним, как взрослая.

— Где ты? — спросила я.

— Живу пока в гостинице, — ответил он спокойным, низковатым голосом.

— Ой! — Я даже не догадалась сказать, что скучаю по нему.

Зато он догадался:

— Я по тебе скучаю.

Я задумалась на минутку, а потом спросила:

— Что ты ел на обед?

Раньше, когда он еще жил с нами и был моим обычным папой, каждый день за ужином я спрашивала, что он ел на обед сегодня на работе. В ответ он всегда рассказывал какую-нибудь историю: например, что ходил в дорогой ресторан с президентом рекламной фирмы. Или съел бутерброд с ветчиной и печенье прямо в кабинете, за рабочим столом. Или нашел новую закусочную, где классно делают гамбургеры. Такой уж он был человек — с серьезностью отвечал на все вопросы. Может, потому мать его и бросила? Или он ее? Мы так этого и не поняли. Как бы то ни было, мне хотелось знать, что он ел на обед.

— Мы встречались с клиентом и ели курицу.

— Ясно.

Мы сказали друг другу «я люблю тебя» — первое «я люблю тебя», а ведь потом их будет сто, а может, тысячи — и повесили трубки.

Единственная гостиница, которую я знала и могла себе представить, была на шоссе 99 у тоннеля. У входа мигала неоновая вывеска в виде пальмы, а вокруг стояли прямоугольные кирпичные здания. Гостиница даже моему неопытному взгляду казалась паршивой. Меня это волновало.

Папа не вернулся, как я втайне надеялась.

Потом наступило лето, и, как всегда, мы переехали в съемный коттедж с многочисленными братьями и сестрами Бриджет и Мари и кучей друзей; в моих воспоминаниях все из этой компашки, даже двухлетние дети, держат в руках бокалы с вином. Каждый год мы ездили в разные места. Менялись частности, но схема оставалась неизменной: одна большая комната для детей с кучей кроватей; реки вина и задушевное пение для взрослых; целые дни катания на надувных плотах в холодных водах Пьюджет-Саунд. И всегда было какое-нибудь новое задание, главное задание этого лета. Ты или выполнял его, или нет. И от того, сумеешь ли выполнить, зависело, каким тебе запомнится лето. Например, в прошлом году надо было пройти по перилам крыльца высоко-высоко над землей. У Бриджет всегда хорошо получалось. Она также умела драться с мальчишками на кулаках. Старший брат звал ее «маленькой вредительницей».

В том году мы жили на острове Бейбридж в доме, который все называли «домиком ужасов», только вот почему, не припомню. Наверное, в шутку.

То было лето, когда песня Пола Саймона «Кодахром» побила все рекорды в чартах. Мы с Бриджет и Мари немало времени провели, стоя под громадным кедром на лужайке и распевая «О, эти яркие цвета… зеленые краски лета». Мы обнимались за плечи и широко раскрывали рты. Мы с Бриджет и Мари были как одно трехголовое существо.

Мы нашли не слишком высокую крышу чуть выше нашего роста и прыгали с нее. Папа приехал нас навестить и сфотографировал меня тогда, летящую на серебристом солнце, с разметавшимися в прыжке волосами.

В середине лета мы отправились в Порт-Гэмбл в гости к зеленоглазому дяде с усами, с которым познакомились на свином барбекю. Ларри. Ему было двадцать четыре года. Моей матери — тридцать два: мать семейства с огромным домом, лужайкой и домра-ботницей-ирландкой, которая тайком отхлебывала из бутылок со спиртным на верхней полке буфета. Моему отцу было сорок. Эти трое, с их лесенкой из возрастов, выстроились как доминошки, в любой момент готовые упасть. Ларри был добродушным и молчаливым. На этот раз в его доме не было толпы хиппи. Был всего один хиппи: он сам. Он пообещал в следующий раз (значит, будет и следующий?) отвезти нас в кафе «У Эрика». Будет здорово, сказал он. Лучшие молочные коктейли. Самая жирная картошка фри.

Потом мама повела нас на уличную ярмарку на острове Бейнб-ридж. (Было такое дело в 1970-х — всё свое детство я ходила на уличные ярмарки.) Там я сама разрисовала керамическую вазочку. Долго упрашивала маму взять черно-белого котенка, которого отдавали бесплатно на рынке. Выпросила и назвала его Дейзи. Дейзи выросла и стала самой злобной кошкой в мире. Через много летя поняла: если мать разрешает завести котенка, значит, родители разводятся. Простите, детки.

Дейзи ела пчел и царапала мне руки в кровь. Она была воплощением зла.

Ларри приезжал и забирал нас на своем «порше». (Еще одна примета 1970-х: спортивные машины, символ свободной жизни. Почему — да потому что не рассчитаны на большую семью.) Ларри носил бисерные бусы. Мы ехали в закусочную «У Эрика». Там я переела жареной картошки и на обратной дороге заблевала ему всю машину, но никто не удивился.

7. Баддха конасана[9]

Люси сидела на детском стульчике и жевала кусок яблока, болтала ножками и бормотала что-то себе под нос. Ее футболка была вся в яблочных ошметках — я снова не смогла найти чистый слюнявчик. В носу расцветала зеленая козявка, а лепет и жевание периодически перемежались приступами кашля. Был вечер ноября, но еще не стемнело. За окном моросил дождь. Брюс работал в гараже. Я видела его через окно — сидит, сгорбившись, за компьютером, черные брови нахмурены. Я вышла на заднее крыльцо и помахала: пора домой.

Я оставила Брюса с Люси в уютной маленькой кухне с полом из экологически чистого линолеума, который мы купили, потому что так посоветовали в магазине «Экологичный дом» — нетоксичный материал для тех, кто заботится об окружающей среде.

Я опоздала на вечерний класс Фрэн и пошла к Джонатану на восстанавливающую практику. В студии стояла тишина и полумрак — на вечерних занятиях Джонатан любил мягкий свет.

Мы начали класс, как обычно. Потом очень медленно сделали последовательность из поз: поза воина 1 и 2, высокий и низкий выпад, наклон вперед. Мы продолжили несколькими наклонами вперед и мягкой вариацией позы моста, поднимаясь с пола в небольшой прогиб. Двигаться было приятно. Я не воспринимала йогу как побег от повседневности, а просто была рада двигаться и не думать. А еще я была счастлива находиться в комнате, которую не придется потом убирать. Всё равно что заселиться в отель на полчаса и внутренне ликовать, что никогда не придется пылесосить этот пол. Протирать пыль на плинтусах. Никогда.

Ближе к концу занятия Джонатан попросил нас сесть в позу бабочки. Он назвал ее на санскрите: баддха конасана. Поза очень простая: сидишь, разведя колени и сложив подошвы стоп. Приятно было ощущать, как подошвы соприкасаются, почти щекотно, но не совсем.

— Это одна из поз, которая в йоге традиционно использовалась для медитации. Баддха конасана или поза лотоса. Остальная практика йоги была посвящена укреплению тела и раскрепощению суставов, чтобы можно было подолгу сидеть в медитации.

Он встал и прошагал в другой конец зала к выключателю. В конце занятия Джонатану нравилось приглушать свет, так, что от лампочек оставались лишь маленькие желтые точки. Тогда в зале становилось даже страшновато. Мы лежали в позе трупа, и тени оживали. Было слишком тихо. Любой, кто смотрел фильм ужасов, знает, что наступление тишины обычно не предвещает ничего хорошего. Иногда мы сидели в тишине и почти в темноте, и мне казалось, будто мы медитируем под кроватью, где живут все чудовища.