Молчаливая слушательница - Лин Йоварт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В кухне Рут – сидит в своем кресле, смотрит в пустой камин.
– Я все поняла, – заявляет она, пока я завариваю чай. – М-м-м, да ты же идеальная дочь! Вчера – «Пассиона», среди ночи – лекарство, сегодня с утра – чаёк… Никто ничего не заподозрит, когда ты убьешь гада.
– Не собираюсь я убивать.
Наливаю кипяток в заварочный чайник, накрываю его розовым чехлом. Руки дрожат. Старые привычки изменить трудно.
– Вики не ошиблась. Он не дружит с реальностью и явно страдает от сильной боли. Меня такая месть вполне устраивает. Я хочу лишь правды и справедливости.
Сверившись с назначениями Вики, я вытряхиваю из одной бутылочки голубые обезболивающие пилюли, из другой – белую капсулу; выдавливаю маленькую розовую таблетку из блистера. Рисую крупные крестики в трех соответствующих клетках таблицы.
– Справедливость, которой ты хочешь, называется месть. – Рут берет книгу, и я с немалым раздражением замечаю, что это «Гордость и предубеждение». – Послушай, у нас, в общем-то, два варианта. Первый – даем повышенную дозу лекарств. Скармливаем одну или две лишние таблетки, иногда три, в каждый прием, пока не наступит конец. Папаша не поймет, сколько и когда принял, потому что… – Рут копирует мои интонации, – «он не дружит с реальностью и явно страдает от сильной боли». – Она переворачивает страницу. – После чего возвращаемся каждая к своей жизни. Чем скорее, тем лучше.
– Ну конечно. По-твоему, после его смерти Вики не потребует вернуть таблетки и не заметит, что не хватает половины? Что за тридцать шесть часов он принял пятьдесят штук вместо шестнадцати? Мы будем лицезреть ее противную улыбочку до самого суда!
– Резонно. Поправка к первому варианту: мы звоним Вики и сообщаем, что у отца страшные боли. В ответ она предписывает давать обезболивающие чаще. Мы ведь почтительные дочери, и нами руководят исключительно любовь и беспокойство, как иначе? Вики, наверное, даже порекомендует увеличить дозу. Три таблетки вместо двух, и каждые три, а не четыре часа. Проблема решена.
– А второй вариант?
– Второй вариант… – Рут переворачивает следующую страницу. – Мы не даем отцу обезболивающие…
– Что?!
– Ну, Вики же сказала – ему грозит невыносимая боль, если он не получит лекарство вовремя. – Сестра театрально вздыхает. – Бедный, до чего же его будет жалко…
Она переворачивает очередную страницу и шепчет, растягивая слова:
– Тебе ведь не впервой такое делать, правда? Помнишь соду?
Я молчу, хотя обеим понятно, что я услышала ее мрачные намеки.
В комнате отца выкладываю горсть таблеток на прикроватную тумбочку. Он наблюдает, ворчит:
– Ты сказала медсестре, что мне надо больше обезболивающих?
Голос слабый.
– Вики – твой врач, папа.
– Она мне не нравится.
Смеюсь. Тут мы сходимся.
Включаю вентилятор, он обдувает нас струей холодного воздуха.
– Холодно, Гвен. Очень холодно.
– Тебе нужна прохлада, папа.
– Она хочет меня убить, представляешь?
– Кто?
– Медсестра. – Голос отца крепчает, как у Рут после долгого молчания. – Ты принесла чай?
– Сейчас налью. Сначала прими лекарства. Обезболивающие и… – Я не знаю, какие таблетки от чего; знаю только, что голубые – обезболивающие. – И от давления.
– Она хочет меня убить, говорю тебе.
– Папа, никто не хочет тебя убить.
Он неохотно глотает пилюли, которые я ссыпаю ему в ладонь. Неожиданно делится:
– Твоя мама меня бросила. Как и все остальные. Она. Марк. Джой. Рут. Все меня бросили.
– Папа, ты путаешь. Мама умерла. Я здесь, и Рут тоже…
– Ты должна сходить на кладбище.
– Да, знаю. – Боже, он до сих пор мною командует, надоело! – Навестить маму.
– Сходи с Рут.
– Да, да.
Можно подумать, Рут останется тут, пока я буду на кладбище.
Отец вдруг выгибается и воет от боли. Надо бы его успокоить. Погладить по спине. Предложить «Пассионы».
Я, не двигаясь, наблюдаю.
– Обезболивающие. – Голос вновь становится хриплым.
– Папа, ты только что их выпил. Скоро подействуют.
– Хотите меня убить. Ты и медсестра… – Отец хватает мою руку – вверху, там, где шрамы. – Дай таблетки.
Он стискивает и выкручивает мне плечо. Шрамы начинают гореть. До чего сильный, просто не верится!
– Прости, пап, прости.
И до чего же я слабая, просто не верится…
Он отпускает меня. Я, спотыкаясь, выхожу из комнаты.
В кухне рядом с пузырьком таблеток стоит сине-белая картонная упаковка. Пищевая сода.
Рут внимательно смотрит на меня.
– Отлично, – говорит она тихо. – Справедливость и месть.
Глава 17
Джордж и Гвен
Август 1942 года
Без пяти минут пять Гвен отправилась в хлев, как велел Джордж. По пути она гадала, не следовало ли заварить чай. Сколько времени уйдет на дойку ста двадцати коров? По минуте на корову? По десять минут? По полчаса? Определенно стоило поставить чайник.
При виде соседа по имени Роберт Ларсен Гвен удивилась. Такой старый! Наверное, в отцы ей годится. Высокий, крепкий, будто обгоревший на солнце, он болтал без умолку, смеялся над собственными шутками и часто путал слова. Рассказывал, что у него есть жена Барбара и сын Колин, которому пятнадцать и который готов помогать Джорджу с Гвен доить коров, потому что работы у Колина нет, но по ферме он умеет все. Интересно, подумала Гвен, почему у Колина нет работы?
– Разве он не помогает вам, Роберт?
– Доение – это не для меня, Гвен. Я ему двадцать шесть лет отдал, хватит. Однажды проснулся, а мое самосознание, видать, работало сверхурочно, пока я спал, потому как я открыл глаза и заявил: «Дни твоей возни с молоком миновали, Роберт Ларсен!» Как раз настало время доить коров, а я взял да и продал их всех до одной, в тот же день. Вернулся с несколькими телочками. К ним я ни разу быка не подпускал и на бычий рев! Поэтому своих телят они не приносили и в дойке не нуждались. «Покупай, выращивай и продавай!» – вот как я говорю. Случилось это добрых восемь лет назад, и я ни дня не пожалел.
Джордж вел себя с Робертом приветливее некуда, улыбался и хохотал над шутками и байками. Наблюдая за мужем, Гвен решила, что в его недавней вспышке виноваты нервы, все-таки новая жизнь впереди… Он даже с улыбкой подмигнул Гвен, услышав от Роберта:
– Сейчас почистим все дезинсектором.
Да, Джордж – добрый человек, просто он переживает из-за перемен: жена, ферма, неизвестное будущее…
Однако, вернувшись в дом и обнаружив отсутствие готового чая, Джордж потемнел лицом.
– Не могу же я доить по утрам и вечерам – и приходить к пустому столу. На нем должна ждать еда!
– Конечно, должна. Прости, дорогой.
Извинение было вознаграждено улыбкой, и Гвен облегченно вздохнула.
Глава 18
Джой и Рут
Декабрь 1960 года
На следующий день в Церкви (Джой воспринимала это существительное только так, с заглавной буквы) Джой была уверена – все вокруг либо высмеивают ее, либо осуждают. Причина крылась не только в уродливом лице Джой, но и в ее носках. В белых школьных гольфах, торчавших над церковными туфлями и подвернутых на манер церковных носочков.
Она мечтала о кремовых колготках, как у старших девочек. Носки годились, пока она была маленькой, но Джой, между прочим, скоро пойдет в старшую школу! И заведет Друзей. Друзей, которые не носят в Церковь носки, и уж тем более подвернутые школьные гольфы.
Церковные туфли у Джой, конечно, имелись, но лишь потому,
