Кризис среднего возраста - Инна Туголукова

Она ни о чем его не просила, не ставила условий, отлично понимая, что рано ей еще утверждаться в собственных зыбких правах. И каждый раз, провожая Артема, ужасалась, что больше он не придет, не вернется. Но он возвращался снова и снова. И Зоя, распахивая дверь, вся озарялась изумленно-восторженным светом. И любила его истово. И смотрела лучисто. И заливисто смеялась. И внимала ему, как оракулу.

А на душе было муторно. Словно стянула украдкой кусок у зазевавшегося сотрапезника, а соседи заметили и смотрели теперь осуждающе-недоуменно. А в чем, собственно, ее вина? «Не виноватая я, он сам пришел!» Сам пришел, сам ушел, справив нехитрую мужскую нужду. Но неведомая слепая сила раз за разом влекла его к ней, сминая волю. И это все, на что она может рассчитывать?

Сколько времени многомудрые ученые мужи отпускают на игру гормонов? От трех месяцев до года? А что потом? С каким счетом закончится эта игра? И главное, в чью пользу? Чем она сможет удержать его после? Собачьей преданностью? Кулинарными изысками? Африканскими страстями? Ребенком?

Мысль о ребенке пронзала заманчивой болью. Это был ее последний шанс стать матерью. Самый последний. Больше не будет. Это она понимала с отчетливой ясностью — сейчас или никогда. Никогда уже она не родит себе крохотную девочку или упрямого толстого мальчишку. Не для того, чтобы удержать Артема, а для себя, для души, для жизни, для старости, для оправдания своего существования на земле.

Но ведь она еще не жила толком, не насладилась нежданной свободой, нечаянно обретенным покоем. И опять наденет на шею хомут? Пусть желанный, необходимый, но ведь хомут? Маленький божок свяжет ее по рукам и ногам, поработит, завладеет временем, помыслами и деньгами, подчинит себе всю ее жизнь. Готова она к этому?

Ну допустим, готова. А Артем? Предполагаемый отец этого самого карапуза? Увы и ах! Лишь однажды, в тот самый первый вечер, подхваченный сумасшедшим порывом, он потерял осторожность. А теперь, неизменно успевая прерваться, изливал свое семя ей на живот, хотя она, задыхаясь и удерживая его в себе, шептала: «Не бойся, не бойся!» Но он боялся.

А Зоя ладошкой собирала пахучую липкую сперму и наносила себе на лицо, особенно на лоб, где в последнее время предательски обозначились тонкие бороздки морщинок. Лицо стягивало тугой блестящей корочкой. И ей казалось, что кожа под живительной маской становилась молодой и упругой.

Артем смеялся над этими ее косметическими ухищрениями, шутил насчет безотходного производства, и она, дурачась, пыталась мазнуть его по щеке испачканной ладошкой. Он яростно отбивался, перехватывая ее руку, и вся эта веселая возня неизменно заканчивалась производством еще одной порции ценного молодильного сырья.

Зоя в собственной душе особенно не копалась. Все было ясно и так. Новые яркие ощущения всегда превосходят старые, потерявшие остроту чувства, и поэтому каждая последующая любовь неизменно кажется сильнее и значительнее предыдущей. Больше всего ей бы хотелось обмануться насчет Артема, но она не могла себе этого позволить, вновь и вновь препарируя безжалостную правду.

Правда распадалась на три части. Во-первых, Артем берет реванш за тот жестокий удар, который она когда-то нанесла его самолюбию. Во-вторых, он хочет ее, но не любит, а значит, угасшее со временем желание положит конец их романтическим отношениям. В-третьих, он никогда не уйдет из семьи, потому что ложно понятое чувство долга заставит его, предавая жену и дочку, хранить им видимость верности. И гордиться при этом своим благородством. Ну как же! Наступил на горло собственной песне, но зато не разрушил семью — ячейку общества. А какому обществу нужна ячейка, построенная на лжи?

Нужно было что-то делать, переломить ситуацию. Но как, как? Не сидеть дома, томясь ожиданием и мучаясь сомнениями — придет — не придет — под недовольное брюзжание матери. Найти работу, расширить круг общения, чем-то увлечься, организовать свой досуг — стать независимой, интересной. А главное, избавиться от унизительного статуса подружки на час.

Но все это были слова, слова, слова, усыпляющие, подогревающие осознание того, что скоро все волшебным образом изменится и начнется новая, прекрасная, настоящая жизнь. И это в ее силах, в ее власти. И даже если без Артема, все равно она выдюжит, выстоит и будет счастлива. Но пока он еще не ушел, пока еще возвращался снова и снова. И каждый раз был как последний.

В тот вечер все казалось обычным. Ольга Петровна ушла на сутки. Артем толкнул предусмотрительно не запертую дверь и очутился в объятиях Зои — неизменный сценарий его коротких визитов. Как говорится, пришел, увидел, победил и был таков.

Ненасытная зависимость от жаркого Зоиного лона тяготила его чрезвычайно, но как тяжелый наркотик вошла в кровь, включилась в обмен и каждый раз в сутки через трое, когда Ольга Петровна уходила на дежурство в больницу, неодолимо влекла к чужой, предусмотрительно не запертой двери. А насытившись, отпускала. Ненадолго. Оба это знали.

Но когда он вернулся к ней в тот же вечер с огромной дорожной сумкой, Зоя, открыв дверь, потрясенно застыла на пороге, не в силах двинуться с места и глупо улыбаясь.

— «Я к вам пришел навеки поселиться, — натянуто произнес Артем заготовленную заранее фразу. — Надеюсь я найти у вас приют…»

И сердце забилось в груди пойманной птицей. И стало неловко, и странно, и страшно.

9

АННА

Как-то она все-таки уснула, словно провалилась в черную бездонную пропасть или в беспамятство. А потом вдруг очнулась, открыла глаза и уставилась в безмолвную ночную пустоту за окном.

«Не смотри долго в бездну, — вспомнилась зловещая фраза, — потому что иначе бездна посмотрит на тебя».

«Как страшно, — подумала Аня. — Господи, как страшно!»

Она уткнулась лицом в подушку Артема, вдохнула едва уловимый знакомый запах и беззвучно заплакала.

Утром Аня отвела Стасю в школу, старательно избегая ее вопрошающего испуганного взгляда и только вымученно улыбаясь в ответ. Потом забежала на работу — собиралась на минутку, а получилось почти на час. И пошла к бабушке в Ильинку, той самой дорогой, на которой когда-то догнала Артема.

Аня еще издали заметила Ба. Та шла ей навстречу в кокетливой шляпке и белых хипповых брючках. И сердце сжалось от любви и ужаса неизбежной скорой разлуки. Хотя в свои восемьдесят пять Ба так и не превратилась в классическую старушку, не утратила ни женской привлекательности, ни вкуса и жажды жизни. А какая была красавица! «В те годы», как она говорила. Зеленоглазая блондинка с роскошной грудью и великолепными зубами. Талантливая журналистка, умная, веселая, заводная. Как неумолимо и безжалостно время…