Возлюбивший войну - Джон Херси

Однако Мерроу говорил о нашем полете в таком пренебрежительном тоне, что невольно заставлял думать, будто мы совершили обычный учебный полет над аэродромом Лоури-филд в светло-голубом, как крыло сойки, небе. Энергия и хвастовство Мерроу действовали, как некое тонизирующее и укрепляющее средство. Он заставлял забывать, что на тебе лежит проклятие; оставалось лишь посмеиваться да принимать горделивый вид.

Полковник Уэлен направился к зданию штаба, в двух милях отсюда, и когда мы ехали по заасфальтированной, залитой грязью дороге, дождь внезапно перестал, облака рассеялись, как толпа зрителей после матча, и вскоре в разрывах между ними показались куски голубого неба, а потом перед нами открылась широкая панорама аэродрома Пайк-Райлинг.

Как взволновало меня это зрелище!

Внутри гигантской пятимильной петли рулежной дорожки, обегавшей аэродром, лежал треугольник бетонных взлетно-посадочных полос, каждая в милю длиной, и все это пространство, если не считать внешнего кольца грязи, по которому мы ехали, представляло собой огромный луг, покрытый даже сейчас, в начале марта, манящим ярко-зеленым ковром. Севернее, ближе к площадке, где стоял наш самолет, виднелся лес с оголенными деревьями, нечто похожее на искусственный парк, и часть особняка, где расположился штаб авиационного крыла - "словно банда вельмож, будь они прокляты!", как выразился полковник, не скрывая обычной ненависти строевиков к высшему начальству. Перед нами, к югу от взлетно-посадочных полос, стояло похожее на ящик здание, раскрашенное в камуфляжные цвета и увенчанное застекленной надстройкой и черным кубом цистерны для воды с огромным, футов восьми, номером "79". К нему мы и направлялись. Вокруг командно-диспетчерской вышки, подобно пустым банкам из-под пива, раскинулось несколько бараков "Ниссен", а за вышкой тянулся ряд зданий фабричного типа, - по словам полковника, в них размещались ремонтная и оружейная мастерские и вспомогательные службы.

Отсюда, издали, вид этих зловещих, приземистых построек, казавшихся, как и полковник, утомленными и много испытавшими, наполнял меня нетерпеливым желанием познать, что такое бой, стремлением самому не ударить лицом в грязь и тревожным предчувствием неведомой опасности; все это, вместе взятое, было смутной печалью, причину которой я не мог бы назвать.

Слева от дороги мы увидели какие-то стены без крыш, задрапированные камуфляжными сетками, и ряд насыпей, возведенных, очевидно, над подземными хранилищами, - полевой склад авиационных бомб и боеприпасов, как сообщил полковник, охраняемый скрытыми огневыми точками, шипами колючей проволоки и часовыми, обхватившими самих себя руками, чтобы согреться. Я чувствовал легкий озноб, но другого рода.

К западу за аэродромом, близ железобетонных дотов и полосатых будок часовых у входа на базу, виднелась деревня Бертлек - два ряда домиков из серого камня с соломенными крышами и дымовыми трубами с железными листами над ними - уже одной этой детали было достаточно, чтобы убедиться, что мы действительно находимся в Англии.

Полковник сообщил, что через Бертлек проходило шоссе на Мотфорд-сейдж, в шести милях отсюда, и в Кембридж - в четырнадцати милях. По его словам, Лондон расположен в полутора часах езды на поезде.

До меня донеслись звуки выстрелов.

- Что это? - довольно резко спросил я и тут же подумал, что мой вопрос прозвучал, пожалуй, слишком нервозно.

- Пристреливают пулеметы, - ответил полковник. - У нас там глиняная насыпь высотой с Альпы, а некоторые стрелки едва-едва умудряются попасть в нее... Есть у нас и летающая мишень. Прямо-таки "Охотничий и стрелковый клуб Пайк-Райлинга для джентльменов", а?

Однако Базз не мог допустить, чтобы я отделался так легко.

- Боумен подумал, что на нас напали фрицы!

Все, за исключением полковника, рассмеялись.

В штабе полковник Уэлен передал нас своему заместителю по хоязйственным вопросам, капитану Блейру, волосы которого благоухали дешевым бриллиантином; проверив наши направления, он повез нас к югу от района стоянки и обслуживания самолетов, туда, где, постепенно повышаясь, местность переходила в невысокий лес с надежно укрытыми в нем казармами. Солдаты и сержанты жили в сборных бараках типа "Ниссен", а офицеры - в чуть более удобных стандартных домиках барачного типа из одноместных и двухместных комнат. Здесь же находились амбулатория, стоянка автомашин, офицерский клуб, клуб Красного Креста для рядового состава, две офицерские столовые, навес для демонстрации кинофильмов и большая столовая для нижних чинов.

Едва мы тронулись, как снова пошел дождь.

- До чего ж оча-а-овательный климат в ваших т-опиках, ста-и-ина! - заявил Мерроу с "настоящим" английским акцентом.

- Не нравится? Наберитесь терпения минут на пятнадцать, - ответил капитан Блейр.

- И что же будет? Хуже или лучше?

- Будет иначе, но так же.

- Какая-то бессмыслица!

- Увидите сами.

Пятнадцать минут прошло, а дождь зарядил еще сильнее.

Блейр привел Мерроу и меня в комнату в центре барака, расположенного в рощице из дубняка и боярышника; комната выходила окнами на север. Капитан показал на одну из коек и заметил, что она приносит несчастье: за двенадцать недель на ней спали восемь летчиков, и все восемь пропали без вести.

- Вот на ней я и буду спать, и нечего морочить мне голову, - заявил Мерроу.

- А парень, что спал на другой койке, - продолжал Блейр, - благополучно закончил свою смену. Домой собирается, счастливый вояка!.. Надеюсь, вы отлично выспитесь, - обратился он к Мерроу.

- Сходите по нужде в собственную фуражку и считайте, что это Божья благодать, - огрызнулся Мерроу, бросился на койку и заснул раньше, чем я успел снять башмаки.

Мы встали как раз к ужину, а потом под дождем помчались в большой барак, называвшийся офицерским клубом. Клуб? Забегаловка, вот что. Однажды от нечего делать я насчитал там сорок семь мягких кресел, обитых потрескавшейся коричневой кожей и выглядевших так, словно их выбросили на свалку из разорившегося дома для престарелых. У одной стены помещался фанерный бар, а среди тяжелых кресел там и сям стояли низенькие круглые дубовые столики.

На большой железной печке посредине комнаты висело объявление, запрещавшее плевать на печь, но действовало оно не больше, чем объявление "Осторожно, окрашено"; новички не могли удержаться от соблазна плюнуть разок и понаблюдать, как подпрыгнет плевок; лишь позднее, вдохнув чуточку собственных испарений, они начали понимать, чем вызван такой запрет. Фу-у!..

Мы с Брандтом и Хеверстроу сидели в глубине комнаты и наблюдали, как Мерроу начинает проявлять себя. Обычно он разговаривал громко, никого и ничего не стесняясь. В этот вечер он, казалось, сдерживался и, потягивая сигару, ждал своей очереди. За столиками в баре летчики играли в кости на выпивку, лениво листали истрепанные журналы, потом вокруг одного из пилотов, помешанного на технике, постепенно собралась группа слушателей, и он пустился рассказывать, как приспомобил обычный киноаппарат для прокручивания звуковых фильмов, как сделал фотоэлемент из цоколя радиолампы и применил дешевенький карманный телескоп для фокусирования луча возбудителя на фотоэлементе; я ничего не понимал. Однако Мерроу наблюдал за ним, как охотничья собака, и едва парень замолчал и наступила короткая пауза, он откашлялся и звенящим голосом заговорил: