Десятый круг ада - Юрий Виноградов

— У меня к вам есть серьезный разговор. Очень серьезный. А пока расскажите о своей работе на фронте…

Слушая рассказ Сафронова, Григорьев все больше и больше убеждался в правильности выбора кандидатуры Алексея, который хорошо знал Германию, ибо получил среднее образование в Берлине, куда направили на работу его отца — инженера. Вернувшись на Родину, Алексей поступил на химический факультет университета, стал химиком.

— Всего один вопрос, Алексей, — заговорил Григорьев, выслушав Сафронова. — Готовы ли вы сейчас к действиям по избавлению советских людей от ужасов химической войны?

— Готов! — не задумываясь ответил Сафронов.

— Что ж, хорошо… хорошо, — Григорьев помолчал. — Однако взвесьте. Работа предстоит сложная, опасная. Она может стоить вам жизни.

Лицо Сафронова стало строгим.

— Меня воспитала Родина, товарищ подполковник, — сказал он. — И мой долг выполнить любое ее задание. О себе меньше всего думаю. Сейчас война.

Григорьев одобрительно кивнул:

— Другого я от вас и не ожидал услышать, Алексей. Но дело слишком рискованное, чтобы решать его сразу. Подумайте еще на досуге. И дня через три заходите ко мне.

Сафронов позвонил в этот же день, под вечер.

— Слушаю вас, — спокойно, словно речь шла о самом обыденном, сказал Григорьев, когда Сафронов вошел к нему в кабинет.

— Я твердо решил пойти на любое задание, которое вы мне дадите, — сказал он.

— Спасибо, Алексей, — поблагодарил Григорьев.

— А как же задание?

— Всему свое время, — хитро улыбнулся Григорьев. — Скажите, вы знакомы с Америкой?

— Да, — ответил Сафронов, не понимая, к чему клонит подполковник. — Я ведь изучал в университете и английский язык.

— Это очень хорошо. Очень. Ваше знание английского во много раз облегчает суть дела. Садитесь рядом и внимательно слушайте…

Вечером генерал Карнеев позвонил Григорьеву:

— Заходите, у меня товарищ Циммерман…

Беседа была долгой. Генрих Циммерман, когда услышал о том, что гитлеровцы намереваются применить средства массового уничтожения мирных людей, охотно согласился включиться в работу.

— Мы с вами обязаны не допустить подобного преступления. Этим вы одновременно защитите и честь немецкой нации, — подчеркнул Карнеев.

— Это мой первейший долг, товарищ генерал, — ответил Циммерман.

Карнеев дружески протянул ему руку.

— Спасибо, Генрих Карлович. А теперь давайте обсудим некоторые детали вашего задания. Учтите, вам придется в Германии встречаться со всякими неожиданностями. И ко всему надо быть готовым. Ведь вы по специальности строитель?

— Да. В свое время я закончил строительный факультет Берлинского университета, — ответил Циммерман. — В моем деле об этом есть запись.

Генерал утвердительно склонил голову, сказал:

— Я не об этом. О другом. Может случиться так, что вы встретитесь со своими однокашниками…

Григорьев раскрыл папку и выложил перед Циммерманом с десяток фотокарточек.

— Посмотрите, пожалуйста, не знаком ли вам кто? — спросил он.

Циммерман подолгу всматривался в лица.

— Кажется, вот это — Краузе… Хельмут Краузе, — протянул он генералу фотокарточку, на которой был заснят молодой полковник с худым остроносым лицом. — Мы учились вместе… — Циммерман снова внимательно поглядел на фотокарточку. — Да, по-моему, это он. Помню, еще тогда у нас говорили, что у Хельмута дядя был близок к руководству нацистской партией.

Карнеев посмотрел на молчавшего Григорьева, потом перевел взгляд на сосредоточенного Циммермана.

— Да, вы не ошиблись. Это именно полковник Хельмут Краузе, — подтвердил он.

— Но Хельмут так изменился! — вырвалось у Циммермана.

— Полковник Краузе служит в главном строительном управлении, — продолжал Карнеев. — С инспекторскими целями он часто ездит на подведомственные строительные объекты государственной важности. Может приехать и на ваш объект.

— Пусть приезжает, — ухмыльнулся Циммерман. — Встречу, как однокашника.

Генерал подавил вздох, наморщил лоб. Задумчиво проговорил:

— Лучше бы вам никогда не встречаться со знакомыми. Но и такой вариант исключать нельзя. Если знаем мы, что полковник Краузе ваш однокурсник, то об этом узнает и гестапо. — Он нетерпеливо прошелся по кабинету, затем остановился возле Циммермана. — А теперь о цели вашего задания…

8

Весна 1943 года пришла в Вальтхоф необычно рано. Вначале посинела до черноты дорога, потом взбух и потрескался на речке с зеленоватым отливом лед. На полях от влажного ветра с Атлантики осел неглубокий, рыхлый, блестевший ледяной чешуей снег, он темнел, таял, и вот уже то тут, то там стали появляться темные островки вспаханной земли. Потекли, зазвенели робкие ручейки, ноздреватый лед на речке напитался талой водой. Первой освободилась от зимнего наряда серая дорога. Вслед за ней разорвала свой панцирь проснувшаяся речка. Задышали испариной очистившиеся поля. И только в чаще леса все еще лежал мокрый, тяжелый снег.

Форрейтол радовался дружной весне. Ему, опытному садовнику, превратившемуся на зиму в вахтера, надоело сидеть в сколоченной у въезда в профессорскую усадьбу будке; руки тянулись к земле. Он был доволен своей новой работой, хозяин и особенно молодая хозяйка относились к нему хорошо, исправно выплачивали вознаграждение и даже выдавали дополнительные продукты, которые он каждую субботу увозил жене фрау Кристине в Берлин. Шмидтам его рекомендовал онемеченный поляк Виленский, управляющий небольшого завода по производству повидла. К нему еще летом 1941 года перешел младший сын Форрейтола Рихард, служивший раньше на берлинском почтамте телеграфистом. Работа на заводе давала отсрочку от призыва в действующую армию, чем, к радости матери, и воспользовался Рихард. Старший сын Иоганн в первый же день войны был отправлен на восточный фронт в танковую дивизию СС «Адольф Гитлер». С боями дошел он почти до Харькова, командовал танком, получил звание унтер-офицера. В августе 1942 года в одном из сражений русские подбили его танк и сожгли. Форрейтолы получили от командира танковой дивизии извещение о героической гибели их старшего сына, посмертно награжденного высшим солдатским орденом. С тех пор они ежемесячно получали письма от боевых друзей Иоганна и к праздникам недорогие подарки от командования танковой дивизии.

Боль от потери старшего сына начала уже притупляться, как вдруг младший сын Рихард получил повестку о явке на призывной пункт. Дела на восточном фронте после капитуляции под Сталинградом армии фельдмаршала Паулюса начали быстро ухудшаться, и вермахту требовалось новое пополнение. Теплилась еще надежда, что Рихарду, страдающему близорукостью, дадут отсрочку от призыва по состоянию здоровья, но врачебная комиссия признала его годным в военное время к строевой службе. Оставалось последнее средство: упросить Виленского достать отсрочку Рихарду хотя бы еще на год. Ведь управляющий тепло отзывался о нем как об исполнительном работнике, даже подарил ему губную гармошку и часто приглашал к себе домой на кружку пива. Женатый на немке — двоюродной сестре ортсгруппенлейтера, Виленский пользовался уважением у руководителей местной власти и партийной организации, которым часто оказывал материальные услуги. Высоко ценили его и военные снабженцы, получая деньги и подарки для фронтовиков. Завод, насчитывающий сорок рабочих, беспрекословно выполнял заказы по обеспечению немецкой армии повидлом. Была довольна своим расторопным управляющим и хозяйка завода — вдова полковника-артиллериста, погибшего еще в первую мировую войну на русском фронте. Она безвыездно доживала последние дни в своем баварском имении, раз в год принимая Виленского с отчетом.