Принцесса Екатерина Валуа. Откровения кормилицы - Джоанна Хиксон

Впрочем, не мне их осуждать. Мы с Жан-Мишелем тоже не всегда жили в ладу. После смерти матери я стала хозяйкой собственного дома и помощницей в семейном деле, а теперь вновь получала жалованье служанки и жила в сырой темной комнате без камина и гардероба, с ночными горшками и вонючим отхожим рвом за конюшнями. Я постоянно ворчала по поводу ухудшившихся обстоятельств, поэтому неудивительно, что Жан-Мишель был рад новости, могущей меня развеселить.

– Не о чем, а о ком, – ответил он. – О принцессе Катрин.

Мгновенно проснувшись, я села в кровати.

– Катрин! Что с ней? Скажи мне!

Пока он не назвал ее имя, я и не представляла, как изголодалась по любой весточке о ней.

– Она возвращается в Сен-Поль.

– Когда? – воскликнула я и нетерпеливо тряхнула его за плечо. – Когда, Жан-Мишель?

– Тс-с-с! – Я не видела его в темноте, но поняла, что он приложил к губам палец. – Да успокойся ты, я все тебе расскажу. Боже всемогущий! Она скоро прибудет. Один из секретарей обер-гофмейстера спускался сегодня на конюшни, чтобы распорядиться о подготовке ее путешествия из аббатства Пуасси.

Я, стараясь унять лихорадочное волнение, обдумывала услышанное.

– Интересно, почему она возвращается именно сейчас? Должна быть причина. Боже, Жан-Мишель, ты участвуешь в ее поездке? – Бывали случаи, когда его назначали в верховое сопровождение королевских носилок.

– Нет, что ты! Мне такой почетной работы не поручат. Сопровождать королевскую дочь будет полный эскорт – двадцать рыцарей и две сотни вооруженных всадников. – Жан-Мишель притянул меня к себе. – Мне следует чаще приносить хорошие вести, они тебя воодушевляют, – пробормотал он, уткнувшись носом мне в ухо.

Переполненная сильными чувствами, я ответила взаимностью. А потом, после того как мы разожгли из этой искры костер и с удовольствием его затушили, я еще долго лежала без сна, и мысли в моей голове крутились, как ветряная мельница в ураган.

Несколько недель назад к французскому двору прибыло посольство Англии. Конная процессия, во главе с кардиналом и двумя епископами, прошествовала через весь город. Стяги и штандарты развевались на ветру. За посольством следовало огромное число рыцарей и слуг, рвущихся насладиться красотами и борделями Парижа. Горожане с удивлением глазели на англичан, явившихся с миром, ведь нам постоянно внушали, что английский король собирает войско, чтобы отобрать земли по эту сторону Ла-Манша, которые, как он считал, принадлежали ему по праву, а именно – Нормандию, Пуату, Анжу, Гиень и Гасконь. Странно еще, что он не заявил права на Францию целиком, как это сделал его прадед. Мать моя, убежденная роялистка, рассказывала, как семьдесят лет назад король Эдуард Третий пытался узурпировать французский трон, будучи ближайшим наследником французского короля Карла Четвертого, брата его матери. Впрочем, за тридцать лет до того высшие сановники церкви и государства, блюдя собственные интересы, лишили французских женщин права наследовать землю. Государственные мужи посчитали, что женщинам пристало владеть горшками и сковородками, скотом, домами и звонкой монетой, но ни в коем случае не землей. А раз они землей не владеют, то и сыновьям в наследство ее передать не могут. Назвали это «салическим законом», однако матушка не объяснила мне почему. Не знала, наверное. Как бы там ни было, закон этот аннулировал претензии короля Эдуарда и вместо него возвел на французский престол прадеда Екатерины. С тех пор споры о власти между Францией и Англией не утихали.

Однако нынешний спор был не о том, кому на какой трон садиться. Как выяснилось, высокое английское посольство прибыло с намерениями окончательно уладить вопрос о праве на земли и скрепить сделку, получив французскую жену для короля Англии Генриха Пятого, правнука Эдуарда Третьего. Разумеется, всем было ясно, что возвращение ко двору младшей и единственной незамужней дочери нашего короля к этим планам имеет непосредственное отношение. Я быстро смекнула, что раз уж мою дорогую Катрин решили вернуть в Сен-Поль как будущую невесту короля Англии, то ей понадобится помощь – а кто поможет лучше, чем преданная нянька?

Миновали дни, когда помрачение королевского рассудка вызывало всеобщее замешательство. Король Карл давно превратился в безропотное создание, подобное несмышленому ребенку. Жестокие припадки его больше не мучили. Он стал королем-марионеткой. Ловкие кукловоды заставляли его руку скользить по пергаменту, подписывая эдикты. Дворец кишел любителями наживы, которые искали путей занять любой официальный пост, чтобы оказаться поближе к горшочку с золотом, каковым являлась для них королевская казна. Поэтому жилье оказалось в большом спросе. Право на любое подсобное помещение следовало заработать, и в дворцовом хозяйстве нашлись занятия для всего нашего семейства, даже для восьмилетнего Люка.

Честно говоря, мой сын был счастлив – он обожал собак и, работая в королевской псарне, находился в своей стихии. Он вырос и превратился в худого расторопного парня. Люк не хуже отца управлялся с животными и, подобно мне, обладал упрямой жилкой. Я долго пыталась научить его чтению и письму, но он жаждал стать егерем и не видел смысла учиться грамоте. Алисия выучила буквы легко и быстро, хотя ей было не до чтения – она целыми днями возилась с бельем в гардеробной королевы, с восхода до заката подшивала простыни, скатерти и салфетки. Мне никогда не понять, как она выносила эту однообразную работу, но моя дочь отличалась смиренным и терпеливым нравом, а я утешала себя, что шитье все же лучше, чем та парилка, где выпало работать мне. В пекарню и на кухню, где я могла бы использовать свои умения наилучшим образом, женщины не допускались, и меня определили в пивоварню. Тяжелой работы я не боялась, да и сбраживать ячмень – не сложнее, чем печь хлеб.

В дворцовой жизни худшим для меня было постоянное напоминание о Катрин. Я видела ее лицо в окнах детской башни, слышала ее смех в старом розарии, а ее шаги – на плитках часовни. Лишь новость о ее неминуемом возвращении вывела меня из привычной меланхолии, и на следующий же день я отправилась к обер-гофмейстеру короля.

Как выяснилось, милостью Всевышнего умение убеждать меня не покинуло. Буквально за минуту секретарь, ответственный за подбор штата для свиты Екатерины, устроил мой перевод из дворцовой пивоварни, согласившись, что я идеально подхожу на роль камеристки. Мне предстояло вернуться в знакомые покои, поскольку принцессе выделили те же самые комнаты, в которых она провела первые годы жизни. Мы обе возвращались в детскую башню. Подошвы моих башмаков едва касались земли, когда я спешила на свой новый пост, страшно радуясь скорой встрече с моим ангелом.