Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 1 - Григорий Джаншиев

Белинский знал и ясно сознавал все значение своего публицистического учительства, своего пламенного, вдохновенного красноречия и считал своим признанием будить мысль человеческую в эпоху, когда, по выражению цензора Никитенко, «единственным нашим назначением было быть солдатом, а не человеком», и когда благонамереннейший Погодин заносил в свой дневник ектению: «о еже в любезном отечестве книги читать было можно». В это-то мрачное время,

Когда свободно рыскал зверь,А человек бродил пугливо,Он твердо светоч свой держал.

Его пламенное, идущее от сердца слово поддерживало в трудное время веру в силу добра и в лучшее будущее. Секрет этого глубокого влияния Белинского, этой присущей ему одному, «неистовому Виссариону», способности

Глаголом жечь сердца людей,

необыкновенно наглядно разъяснено другом его Герценом.

Сравнивая «ученого» болтуна, бывшего профессора Сенковского (барона Брамбеуса), с его семитическими языками и семью литературами – с «самоучкой» Белинским, Герцен говорит: «У Белинского был, в отличие от первого, избыток того вечно тревожного демона любви и негодования, который виден в слезах и в смехе, того убеждения, которое было делом его жизни, картой, на которую все поставлено, страстью, болью; в словах, идущих от такого убеждения, остается до ля магнетического демонизма, под которым работал говорящий; оттого речи его беспокоят, тревожат, будят, становятся силой, мощью и двигают иногда целыми поколениями».

Таково именно было воздействие вещего слова Белинского[86]. Когда вспоминаешь удивительную по количеству и качеству честных, стойких деятелей эпоху реформ, эпоху, когда внезапно, как будто бы выросши из земли, появляется целая плеяда гуманных и просвещенных тружеников, невольно задаешься вопросом, откуда они? кто их создал? Ответ на этот вопрос дает политический противник Белинского И. С. Аксаков, свидетельство которого, стало быть, не может быть заподозрено в пристрастии, и потому оно особенно ценно.

Описывая свои странствования по разным частям необъятной России, Аксаков, скрепя сердце, констатирует замечательный факт распространения вредного по его мнению, но все же громадного влияния Белинского. «Много я ездил по России, – пишет он в 1856 г., – имя Белинского известно каждому сколько-нибудь мыслящему юноше, всякому, жаждущему свежего воздуха среди вонючего болота провинциальной жизни. Нет ни одного учителя гимназии в губернских городах, который не знал бы наизусть письма Белинского к Гоголю (приведено выше); в отдаленных краях России только теперь еще проникает это влияние и увеличивает число прозелитов… Мы Белинскому обязаны своим спасением, – говорят мне везде молодые, честные люди в провинции. И в самом деле, – продолжает Аксаков, – в провинции вы можете видеть два класса людей: с одной стороны, взяточников, чиновников в полном смысле этого слова, жаждущих лент, крестов и чинов, помещиков, презирающих идеологов, привязанных к своему барскому достоинству и крепостному праву, вообще довольно гнусных. Вы отворачиваетесь от них, обращаетесь к другой стороне, где видите людей молодых, честных, возмущающихся злом и гнетом, поборников эмансипации и всякого простора, с идеями гуманными. Если вам нужно честного человека, способного сострадать болезням и несчастиям угнетенных, честного доктора, честного следователя, который полез бы на борьбу – ищите таковых в провинции между последователями Белинского»[87].

Вот чем обязана преобразованная Россия просветительной деятельности Белинского, неустанно сеявшего семена «разумного, доброго, вечного»…

Многие из брошенных им семян дали всход, многое из того, о чем мечтал Белинский, осуществлено ко дню 50-летия его кончины, но многое еще осталось свершить впереди. Идеи, как и все живое, только путем борения доказывают свою жизнеспособность и право на существование. Чем менее благоприятны окружающие условия, тем более должны поборники идеи прилагать труда для ее распространения. Воспоминание о великом и неутомимом труженике земли русской – Белинском – должно воодушевить притоком новой энергии всех, кому дорого его благодатное имя. – Кажется, достаточно трудны были времена, когда действовал он, «волнуясь и спеша», – а ведь не упал же он духом, не раскис, не «изолгался», по выражению Щедрина, не продался, не стал ренегатом[88].

Нет горше бедствия, как потеря веры в силу добра и разума, в силу права и справедливости, и чем менее продолжительны такие проклятые моменты нравственного одряхления, тем лучше для общественного самосознания:

Да будет проклят краткий миг,Когда под тяжестью веригИ дрязг житейских доли пошлойИссякнет юности родникИ вдохновений жизни прошлой;Когда почуешь охлажденьеК тем идеалам и мечтам,Которым прежде в умиленьеМолился ты, как божествам,И видишь, как слова святые(Что встарь, как бурная стихия,Рвались из сердца тайника)Бесстрастно сходят с языка…Когда почувствуешь, что холодОбъял тебя и в грудь проник,Что сердцем больше ты не молод,Что и душой ты стал старик:Да будет проклят этот миг!

Таких минут слабости, проклятых моментов нравственного расслабления Белинский никогда не знал – вот чему учит и к чему обязывает его светлая память. И да вольет предстоящее чествование его благословенной памяти новую веру в жизненность и спасительность гуманно-освободительных и просветительных принципов, коим он служил до гробовой доски.

Верное служение гуманно-просветительным заветам, оставленным Белинским, – лучший и наиболее достойный, по слову поэта, способ чествования памяти почивших героев-мыслителей:

Не нужно ни гимнов, ни слез мертвецам,Отдайте им лучший почет:Шагайте без страха по мертвым телам,Несите их знамя вперед!..

Гр. Джаншиев

I

Освобождение крестьян

Как зиждительный ливень могучей весны,На незримых крылах ты над миром летишь,От народа к народу, в страну из страныОт толпы городской в деревенскую тишь,И горит за тобой, тени рабства гоня,Нежный луч восходящего дня.

История говорит властителям: будьте согласны с вашим веком, идите с ним вместе, но ровным шагом; отстанете, – он вас покинет; осмелитесь преградить дорогу, – он вас раздавит. Ваша сила не в вашей верховной власти и великих правах ее, она в достоинстве вашего народа: унижен он, – унижены и вы; он страждет, – вы ненавистны; тогда могущество ваше построено на песке-первый ветер его опрокинет.

Жуковский

Глава первая

Объявление воли и его всеобъемлющее значение

(Справка к 40-летию)

Разбита рабства цепь. Вставайте, мертвецы!Вставайте, Лазари, из гроба векового,Где вы родилися, где отжили отцы!Прощенье прошлому! Забвение былого!Оплот коснения и порчи сокрушен.На свет, на Божий свет скорее выходите!Граждане новые, привет вам и поклон!Бог помочь, братья вам! Бог помочь в новом быте!

– Дурак Иванушка, чему смеешься? Или сердце в тебе взыграло?

Или пахнуло на тебя свежим воздухом? Или ты почуял, что пришел конец твоему гореваньицу, тому злому-лютому гореваньицу, что и к материнским сосцам с тобою припадало, что и в зыбке тебя укачивало, что и в песнях тебя подтягивало, что и в царев кабак с тобою разгуляться похаживало?

Не только в истории России, но и в летописях всемирной истории немного найдется дней, с которыми соединилось бы такое радостное, бодрящее и возвышающее душу настроение, как с незабвенным днем 5 марта 1861 г. Несмотря на все невзгоды, несмотря на многочисленные тяжелые разочарования и огорчения, на которые были так щедры истекшие десятилетия, у русского народа и общества сохранилось светлое воспоминание об этом великом дне, лучше и выше которого, по справедливому замечанию бывшего шереметевского крепостного, а впоследствии цензора, профессора и академика Никитенко, нельзя сыскать во всей предшествовавшей тысячелетней истории России… Каковы бы ни были недостатки Положений о крестьянах, в памяти людской навсегда сохранится благодарное воспоминание о светлом дне, когда великий законодательный акт 19 февраля получил окончательную законодательную санкцию[89] и «юридическое знаменование», вследствие опубликования его во всеобщее сведение. В этот памятный день в столицах с церковного амвона был читан знаменитый Высочайший манифест 19 февраля об отмене крепостного права, заканчивавшийся известными словами: «Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с Нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного»[90], а телеграф спешил разнести повсюду на «незримых крылах» своих великую весть о возвращении воли народу.