Миф «Ледокола»: Накануне войны - Габриэль Городецкий

«В настоящее время Правительство Его Величества находится на распутье. Мы должны помочь Польше, но не доводить ее до уничтожения из-за того, что ненавидим и боимся нацистов. В конце концов мы должны подумать о Британской империи… прежде чем думать о нацистах и о зыбучих песках Восточной Европы. Там в конечном итоге бандиты передерутся между собой»20.

Точно так же и Генштаб выступал за защиту тех регионов, «которые могут быть заражены вирусом большевистской доктрины»30.

Находящееся в плену предвзятых идей британское правительство игнорировало попытки зондажа со стороны Советского Союза и предпочитало проводить традиционную политику «умолчания», заключавшуюся в том, чтобы «не реагировать и по возможности избегать трений»31. Тем самым британская дипломатия не смогла понять и использовать в своих целях сложный дуализм политики Сталина, направленный, с одной стороны, на восстановление маневренности, с другой стороны — противодействие возможному англо-германскому блоку. Такую политику можно было успешно проводить лишь до падения Франции. После этого боязнь спровоцировать Германию, а также угроза сепаратного соглашения между Англией и Германией, парализовали Сталина.

Оценка положения, которой руководствовалась Англия, проистекала не от отсутствия информации о советских намерениях, а скорее от закостеневшей, глубоко укоренившейся концепции32. Советско-германский пакт рассматривался, как доказательство воскрешения «общности судеб» в традициях Брестского и Рапалльского договоров. Интересно отметить, что германский посол в Москве граф Вернер фон Шуленбург с сожалением проинформировал свое правительство в начале 1940 года о том, что Советский Союз искренне намерен «придерживаться нейтралитета… и по возможности избегать всего, что могло бы втянуть его в конфликт с западными державами»33.

Поведение Англии лишь в какой-то мере можно объяснить жесткой позицией французского правительства. В разгар острого внутриполитического кризиса французам во что бы то ни стало нужна была эффектная победа, желательно подальше от собственных границ. В начале 1940 года их отношение к Советскому Союзу стало откровенно агрессивным, советский посол был объявлен «персоной нон грата». Именно по инициативе Франции английская делегация неохотно согласилась исключить 14 декабря Советский Союз из Лиги Наций, и был выдвинут план нападения на кавказские нефтяные промыслы34. Однако поддержка французских предложений объяснялась также отсутствием в рассматриваемый период у британского кабинета особого интереса к России. Это безразличие было следствием разочарования Чемберлена во внешнеполитической деятельности и неумелыми действиями Форин оффис, которое предоставило своим чиновникам необычно большую свободу в разработке внешнеполитического курса вообще и политики в отношении Советского Союза в частности35. Серьезного внимания заслуживают также разного рода попытки восстановить посреднические контакты с немцами во время «странной войны».

Эта стратегия основывалась на патологическом желании правительства Чемберлена, жертвы «комплекса Мюнхена», искупить прошлые ошибки. Основываясь на сомнительных данных о том, что Россия является верным союзником Германии, британский кабинет ухватился за возможность искупить умиротворение Германии демонстрацией твердости по отношению к действиям России в Финляндии. Когда заместитель министра иностранных дел по связям с парламентом Р.А.Батлер положительно отреагировал на просьбу Советского Союза о посредничестве в конфликте, он получил упрек от Кадогана за то, что занимается «новым умиротворением». Точно так же и Чемберлен осудил русских за их «обычные коварные и трусливые» методы, «скопированные с гитлеровских ухищрений в Польше и Чехословакии»36.

Стратегия основывалась на традиционной русофобии и антикоммунизме в Форин оффис и вооруженных силах. Начиная с середины XIX века, когда англо-русские отношения стало определять их соперничество в Центральной Азии и Афганистане, в сознании англичан Россия ассоциировалась в основном с разъяренным медведем. Поэтому не удивительно, что когда Форин оффис рассматривал вопрос о переговорах с Россией, глава секретариата военного кабинета генерал Исмей, ставший впоследствии военным советником Черчилля, напомнил своему близкому другу сэру Орму Сардженту, помощнику заместителя министра иностранных дел и «идеологу» Форин оффис, о стихотворении Киплинга «Мировая с Медведем» (рассказ слепого нищего, изуродованного медведем):

«Беззубый, безгубый, безносый, с разбитою речью, без глаз,Прося у ворот подаянье, бормочет он свой рассказ —Снова и снова все то же с утра до глубокой тьмы:«Не заключайте мировой с Медведем, что ходит, как мы».

Лапы сложив на молитву, чудовищен, страшен, космат,Как будто меня умоляя, стоял медведь Адам-зад.Я взглянул на тяжелое брюхо и мне показался теперьКаким-то ужасно жалким громадный, молящий зверь.

Чудесной жалостью тронут не выстрелил я… С тех порЯ не смотрел на женщин, с друзьями не вел разговор.Подходил он все ближе и ближе, умоляюще жалок и стар,От лба и до подбородка распорол мне лицо удар…

(Заплатите — надену повязку). Наступает страшный миг,Когда на дыбы он встанет, шатаясь, словно старик,Когда на дыбы он встанет, человек и зверь зараз,Когда он прикроет ярость и злобу свинячих глаз,

Когда он сложит лапы, с поникшей головой,Вот это минута смерти, минута мировой.Снова и снова все то же твердит он до поздней тьмы:«Не заключайте мировой с Медведем, что ходит, как мы»37.

Фатализм, с которым Чемберлен относился к возможности войны с Россией, можно с полным основанием объяснить непониманием советско-германских отношений, двусмысленной позицией Форин оффис, давлением со стороны Франции и изначальной враждебностью в отношении Советского Союза.

Из-за этой предвзятости приход к власти Черчилля в мае 1940 года лишь в незначительной степени повлиял на изменение позиции правительства. Единственным исключением было, видимо, назначение послом в Москву сэра Стаффорда Криппса, члена парламента, занимавшего крайне левые позиции38. В то время Черчилль любил цинично разъяснять, что в Москве — «наше самое дорогое посольство. Криппс у нас — единственный пригодный для занятия этого поста левый политик, который катается в деньгах, как сыр в масле». В свете их последующего соперничества Черчилль оправдывал назначение тем, что «в должной мере не понимал, что советские коммунисты ненавидят крайне левых политиков даже больше, чем консерваторов и либералов»39.

Миссия Криппса могла оказаться успешной лишь в случае полного пересмотра политики кабинета и выработки новой. Криппс с головой ушел в «создание мира, который должен родиться после войны». Он предвидел восхождение Советского Союза и Соединенных Штатов как великих держав и низведение Англии до роли «аванпоста» в Европе40. Криппс считал, что единственная возможность оторвать Россию от Германии заключалась в гарантии дружбы и сотрудничества в послевоенной реконструкции, а не в позволении русским вытащить Англию из ужасной ямы, после чего она может покинуть их и даже присоединиться к окружающим их врагам41. Однако Черчилль парировал все попытки обсуждать военные вопросы на заседании кабинета. У Черчилля не было новых, смелых идей относительно послевоенного переустройства Европы. Не следует поддаваться упрощенному представлению о целях войны, содержащихся в его мемуарах, и считать таковыми уничтожение нацизма и возвращение к довоенному статус-кво. За этим скрывалась его изначальная империалистическая идеология и возможность, благодаря войне, восстановить пошатнувшиеся позиции Англии на мировой арене.

Даже операция «Барбаросса» рассматривалась, в основном, с точки зрения временного избавления Англии от угрозы вторжения. Война немцев на Востоке даст Англии, по мнению Черчилля, передышку, которая позволит ей проводить свою стратегическую линию на Ближнем Востоке. Действительно, отказ от союза с СССР в 1939 году вынудил Англию к поиску других союзников. В то время как Чемберлен вынашивал иллюзии разгрома Германии с помощью Италии и Испании и эффективного экономического бойкота, Черчилль усиленно выискивал альтернативных союзников в Юго-Восточной Европе и особенно в регионе Ближнего Востока. Было бы наивно полагать, что навязчивая идея организации этого фронта проистекала из чисто стратегических соображений.

В отличие от Черчилля Криппс рассматривал войну в качестве катализатора социальных и политических перемен внутри страны. Он часто высказывался против политики британского правительства, которая «на данный момент двигалась в заданном направлении: победить в войне, сосредоточив на этом все усилия». Он пренебрежительно отзывался о Черчилле, считая, что он живет «в эпоху до 1941 года и отчаянно пытается там остаться, ошибочно полагая, что можно оглядываться назад, постоянно удерживая в одном положении предохранительный клапан!!»42 Коренные политические расхождения между Криппсом и Черчиллем, сглаженные в мемуарах Черчилля, очень важны для понимания событий, связанных как с вторжением немцев, так и с образованием «великого союза».