Мегрэ сердится - Жорж Сименон

Подъезжаю ближе. Я почти поравнялся с ним, как вдруг он резко затормозил. Я быстро пригнулся. И не зря! Этот маленький бандит ничего лучше не придумал, как бросить в меня гаечный ключ, который вытащил из велосипедной сумки. И этот ключ пролетел на волосок от моей головы!

Тут парень еще больше испугался. Решил, что я обозлюсь и буду ему мстить. А я все говорил и говорил… Было бы забавно, если бы я мог пересказать вам все, что говорил этой ночью.

«Ты сам должен понять, что тебе от меня не уйти. Я получил инструкцию. Поезжай куда хочешь, но знай, что я от тебя не отстану. Я должен отчитаться перед комиссаром. Когда он сам будет здесь, тогда мое дело маленькое…» На каком-то перекрестке он, должно быть, сбился с пути. Мы проехали Бог весть сколько деревень, совсем белых под луной, и выехали наконец на дорогу в Орлеан. Представляете, сколько нам пришлось исколесить, когда мы были уже у дороги на Фонтенбло?

В конце концов ему волей-неволей пришлось ехать потише, но разговаривать со мной он по-прежнему не желал и даже не оборачивался в мою сторону.

Потом стало светать, и мы очутились в предместье Парижа. Тут мне снова пришлось попыхтеть, когда он вздумал кружить по всем маленьким улочкам, какие только попадались, пытаясь от меня оторваться.

Как видно, мальчишка умирал от усталости. Лицо стало совсем белым, веки покраснели и в седле он держался, скорее, лишь по инерции.

«Не лучше ли тебе поспать, малыш? — сказал я. — А то совсем свалишься».

И тогда он со мной все-таки заговорил. Невольно, не отдавая себе отчета. Да, я думаю, он настолько выдохся, что сам не понимал что делает. Вы когда-нибудь видели, как гонщик подходит к концу кросса? Когда он перейдет линию финиша, его приходится поддерживать, а он смотрит на кинокамеру невидящими глазами.

«У меня нет денег», — сказал он.

«Это не беда. У меня есть. Мы пойдем, куда ты хочешь, но тебе непременно нужно отдохнуть».

Мы были в этом районе. Я и не думал, что он так быстро меня послушается. Он сам увидел слово «Гостиница» над открытой дверью. Оттуда как раз выходили рабочие.

Он слез с велосипеда, еле двигая ногами, как будто они одеревенели. Я хотел предложить ему согреться чем-нибудь, но не знал, согласится ли он. К тому же бистро еще не открылось.

Знаете, он ведь гордый. Странный парнишка. Не знаю, что у него на уме, но он явно что-то задумал. Вам еще придется с ним повозиться.

Мы поставили велосипеды под лестницу. Если их не свистнули, они и сейчас там.

Он поднимался по лестнице первым. Я за ним. Дойдя до второго этажа, он не знал, что делать дальше, потому что ничего не было видно.

«Хозяин!» — крикнул я.

К нам вышел не хозяин, а хозяйка — здоровее любого мужика и не слишком любезная.

«Что вам надо?» — И она окинула нас подозрительным взглядом.

«Нам нужны две комнаты. По возможности рядом».

Кончилось тем, что она дала нам два ключа: от двадцать первого номера и от двадцать второго. Вот и все, шеф. А теперь, пожалуйста, посидите здесь немножко, а я сбегаю чего-нибудь перекусить. С самого утра я только и вдыхаю кухонные запахи — ни крошки во рту не было.

— Открой мне дверь его комнаты, — сказал Мегрэ вернувшемуся Мимилю.

— Вы хотите разбудить мальчика? — запротестовал Мимиль, который уже считал себя его покровителем. — Дали бы ему хорошенько выспаться.

Мегрэ жестом успокоил его, бесшумно, на цыпочках вошел в комнату и облокотился на подоконник слухового окна. Печи газового завода в это время заполнялись горючим. Вырвавшееся из них пламя казалось желтым в лучах солнца. Суетившиеся у печей полуголые люди, как видно, обливались потом, то и дело вытирая лицо черными от сажи руками.

Ожидание было долгим, во всяком случае, вполне достаточным для того, чтобы все хорошенько обдумать. Комиссар порой поглядывал на мальчика, сон которого был неглубоким. Он начал ворочаться, как бывает перед пробуждением, нахмурил брови и стал шевелить губами, словно хотел что-то сказать. Очевидно, ему снилось, что он говорит. Лицо его исказилось злобой, словно, собрав все силы, он с кем-то горячо спорил.

Потом лицо Жоржа Анри исказила мучительная гримаса: казалось, он вот-вот заплачет. Вначале он повернулся всем телом. Продавленный матрац заскрипел от его резких движений. На нос ему села муха. Он отогнал ее непроизвольным жестом. Веки Жоржа Анри, пронизанные солнечным светом, дрогнули.

Наконец он широко открыл глаза, сначала удивленно уставился на потолок, потом на крупную темную фигуру комиссара, стоявшего на самом свету спиной к слуховому окошку. И вдруг сразу все вспомнил. Но, усилием воли подавив желание вскочить на ноги, он продолжал лежать неподвижно; на лице его отразилась холодная решимость, даже жестокость, и мальчик сделался немного похож на отца.

— Все равно я ничего не скажу, — отчеканил он.

— А я и не прошу говорить, — возразил Мегрэ чуть-чуть ворчливо. — Впрочем, что вы могли бы мне сказать?

— Почему меня преследуют? Что вам нужно от меня в моем номере? Где мой отец?

— Остался дома.

— Вы уверены?

Казалось, он не решался даже шелохнуться, словно малейшее движение грозило ему неведомой опасностью. Он все еще лежал на спине, нервно напрягшись, с широко открытыми глазами.

— Вы не имеете права меня преследовать. Я свободный человек. Я не сделал ничего плохого.

— Значит, вы предпочитаете, чтобы я препроводил вас к отцу?

В серых глазах мальчика отразился ужас.

— Если вы попадете в руки полиции, она это немедленно сделает. Вы ведь еще несовершеннолетний.

Жорж Анри рывком соскочил с кровати, уже не в силах скрывать отчаяние.

— Но я не хочу! Не хочу!.. — закричал он. Мегрэ слышал, как Мимиль ходит взад и вперед по площадке. Наверное, он считает комиссара грубой скотиной.

— Я хочу, чтобы меня оставили в покое! Я хочу… Комиссар перехватил безумный взгляд мальчика, устремленный на окно мансарды, и понял. Нет сомнения, не стой он между окном и Жоржем Анри, тот был бы способен прыгнуть…

— Как ваша кузина?.. — медленно произнес Мегрэ.

— Кто вам сказал, что моя кузина?..

— Послушайте, Жорж Анри.

— Не хочу!..

— Вам придется меня выслушать. Я понимаю ваше положение.

— Не правда.

— Хотите, чтобы я уточнил?

— Я вам запрещаю, слышите?

— Успокойтесь! Вы не можете вернуться к отцу, да и не имеете никакого желания.

— Я никогда туда не вернусь.

— С другой стороны, вы в таком состоянии, что можете сделать любую глупость.

— Это мое дело.

— Нет, не только ваше.

— Я никому не нужен.

— Тем не менее в течение нескольких дней вы будете под присмотром.

Юноша болезненно усмехнулся.

— Я должен это сделать, — закончил Мегрэ, спокойно раскуривая трубку. — С вашего согласия или без него. Это уж от вашего решения никак не зависит.

— Куда вы хотите меня отправить? Несомненно, он думает, как сбежать.

— Еще не знаю. Вопрос, конечно, деликатный, но в любом случае вы не можете оставаться в этом притоне.

— Здесь не хуже, чем в подвале.

Ну что ж! Похоже, дело сдвинулось с мертвой точки, раз он уже способен говорить с иронией о своей собственной участи.

— Для начала нам нужно хорошенько позавтракать. Вы же голодны. Но если…

— Все равно я не буду есть. «Боже мой, до чего он еще зелен!» — А вот я с удовольствием поем. Я голоден как волк, — заявил Мегрэ. — Будьте благоразумны! Человек, который следовал за вами и привез вас сюда, куда подвижнее, чем я. Он и дальше будет за вами следить. Вы это понимаете, Жорж Анри? Хорошо бы вам принять ванну, но здесь нет такой возможности. Умойте хоть лицо.

Мальчик повиновался с недовольным видом. Мегрэ открыл дверь.

— Входи, Мимиль! Надеюсь, такси по-прежнему нас ждет? Сейчас мы все трое поедем завтракать в какой-нибудь спокойный ресторан. А может быть, вдвоем? Ведь ты уже поел?

— Не беспокойтесь, я могу и по второму разу.

Вероятно, Жорж Анри мало-помалу возвращался к жизни. Спустившись вниз, он первый заметил:

— А как же велосипеды?

— Мы вернемся или пошлем кого-нибудь за ними. — И, обращаясь к шоферу, комиссар добавил:

— В пивную «У дофины».

Было около трех часов пополудни, когда они сели за стол в укромном уголке и перед ними поставили всякие закуски.

Глава седьмая Птенчик г-жи Мегрэ

— Алло!.. Это ты, госпожа Мегрэ?.. Что?.. Откуда я звоню?..

Это напоминало времена, когда он, работая в уголовной полиции, в течение четырех-пяти дней не имел возможности забежать домой, иногда даже сообщить о себе и, наконец, звонил из самого неожиданного места.

— Я в Париже. И ты мне очень нужна. Даю тебе полчаса на сборы… Да, я знаю… Это невозможно… Не важно… Через полчаса ты пойдешь и сядешь в машину Жозефа… Или, вернее, Жозеф заедет за тобой… Что ты говоришь? Если машина окажется занятой? Не волнуйся, ему я уже звонил. Он отвезет тебя в Обрэ, и ровно в шесть ты будешь на вокзале Орсе. А через десять минут на такси доедешь до Вогезской площади.