Буддизм - Леонид Сурженко

Удивительно, но точно также говорил и Христос, указывая, что «не наливают новое вино в старые мехи».

Созерцание «умственных качеств», собственно, заключается, собственно, в осознании и искоренении «пяти помех». Помехами этими являются чувственное желание, гнев, лень и сонливость, неугомонность и беспокойство ума, неуверенность. Далее последователь изучает и постигает понятия «материальности», «чувства», «восприятия», «умственных конструкций», «сознания». Постигая их суть, он находит истоки этих явлений, что приводит его к освобождению от их власти. И только пройдя эти ступени, ученик может постигнуть Четыре Благородных истины, изложенных ранее.

Правильное сосредоточение собственно, вбирает в себя все перечисленные выше виды сосредоточения. Это практика, которая учит самому процессу сосредоточения. Будда говорил о сосредоточении следующее: «Развивайте сосредоточение, поскольку тот, кто обладает сосредоточением, понимает явления в соответствии с их действительностью. А что это за явления? Возникновение и исчезновение материальности, чувств, восприятия, умственных конструкций и сознания».

И, наконец, две высшие ступени, которые поставлены Буддой первыми в описании Восьмеричного пути, это правильное понимание и правильное мышление.

Правильное понимание включает в себя, прежде всего, понимание сущности страдания, понимание происхождения страдания, понимание возможности прекращения страдания и понимание пути, ведущего к прекращению страдания. К этому присовокупляется знание о кармически целесообразных действиях и о действиях кармически нецелесообразных. В этом вопросе мнение буддистов практически сходится с христианским учением. Кармически нецелесообразным считается убийство, воровство, ложь, прелюбодеяние, грубость, невежество, пустословие.

Утверждается также, что садхаке необходимо избавится от следующих десяти привязанностей, или уз:

1. Иллюзии "Я";

2. Сомнения;

3. Привязанности к обрядам и ритуалам;

4. Чувственной жажды;

5. Недоброжелательности;

6. Жажды тонкоматериального существования;

7. Жажды нематериального существования;

8. Самомнения;

9. Неугомонности;

10. Неведения.

Существует два вида Восьмеричного пути. Один путь предназначается для мирян, он считается более мягким и длительным. Другой путь, – для продвинутых подвижников. Путь, предназначенный для мирян, не предполагает непременное достижение Просветления. Его цели несколько более приземлённые: сделать данное воплощение более чистым, накопить заслуги для другого, более подходящего для духовной практике воплощения. Мирской Восьмеричный путь предполагает различные виды жертвоприношений, благотворительность, добродетельную семейную жизнь и молитвы. Таким образом, мирянин накапливал «хорошую карму», и хоть считалось, что достигнуть Нирваны таким образом нельзя, но подобная добродетельная жизнь всё же считалась гораздо более близкой к истинному пути, чем обычная мирская жизнь. Путь же для продвинутых последователей буддизма был более труден и сложен. Если мирянину лишь предписывалось вести добродетельную жизнь, то член буддийской общины занимался зачастую суровой психологической практикой, подвергал себя значительным дисциплинарным ограничениям, должен был неуклонно совершенствовать свои мысли, свои чувства, подчиняя их своему контролю. Однако только этот путь, считалось, и мог привести непосредственно к растворению в Нирване.

И последняя ступенька, которую мы рассмотрим, это правильное мышление. Оно включает в себя: мышление, свободное от страсти, враждебности и жестокости. Наверное, обширные комментарии в данном случае не понадобятся. Действительно, разве можно делать правильные выводы, в пылу гнева, или же сгорая от страсти, или же стремясь причинить вред человеку? Стоит лишь добавить, что правильное мышление практикуется не само по себе, а комплексно с такими ступеньками, как правильное действие, правильное осознание и правильное понимание.

Таков Великий Восьмеричный путь, предложенный человечеству Буддой. Сам Будда не раз указывал на важность и прелесть этого пути, как на единственную дорогу, ведущую к Освобождению. Вот слова самого Будды о его открытии: «Свободен от боли и мучений этот путь, свободен от стенаний и страданий; это совершенный путь».

«Действительно, нет никакого другого пути, подобного этому по чистоте видения. Если вы последуете по нему, вы положите конец страданию».

«Прислушайтесь, потому что найдено Бессмертное. Я открыл, я изложил Истину. Раз я открыл её вам, действуйте! И эту высшую цель праведной жизни, ради которой сыны благородных семей справедливо покидают дома для бездомной жизни: её вы вскоре, в этой жизни, познаете для себя, достигнете, и овладеете ею».

Ночь сегодня была необычайно темна. Умный конь тихо шёл рядом, стараясь ступать как можно мягче. Сиддхартха волновался: вдруг кто-то увидит их? Ему так хотелось избежать прощаний, уйти тихо. Он сказал отцу, что решение его непреклонно, отец согласился с ним. Чего же ещё? Однако одно дело сказать это отцу, а другое – уйти, вырваться из цепких объятий Махапраджапати, Гопы, Ясодхиры. А как он сможет оторвать от своей шеи ручонки его любимого Рахулы, которого он любил больше жизни своей! Нет, уйти нужно ночью, незаметно, как тень.

Ловкое сильное тело царевича неясным пятном мелькало среди построек, и Чандака, его лучший друг, невольно залюбовался им. В действительности, Сиддхартха мог стать самым великим царём, о котором можно было мечтать: он силён, очень силён, но никогда не похваляется своей силой; он храбр, но не выставляет свою храбрость напоказ. Он мудр и очень много знает, но не кичится этим. Ну а такого красивого царя не сыщешь по всей Индии! И самое главное – Сиддхартха необыкновенно добр. У него золотое сердце. Уж на что добродетелен Шуддходана, все говорят это, но Чандака знал, что далеко отцу до своего сына. Царевич был готов отдать последнее, лишь бы тому, кто находился с ним, было хорошо. Его глубоко трогала любая боль, любая неприятность. Иной раз Чандака смеялся над своим другом и господином: разве можно, в самом деле, принимать мелкие неприятности так близко к сердцу? И что он сказал, этот мягкосердечный юноша? Что он ответил своему другу, своему верному слуге Чандаке? До самого гроба Чандака не забудет его слова. Он наклонился к земле, поднял оттуда маленькое пёрышко, подбросил его вверх и поймал на ладонь. Затем, с улыбкой глядя в глаза Чандаке, взял его руку в свою и опустил туда пёрышко. Чандака смутился: часто он просто не понимал Сиддхартху. Но тот лишь улыбнулся.

– Лёгкое, правда? Мы почти не чувствуем его.

Чандака пожал плечами. Он привык, что его друг часто говорит загадками. Он молча ждал объяснения.

– Но представь, что это пёрышко попадёт не на руку, а в глаз…

Чандака застыл, пытаясь понять. Да, да! Кажется, он начал понимать Сиддхартху. Да, может быть, это он огрубел, может быть, это все вокруг стали такими толстокожими, что не замечают боли там, где замечает её другой… Может быть, весь Сиддхартха – как глаз: он видит и чувствует там, где другие не увидят и не почувствуют ничего.

Ничего не сказал Чандака в ответ, но весь вечер думал над словами Сиддхартхи.

Тихий шорох прервал его размышления. Сиддхартха припал к земле, присев на колени. Кандхака, верный его конь, тотчас же застыл рядом. Нет, ничего. Сиддхартха облегчённо улыбнулся. Они снова стали пробираться к воротам. Там предстояло самое трудное: нужно было чем-то отвлечь стражу, а потом попробовать отворить тяжёлые запоры, ибо уже в течение нескольких лет Шуддходана приказывал запирать ворота на ночь, да и днём во дворец пропускали уже не всех… Сиддхартха знал, что это делается из-за него. Особенно отец боялся визита странников. Это было очевидно, ибо раньше дворец в Капилавасту полнился различными странствующими монахами, нищими тружениками и отшельники. Все знали, что во дворце Шуддходаны всегда можно получить щедрое подаяние, и поток святых людей не иссякал. Но за последние годы Сиддхартха не видел ни одного странника… Одно время он даже засомневался: а не перевелись ли они в Капилавасту? Однако причина была в другом: стража получила строгое предписание не пускать во дворец странников, дабы не нарушать покой царевича…

Вот они у самой дворцовой стены. Молодые сильные парни, коими были в эту пору Сиддхартха и его друг, могли легко перебраться через неё. Но как быть с лошадью? Чандака возьмёт себе коня в городе, но царевич никак не хотел расстаться со своим Кандхакой, служившим ему верой и правдой долгие годы. Решили, что царевич останется ждать в тени, пока Чандака не разведает, можно ли открыть ворота. Чандака кошкой скользнул в тень. Сиддхартха остался один.

И вновь его сердце наполнилось тоской. Он вспомнил лицо спящего сына, так безмятежно улыбающегося во сне… Он вспомнил губы Ясодхиры, её нежные объятия… Он вспомнил печальные глаза отца. Завтра у них будет горе… Как они переживут это? И это горе принесёт им он, он, который никогда, ни за что на свете не допустил бы, чтобы хоть одна слезинка упала с ресниц любимых им людей… Такова ирония богов… Но ведь как можно остаться, как можно дальше жечь эту жизнь, когда конец заранее известен? Он уже видит старость своего отца, но ему придётся увидеть и старость его любимых жён, их увядание, свою старость… Ему придётся перенести ещё много смертей, каждая их которых будет рвать его сердце калёной стрелой… Он просто не может покорно ждать этого. Это не в его силах. Он должен найти средство победить страдание, или же погибнуть молодым, в расцвете сил, не познав позорной немощи старости. Он должен уйти, уйти, пока не поздно. Пока есть решимость и силы. Пока ещё разум не оставил его…