Тысяча вторая ночь - Франк Геллер

Филипп Коллен оставил погруженного в пророчество марабу наедине с собственностью Грэхэма и разыскал человека, которому заказал верблюдов для себя и Лавертисса. Сегодня верблюды эти простояли напрасно, но завтра он намеревался ими воспользоваться и выследить господ с международного столика, независимо от того найдутся ли Грэхэм и Лавертисс. Хозяин верблюдов изъявил по этому поводу полное удовлетворение и с арабской вежливостью предложил Коллену не только своих верблюдов, но весь свой дом и хозяйство. Вдруг Коллен что-то сообразил:

- Скажи мне, что значит "серка"?

Хозяин верблюдов изумился.

- Это слово, господин, означает воровство.

- А "хиле": не значит ли это хитрость?

- Ты прав, господин.

- А что значит "кедба"?

- "Кедба" значит ложь.

Кто сказал тебе эти слова? Не обо мне ли тебе их сказали?

Филипп Коллен торжественно разуверил араба. Значит, марабу вновь завел старую погудку о коварстве, краже и обмане. Он заслужил, чтоб поймать его на слове. В углу конюшни верблюжьего хозяина висел старый коврик, сильно смахивавший на покупку мистера Грэхэма. Был ли то молитвенный коврик или верблюжья попона - сказать по нему было нельзя, но, взглянув на него, Филипп Коллен составил план.

- Сколько хочешь за коврик?

В глазах хозяина вспыхнул корыстный огонек.

- Двадцать франков.

- Даю тебе пятьдесят с одним условием.

- С каким условием, скажи, господин!

- Здесь, в Тозере, находится марабу с смугло-коричневым лицом и странными деловыми принципами. В эту минуту как раз он сидит на углу этой улицы - назовем ее, так и быть, улицей. Послушай, чего я хочу!

Полушепотом он объяснил свое желание.

Хозяин верблюдов слушал его с явным изумлением. Дослушав до конца, он стал яростно отмахиваться:

- Но он - святой человек. Очень святой человек! Он марабу!

- Брось! Он нищий монах! Эти монахи, как говорит пословица, жрут, пока в доме не останется крошки, а в теле места для души.

Верблюжий хозяин робко улыбнулся.

- Он никогда не догадается,- сказал Коллен.

- Он хватится сразу и вгонит меня проклятьями в восьмое пекло.

- Вот тебе защита от его проклятий. Лучшей предложить не могу. Не хочешь? Тогда мне придется поискать верблюжника похрабрей.

Хозяин верблюдов увидел стофранковую бумажку, извлеченную из кармана Филиппом Колленом. Всякую нерешительность, как волшебством, смыло с его лица. Из другого кармана клиент верблюжьего хозяина извлек бутылку коньяку. Араб повертел ее в нерешительности и вылил в ведро воды, стоявшее перед верблюдом.

Филипп Коллен выждал, пока корабль пустыни выпил свой "коктейль", скатал купленный коврик и вышел из конюшни.

Он пошел в переулочек, где только что видел марабу. Тот сидел все там же, в том же положении, с красными воспаленными глазами, мерно раскачивая туловищем.

Филипп Коллен остановился в некотором отдалении, ожидая развития событий.

Внезапно корабль пустыни вырвался из своей конюшни и понесся по улицам под управлением хозяина. Какое там - под управлением! Корабль пустыни был неуправляем: он был подобен кораблю в бурю. Если правда, что верблюды могут брести неделями, не подкрепляясь ни едой, ни питьем, то, во всяком случае, жидкость, выпитая верблюдом про запас сегодня, оказала свое действие. Четыре длинных ноги взметнулись на воздух, и подошвы их резкой неправильной дробью топтали песок дороги; скульптурно-аристократический профиль потерял обычное выражение иронической задумчивости; обычно затуманенные глаза загорелись блеском молодого оптимизма; рот с надменно отвислой губой и желтыми зубами курильщика-джентльмена раскрылся и трубным, пронзительным ревом изъявлял необузданную жизнерадостность. Корабль пустыни был перегружен товаром, который запрещается возить кораблям в некоторых океанах. Бешеным темпом корабль пустыни надвигался на сидящего марабу. Рев, напоминавший завывание сирены гибнущего судна, вывел марабу из состояния красноглазой созерцательности. Во мгновение ока прекратились его покачивания. Он высоко подскочил, спасаясь от бешеной скотины, и, кой-как увернувшись, сломя голову удрал в боковой переулочек. Коврик мистера Грэхэма был презрительно растоптан мягкой верблюжьей подошвой.

Через две-три секунды он был подхвачен, свернут и очутился под мышкой. Еще через несколько секунд облезлый коврик верблюжьего хозяина был разостлан на месте, где только что лежала собственность Грэхэма.

Только теперь арабу удалось справиться со своей скотиной. Он схватил ее за узду и остановил. Многосложной системой проклятий он укорял верблюда в происхождении от адского владыки и уличал в одержимости демонами. Разве виданное это дело - вырваться из конюшни и чуть не раздавить на улице святого человека, размышляющего о Коране! Безусловно, верблюда подучил князь тьмы. Марабу вылез из переулка и вернулся на излюбленное местечко. Робко озираясь на святого человека, хозяин погнал верблюда в конюшню. Корабль пустыни уже смирил свою необузданность. Голова его тяжело болталась на длинной шее, глаза посоловели и затуманились. Ему хотелось домой выспаться. Филипп Коллен тоже отправился домой. Под мышкой у него был коврик мистера Грэхэма. Если прав марабу, коврик останется за ним. Он присвоил его коварством, кражей и обманом; коварством, поскольку привлек в соучастники корабль пустыни, воровством - поскольку стащил коврик, и обманом - поскольку подменил его другим. Если прав марабу, коврик останется за Колленом.

2

Филипп Коллен завтракал в обществе коврика мистера Грэхэма. Он твердо решил сохранить его в поле зрения, чтоб убедиться, не исчезнет ли он самопроизвольно и в третий раз. Во время завтрака ковер вел себя прилично. После завтрака владелец коврика растянулся в полотняном кресле, положив коврик на колени. В тени галереи еще можно было дышать, но в комнатах было нестерпимо душно. Филипп Коллен встал сегодня на рассвете и чувствовал сильную потребность в отдыхе.

Он сейчас же задремал и вскоре увидел сны, странные сны, в которых преобладали ковры и джинны. Во сне появилась мечеть, в одно из четырех окошечек минарета высунул голову муэдзин, призывающий правоверных к молитве; но вместо: "Ля-иля-иль-алла!" - он сказал: "Серка - хиле - кедба!" Вот он вывесил за окно коврик; вот ветер подхватил коврик, рванул его раз, рванул другой и унес...

Филипп Коллен вскочил с кресла и сонными глазами поглядел кругом. Сон его был не совсем оторван от действительности. Коврик Грэхэма был на пути к исчезновению, подобно коврику сновидения. Правда, ему это не удалось, потому что инстинктивно Филипп Коллен вцепился в него обеими руками. Однако не ветер покушался похитить коврик. Хоть солнце и слепило глаза, все же Коллен разглядел удаляющуюся фигуру- в неописуемых белых лохмотьях, с длинными голыми ногами. Бородатое коричнево-пергаментное лицо оглядывалось вполоборота; желтые глаза горели досадой. Явление исчезло. Двор опустел.

Марабу прокрался в гостиницу и сделал попытку украсть то, что считал своей собственностью. Это можно было считать установленным. Установлена была также его неудача. Почему у него сорвалось? Если бы он рванул покрепче, Филипп, вероятно, не удержал бы ковра. Почему он этого не сделал?

Внезапно у Филиппа вспыхнула догадка. Если бы он рванул покрепче, он применил бы силу, но: "Не силой, а коварством, не куплей, а кражей, не правдой, а обманом"! "Серка - хилее - кедба"!

Все что угодно можно было думать о марабу, но в одном ему нельзя было отказать: он вел игру по своеобразным, им же установленным правилам.

Он соблюдал правила. И еще одно было несомненно. Филиппа он почитал законным собственником ковра. Он счел себя вынужденным средь белого дня вторгнуться в гостиницу, чтоб вернуть любимый ковер. Когда Грэхэм купил ковер или когда Лавертисс отобрал его силой, не случилось ничего похожего. Тогда марабу сидел, не сходя с места, и ждал, чтоб коврик к нему вернулся,так, по крайней мере, он говорил! Если ж ему было мало ожиданья, если он и тогда покушался на кражу (что не доказано и по многим причинам невероятно), то, во всяком случае, это не было налетом средь белого дня.

Филипп взглянул на ковер и с трудом подавил улыбку. Столько усилий из-за ковровой ветоши, которая выглядит словно ею усердно пользовались сотню-другую лет и не стоит, пожалуй, и двадцати франков. В другом направлении, если он не ошибается, можно здесь же заработать гораздо больше. Что, собственно, имеет в виду своеобразное франко-англо-германское общество? Почему не последовать примеру марабу? Отчего бы не сделать днем налета - для выяснения таинственных обстоятельств?

Он осмотрелся. Галерея и двор были пусты. Косые глаза отдельной прислуги смежил послеобеденный сон. Три интересующие его комнаты были вполне доступны, поскольку он сумеет открыть двери. Решится ли он на эту некорректность? Он решился. Теперь, когда к услугам его уже не было тончайшего слуха Лавертисса, другого способа проникнуть в тайну трех не оставалось.