Звучит повсюду голос мой - Азиза Джафарзаде

Алыш выдернул ногу из рук Адиля, разбойники схватили его за руки и ноги. Алыш наклонился и двумя огромными ладонями обхватил шею несчастного танцовщика. Из последних сил закричал Адиль, осознав, что жизни его приходит конец:

- Ты сам негодяй, проклятый кровопийца, бандит, нечестивец! Гореть тебе в аду скорее, чем мне!..

Кровь прилила к глазам Алыша, стали багровыми лицо и шея. Пальцы точно клещи сдавливали горло, пот тек по его красному лицу, а он все давил и давил:

- Теперь ты замолчишь навсегда, тебя много раз предупреждали... Отплясался, негодяй...

Адиль захрипел в последний раз, лицо его из белого превратилось в синее, язык вывалился изо рта. Алыш все не оставлял его, пальцы будто сцепились навечно...

- Я жертвую собой во имя шариата, бесстыжий негодяй...

А в это время Сона... Огромного роста детина втолкнул ее в небольшой чулан, рядом с комнатой, где происходила расправа над Адилем. Он сорвал с нее платок и вплотную придвинулся к девушке. Сона отступила и почувствовала лопатками холод стены. Она вздрогнула:

- Братец, да буду я твоей жертвой, да буду я жертвой твоей разящей руки, убей, тебе простится моя кровь, но не делай меня бесчестной... На том свете, служа святой Фатиме, я замолю твой грех убийства... Но если будет поругана моя честь, святая Фатима не простит тебе надругания надо мной.

Она не дралась и не царапалась, а тихо умоляла. Легким движением этот высокий парень мог бы убить ее, а она сама его просила о смерти. Это так поразило Ага Самеда, что он замешкался. "Честь" - это слово в устах недостойной чанги не показалось почему-то ему смешным... Редкая красота и нежность девушки вдруг тронули его. К тому же он был очень религиозен, а она заклинала его именем дочери пророка. А кроме того, с детства Ага Самеду твердили, что он должен беречь честь, что первейшая заслуга мужчины уважение чести, а тут чанги предпочитает смерть бесчестью... За это она достойна уважения. Он не возьмет этого греха на свою душу...

- Падай на пол, Сона, и притворись мертвой, попробуем обмануть Алыша... Утром потихоньку выбирайся из города, пока он будет отсыпаться после трудной ночи... Но берегись, снова ему на глаза не попадайся, не то с меня он тоже шкуру сдерет.

Сона, не в силах поверить в правду его слов, несколько секунд вглядывалась в глаза парня, потом легла на пол лицом к стене и застыла в ожидании, чем все это закончится, не очень надеясь на спасение.

... Адиль был мертв, Алыш вытирал руки полой чухи.

- Ну, что у тебя там?

- Неизвестно, в чем душа в ней держалась, не успел я к ней притронуться, как от страха у нее, видно, разорвалось сердце, - нехотя проговорил Ага Самед.

- Считай, что не повезло... - Алыш поднял с пола папаху, нахлобучил ее на голову. - Поспешим к Гаджи Асаду за наградой. Мы свое дело сделали: разрушили гнездо разврата, теперь пусть платит... Будьте осторожны, чтоб нас никто не увидел.

Разбойники торопливо покинули дом танцовщика, не думая о следах преступления. Их заверили, что они вершат благое дело во имя торжества религии...

Когда шаги затихли в самом конце улочки, Сона поднялась с пола, ноги еле держали ее. "Куда мне пойти, о аллах, к кому обратиться? У меня нет ни отца, ни матери, ни брата... В чью дверь я могу постучаться?.. Может быть, пойти к Махмуду-аге? У него доброе сердце, он многим помогает. Но его дом слишком на виду, сразу же распространится слух, где я... Нужно поскорее уходить из этого дома, чтобы девушки не узнали, что я осталась жива... Если Алыш пронюхает, найдет меня даже под землей, и парню, который спас меня и не тронул, я принесу несчастье. Надо исчезнуть, спрятаться так, чтобы даже имя мое никогда не упоминалось... Дай аллах счастья тому парню, его, кажется, зовут Ага Самед, надо запомнить..."

Сона торопливо натянула на себя старье, хранившееся в чулане. Из книги, лежавшей на полке, вынула плоский пакетик, в котором хранилась газель, записанная ею со слов Сеида Азима, и другая, подаренная ей Тарланом, которую переписал сам поэт. Тут же лежала высушенная роза принесенная Сеидом Азимом из его сада. Плотно завернувшись в выгоревшую от долгой носки старую чадру, она выскользнула на улицу. Ни шороха, ни звука, предрассветный сумрак размывал очертания домов, в таком сером предутреннем тумане никто не увидит силуэт тонкой фигурки.

Когда послышался первый крик петуха, она была уже далеко от квартала Чужаков, где провела двенадцать лет своей жизни. Здесь она похоронила свою мать, похоронила надежды на счастье. Но здесь она подпала под могущественную власть музыки и своего любимого искусства - танцев. В этом квартале она получила клеймо чанги. Но здесь же в ее сердце пришла первая любовь... Здесь она оставила своих лучших подруг, таких же несчастных, как и она... Сердце ее сжалось: она навсегда оставляла кусок своей жизни...

Страх и отчаяние сопровождали ее. Кто бы ни встретился в этот час, посмотрел бы на нее с подозрением. Негоже женщине в столь неурочное время быть на улице одной... У каждого это вызовет любопытство и желание выследить ее. Подальше, подальше от квартала Чужаков, пока весть об убийстве танцовщика Адиля не распространилась в городе. Надо убежать, скрыться во что бы то ни стало!

Сона прижималась к стенам домов, старалась слиться с тенью заборов и оград... Ноги привели ее к такому месту, против которого протестовал ее разум. "Дом Тарлана! О аллах! Спаси его! Прочь, прочь отсюда, чтобы даже моя тень не упала на его имя... Зачем я сюда пришла? Я и его ввергну в пучину бед... Куда мне идти? К кому обратиться?"

Рассвело. С минарета мечети Галабазара послышался звонкий голос Кебле Мурвата, призывающего правоверных к первому намазу: "Аллах превелик! Свидетельствую, что нет божества, кроме аллаха! Свидетельствую, что Мухаммед - посланник аллаха! Свидетельствую, что Али его наместник! Идите на молитву! Идите ко спасению! Аллах превелик! Идите к лучшему из дел!" Азан проникал в ее сердце... У Соны родилась мысль: "Может быть, мне войти в мечеть и попросить там убежище? В доме аллаха со мной ничего не сделают!" Она сделала несколько шагов по направлению к мечети, но тут же остановила себя: Нет, нет, дорога в мечеть мне заказана. А как же Ага Самед? Если Алыш узнает, что он сохранил мне жизнь, он убьет парня..." В раздумье она прислонилась к воротам какого-то дома. Но тут из противоположных низеньких ворот вышел мужчина в высокой остроконечной папахе с узелком в руках, в черной шерстяной абе и в шлепанцах. Это был наш знакомец - Мешади Ганбар, сосед Сеида Азима, тот самый, что никогда в жизни не пропустил ни ритуального омовения, ни молитвы. Проведя пальцами по усам и бороде, привычно произнес: "Да смилуется аллах!" - и с любопытством взглянул на женщину, прислонившуюся к воротам дома покойного Сеида Мухаммеда, отца Сеида Азима. "Кто бы это мог быть? На нищенку не похожа, да и на заре они не собирают милостыню. И не Минасолтан, мать Сеида Азима, что ей делать в этот час у ворот собственного дома? Видать, молоденькая, уж очень худа. Наверняка у нее кто-нибудь болен, пришла к Минасолтан взять семейный молельный коврик, тоже ведь святая вещь, раз из дома сеидов..." Мешади Ганбар счел невежливым так долго рассматривать постороннюю женщину, пришедшую к соседям. "Аллах превелик!" - снова повторил он и, сунув под мышку узелок, заторопился к бане для утреннего омовения.

Если бы Сона умела читать мысли на расстоянии, она, возможно, не взялась бы за дверной молоточек, и вышедшая из дома для ритуального омовения перед утренним намазом Минасолтан не застыла бы в изумлении, открыв на стук ворота.

Мы уже упоминали о том, что шемахинцы любят награждать людей прозвищами, но в Ширване есть еще один обычай, о котором нам следует знать. Когда молодая женщина после замужества приходит в дом к своим новым родственникам или, наоборот, семья невесты обзаводится зятем, то родственники одаривают новых членов семьи почетным уважительным именем, но всегда сообразуясь с возрастом и положением. Так, мужчин называют "мирзададаш", "агададаш" - "ученый старший брат", "господин старший брат"... Женщины становятся "бирджабаджи" - "единственная сестра", "ишверджан" "кокетливая душа". Чего только ни выдумывают ширванцы!

Когда женился отец Сеида Азима - Сеид Мухаммед, его жену Кичкине-ханум родственники назвали Минасолтан, что значит "эмалевая государыня", видно, за необыкновенный цвет лица, который можно сравнить с драгоценными эмалями. Отныне и мы будем называть ее Минасолтан.

Оправившись от удивления, Минасолтан сказала:

- Входи, дочка, чего ты хочешь?

Сона торопливо скользнула внутрь. Когда ворота за ней захлопнулись, она не сдержала вздоха облегчения.

- Я пришла искать у вас защиты... - Она упала на колени перед Минасолтан. - На небе аллах, на земле для меня сейчас только вы!

Минасолтан забыла и о ритуальном омовении, и о намазе. Кто эта молодая женщина? От кого она бежала? Минасолтан не могла припомнить ни одну похожую на нее женщину из их квартала... И не из соседских она, убегавших к ней от кулаков своих мужей...