Замок горного короля - Джудит Тарр

Уйдя от короля, Мирейн не сразу отправился спать, а еще некоторое время оставался у окна. Для него стала привычной эта минута тишины с ночными запахами сада, наполняющими свежестью его спальню. Когда он впервые здесь появился, была ранняя весна и перевалы только-только открылись после зимних снегов. Теперь весна завладела миром. Ясная Луна была темной, но Великая Луна поднималась, наливаясь до своей полноты. Стены замка перед ним светились голубовато-белым сиянием.

— Отец, — сказал Мирейн, — когда ты зачал меня, тебе не приходила мысль, что я могу оказаться неспособным справиться с твоим заданием?

Тишина была полной. Мирейн легонько вздохнул. Когда же он снова заговорил, его слова можно было принять за обращение к Вадину, как бы косвенно оно ни было.

— Ну что ж, он ведь не смертный человек и не один из тысячи укрощенных богов запада, чтобы являться по приказу кого угодно. Даже собственного сына.

Мирейн прислонился щекой к стене у окна. Камень засветился чем-то большим, нежели лунный свет, хотя до восхода солнца было еще далеко. Король уже не раз говорил, что камень знает его. На появление Мирейна замок реагировал как на восход солнца.

Принц повернулся, уперев правый кулак в бок. Рука не могла сжаться так плотно, как полагалось бы: ладонь была жестче там, где вопреки всем законам горел золотой диск.

— Это больно, — сказал Мирейн тихо, но напряженно. — Он жжет. Заполняет мою руку, словно большая золотая монета, монета, нагретая на огне, которую я не могу бросить. Иногда она больше, иногда меньше. Иногда жжется не сильнее, чем перегревшийся на солнце металл, иногда требуется вся моя бедная воля, чтобы терпеть в молчании. Я горжусь этим, Вадин. Я никогда не плакал и не кричал, даже не говорил об этом с тех пор как был маленьким. Никто никогда не знал об этой боли, только мать, князь Хан-Гилена и, конечно же, моя сестра. — Он смолк, брови его нахмурились, потом разошлись. Он почти улыбнулся. — Странно, что именно сегодня я подумал о сестре. Должно быть, виновато мое настроение. Безудержная жалость к самому себе. Впрочем, какая разница, как это называть? И стоит ли от этого избавляться? Смотри.

У Вадина не было выбора, не было времени, чтобы выбирать. Глаза Мирейна захватили его, зачаровали, втянули в себя. Он был в них. Он стал Мирейном. Тело без особой красоты или значительности, сосредоточенное вокруг мучительной боли. Но боль отступила, удерживаемая волей, сильной, как закаленная сталь. Он увидел лицо, худое серьезное лицо ребенка с янтарного цвета кожей и волосами, красными, как начищенная медь. Едва научившись ходить, Элнан стала тенью Мирейна. Над этим часто смеялись местные остряки, ибо он был темен, как черное дерево и вороново крыло, она же мед и огонь. Но она не отставала, несмотря на насмешки, несмотря даже на явную жестокость.

— Ты позоришь меня! — крикнул он ей однажды.

Тогда она сбежала от своей няни и, пренебрегая послушной лошадью, подобающей девице, которой едва исполнилось пять лет, украла его собственного пони (Мирейн уже не ездил на нем, потому что вырос) и отправилась за ним на охоту. То, что она справилась с черным дьяволом-пони, совсем его не удивило; но то, что она вмешалась в погоню, вклинилась в группу из дюжины оруженосцев, совершенно вывело его из себя.

— Ты позоришь меня, — повторил он как можно холоднее. — Ты повисла на мне, словно оковы. Ты мне здесь не нужна, я не хочу, чтобы ты висела у меня на хвосте, не хочу…

Она взглянула на него. Пони был слишком велик для нее, попона перекосилась, волосы, в которых запутались веточки, лезли ей в глаза, но в сравнении с ее взглядом все остальное не имело значения. Дети так не смотрят.

— Ты вовсе не стыдишься меня, — сказала она. — И не ненавидишь.

Мирейн открыл было рот, но снова закрыл его. Охота давно пронеслась мимо по горячему следу, не обращая внимания на его отсутствие. Он слышал удаляющийся лай собак.

Пони злобно тряхнул головой и начал угрожать жеребцу рогами. Элиан пришлось приложить все свои силы, чтобы удержать его, но при этом она не подала и виду, как это трудно.

— Я оставляю тебя в покое, когда ты действительно в этом нуждаешься. Тебе это известно.

— В таком случае я, очевидно, весьма редко в этом нуждаюсь.

— Когда ты хотел поиграть с Киери на сеновале…

Его щеки заполыхали, в висках застучало. Он кинулся на нее, и они вместе свалились на землю. Их лошади, испугавшись, перескочили через них и убежали; Мирейн оказался внизу, Элиан барахталась сверху. Она почти ничего не весила, но ее локти были коварно острыми.

Он извивался, пытаясь вырваться. Она уселась на него и рассмеялась.

— Хал говорит, тебе нужно играть как можно больше сейчас, пока ты не добыл свое крученое ожерелье, потому что после этого…

Он зажал девочке рот своей меченой рукой. Одного ее вида для большинства людей было бы достаточно, но Элиан не боялась ни бога, ни человека. Она вонзила в нее зубы.

Намеренно или случайно, но она не коснулась его клейма, а укусила плоть. Боль, перекрывая взмывающую спиралью другую боль, вышибла из него гнев и стыд и отбросила его на грань тьмы.

Меньшая боль исчезла. Большая без всякой причины бесконечно разрослась, и не было никакой надежды ее вынести. Однако Мирейн терпел, осознавая всю ее полноту и ужас, как будто преисподняя разверзлась перед ним. Хоть бы она ввергла его в милосердное забытье. Хоть бы… Боль исчезла.

Конечно, не полностью. Но она съежилась до такого уровня, ниже которого возможно только отсутствие боли, и после слепящего страдания это принесло столь явное облегчение, что Мирейн готов был расплакаться. В глазах у него прояснилось, и он увидел, что Элиан стоит рядом с ним на коленях и прижимает его руку к своему сердцу, Лицо ее было серо-зеленым, голос совершенно охрип.

— Мирейн! О Мирейн!

У него не было сил отнять руку. Он едва мог говорить.

— Что… что ты…

— Я убрала боль. — Лицо Элиан скривилось. — Твоя рука болела. Как может что-то так сильно болеть?

— Ты убрала боль, — тупо повторил он. — Ты… убрала боль… Элиан, дитя-колдунья, ты понимаешь, что ты сделала?

— Она болела. — Девочка так осторожно держала его руку, словно она была ее собственной. — Она всегда болит. Почему, Мирейн?

— Ты можешь ее исцелить. Элиан, маленькая огненная грива, ты обладаешь магией своего отца.

Она не обратила на это внимания. Конечно, она обладала этой силой, которая всегда у нее была; а он, кому дано знать, должен был знать это.

— Почему она болит, Мирейн?

— Потому что мой отец заставляет ее болеть.

Брови Элиан сдвинулись, подбородок выдвинулся вперед.