Дорога ветров - Иван Ефремов

Свежий запах полыни, резкий ветер, поразительно чистый прозрачный воздух встретили нас, едва мы выбрались из сухого русла на склон бэля.

Раскачиваясь и судорожно колотясь на бесчисленных промоинах и кочках, машины направились поперек впадины. Передовым, как обычно, пошел «Смерч» с новым проводником. С нашей задней машины было видно, как «Смерч» вертелся и вилял в поисках более легкого пути. Дымок пыли за ним сразу же срывался ветром и уносился вдаль, растворяясь в воздухе. Воздух сердито гудел в ветровых щитках.

Андросов округлил свои раскосые глаза, стараясь одной рукой плотнее застегнуть ватник, и повернулся ко мне:

– Что это такое – «дракон», Иван Антонович? – спросил он нарочито небрежным тоном.

Я объяснил, но старший шофер остался неудовлетворенным.

– Драконами раньше плохих людей звали, сволочь разную, городовых, – буркнул он, еще сильнее морща нос.

Я сообразил и расхохотался.

– Вам название вашей машины не нравится, вот в чем дело! Ничего, дракон славный и могучий зверь, по старым монгольским и китайским поверьям…

– Какой же я дракон, – бурчал Андросов, – профессора, а забавляются пустяками.

К величайшему негодованию Андросова очень скоро вся экспедиция называла его и меня, как едущих на «Драконе», драконами.

По мере спуска в котловину противоположный ее склон отступал и выполаживался. Крутизна предстоящего подъема – это обычный оптический обман для всех, кто находится в начале спуска. Но по мере того как уплощался и понижался бэль, хребет вырастал и все расширялись красновато-желтые пятна размытых мезозойских пород, все резче выступавших под чугунно-серой стеной хребта. Теперь это были уже не плоские пятна – в них четко обозначались крутые обрывы, ущелья, овраги, круглые останцы…

На дне котловины, спустившись с бэля на добрые триста метров, мы попали в древний саксаульник. Толстые, неимоверно перекрученные стволы почти лежали на песке и, круто перегибаясь, поднимали вверх частые безлистые ветки. Деревья более правильной формы сильно ветвились и росли раскидистыми кустами до трех, редко четырех метров высоты. Повсюду встречались мертвые стволы засохших деревьев. Лишенные тонких ветвей, они угрюмо рогатились самыми разнообразными видами вил и рогов или покорно лежали на песке, отличаясь от живых деревьев своим чисто серым цветом. Даже толстые стволы выворачивались из земли и отламывались от корня от сильного пинка ноги. Мы оценили это свойство саксаула, так как кругом был голый песок, не покрытый никакой другой растительностью, и машины стали «садиться»– зарываться в песок по заднюю ось. Своевременно подброшенный ствол саксаула подвигал машину вперед на добрых два метра.

Несмотря на холодный ветер, мы изрядно взмокли, пока пересекли полосу песка на дне котловины Нэмэгэту. Подъем на противоположный склон тоже был тяжелым – черный щебнистый панцирь лежал на песке, и машины при подъеме сильно бороздили почву. Резина газовских покрышек, черная, с большой примесью сажи, размягчалась при буксовке и снашивалась буквально на глазах. Еще большую опасность представляли мелкие щепки дробимого колесами саксаула – хрупкие, но очень твердые, они втыкались в резину протектора и постепенно вдавливались вглубь. Пришлось установить правило – на каждой остановке тщательно осматривать покрышки и извлекать с помощью отвертки или клещей все кусочки саксаула и колючки. Теперь мы почти уничтожили проколы, вначале очень задерживавшие нас в пути по гобийскому бездорожью.

Твердые гребни мелких гряд позволяли двигаться свободно. К нашему несчастью, гряды шли параллельно одна другой, вкось направлению нашего пути, и мы снова и снова бороздили песок во впадинах между ними. От солнечного нагрева на обширных полях черного щебня воздух замутнел и заструился перед нами, скрадывая резкость контуров.

Несколько километров мы поднимались со дна котловины, пока наконец выбрались на плато с крупным щебнем. Под его чернотой просвечивала красная рыхлая почва. Далеко впереди виднелась глубокая промоина, а за ней в мареве нагретого воздуха появился город. Красные, оранжевые и желтые стены, углы домов и кубы, башни, узкие и высокие, низкие и широкие; купола, арки, ворота; ущелья улиц, просторы площадей – все это, то ветхое, полуразрушенное, то совершенно целое, простиралось с поразительной реальностью на десятки километров к скалам хребта и вдоль него – на восток и запад.

Трудно было отделаться от видения, и я поднос к глазам бинокль. В голубоватом призрачном мире стекла заструились и задрожали воздушные потоки, но за их неверным течением отчетливее выступили контуры красных стен. И город исчез – сложнейший лабиринт ущелий и оврагов предстал передо мною, их обрывы были размыты самым причудливым образом; действительно получались башни, шатры и ряды колонн. Товарищи притихли и только приглушенными голосами взывали друг к другу, прося передать бинокли.

Особенная, тревожная радость исследователя овладела мной. Широко раскинулась там, впереди, огромная площадь размывов – ведь в каждом обрыве, каждой башенке могли таиться невиданные еще сокровища науки. Этот громадный призрачный город был в самом деле полон тайны: сколько загадок науки тысячелетиями скрывалось в его лабиринтах… И как много сил и времени нужно на полное обследование! Хотелось бы сразу же, сию минуту мчаться на машинах прямо в глубину красных ущелий, бежать вверх и вниз по обрывам, жадными внимательными глазами обшаривая каждый метр склона, каждую гальку на дне промоины.

Увы, для систематической работы нужно терпение!

Нехотя расстались мы с чудесным видением. Машины повернули налево по плато и спустились в углубление. Город исчез из виду, и тяжелый песок опять замедлил наш путь. Наконец мы перебрались через низкий увал и попали в небольшую котловинку, обрамленную с востока узким руслом. За руслом поднималась высокая платообразная гряда, а в центре котловины стоял овальный останец красноцветных пород высотой не больше десяти метров, с плоской верхушкой. Орлов, Громов, Эглон и Данзан уже поджидали меня, окружив нового проводника.

– Все. Приехали! – крикнул мне Орлов и поджал губы, что означало у него сильнейшее волнение.

– Неужели здесь? – усомнился я. – Тут и обрывов-то нет…

– Ансалмоо говорит, что кости лежат и там, дальше! – махнул рукой на восток Данзан. – Но машины дальше идти не могут…

– Эй! – завопил Эглон.

Нетерпеливый латыш потихоньку отделился от группы и устремился к склону останца. Размахивая неразлучным ледорубом, Эглон указывал на склон останца. Мы побежали к обрыву. Прямо над нами из желтого глинистого песка торчала огромная кость. Эглон и я быстро добрались до нее, обкопали и вытащили конец. Разрушенный выветриванием, он не мог послужить для определения. Налицо огромные кости, но какие животные захоронены тут – исполинские пресмыкающиеся (динозавры) или громадные древние млекопитающие? В поисках доказательств мы рассыпались вдоль из подмывов песчаника торчали кости, крупные и мелкие, белые или светло-серого, стального цвета, отлично сохранившиеся. Рабочие принесли кирки, Орлов с Эглоном принялись вырубать из песчаника большую кость. На дне ущелыща солнце изрядно грело, мы обливались потом, стараясь скорее получить доказательство и установить, с какими животными нам придется иметь дело на том кладбище, которое, судя по виденному нами лабиринту красного «города», должно быть необычайно велико.