Приговор воров - Михаил Серегин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А утром…
Пространство за окном казалось сконструированным из кусочков стекла и готово было разлететься в осколки от малейшего толчка.
Убийца открыл глаза и посмотрел на часы, висевшие на белой стене. Было всего только половина седьмого утра.
Он рывком сел на кровати и тут же понял, что, укладываясь спать, не снял ни плаща, ни даже ботинок.
Под столом валялись две опорожненные бутылки водки. Стакан был разбит. Убийца нахмурился, но так и не смог вспомнить тот момент, когда он разбил стакан.
Там же – под столом – лежал бесформенной грудой небольшой узел. Узел был завязан, но убийца прекрасно знал, что в нем – грязная женская одежда, которая еще вчера служила ему отличной маскировкой, когда он выполнил очередной заказ, убил министра.
«Надо было избавиться от одежды еще вчера, – подумал убийца. – Я становлюсь слишком неосторожным. И из города надо было убраться вчера, а не оставаться здесь еще на одну ночь. Но не было сил… Да и спецслужбы не будут всерьез прорабатывать вероятность нахождения киллера в городских гостиницах. Уровень покушения таков, что они справедливо предполагают: работал профессионал, что не совершит тех глупостей, которые совершил я. Впрочем, я все равно – профессионал. Только вот немного ослабший, что ли?»
Начинала болеть голова. Убийца провел ладонями от лба к затылку, будто зачесывал волосы назад, и боль тут же успокоилась и сползла куда-то в основание шеи, а потом исчезла совсем.
– Что теперь? – спросил убийца у пустой комнаты.
Он поднялся и прошел в ванную. Напился из-под крана и закурил, усевшись на край ванны.
Мысли, рождавшиеся в его голове, выстраивались стройными строчками на белой кафельной стене. Убийца читал эти строчки.
«Остался еще один заказ, – буквы на белом кафеле меняли друг друга, как в строках электрической рекламы. – Нет, два: сначала один, потом другой. Тот самый, который мне так не хочется выполнять. И зачем я согласился? Из-за профессиональной чести? Да какая тут честь. Мне нужно убить человека, которого вовсе не хочется убивать. С другой стороны, убивать – это моя работа. Так какая разница – кого».
«Себя», – пришла вдруг в голову безумная мысль.
Он вздрогнул, вспомнив о недавнем своем видении.
«Да, заглядывая в глаза убитого тобой человека, ты видишь себя. Ты убиваешь самого себя. Но почему-то остаешься жив».
Убийца докурил сигарету и затушил окурок в раковине. Он заглянул в пачку – это была его последняя сигарета. Денег у него не было уже несколько дней, деньги за выполненный заказ должны были прийти на его счет в банке сегодня, но это его мало беспокоило. Вчера вечером, когда он выходил из гостиницы в город, тетенька-ларечница дала ему те сигареты, которые он у нее попросил, и взяла из его ладони оставшиеся гроши.
Он поднялся, вышел из ванной, закрыл номер на ключ, а ключ, спустившись на первый этаж, отдал портье.
Потом вышел на улицу.
* * *Он думал о событиях многолетней давности. Когда-то, когда имя Рустам еще не гремело на всю страну, связываясь с неуловимым киллером, лица которого никто никогда не видел, он проходил службу во внутренних войсках тогда еще советской армии.
Воспоминания крутились в его голове, и он оставался в их власти все время, пока на попутках добирался до соседнего города, получал в банке причитающуюся ему за выполненный заказ сумму и располагался в очередном гостиничном номере – в городе, где он раньше никогда не был. Весь вечер он чувствовал себя будто погруженным в темную воду, незаметно для себя уснул, а проснулся ночью.
* * *«Интересно, почему это каждой весной на меня находят воспоминания о прошлой – той – жизни? Почему я с завидной регулярностью просыпаюсь каждой второй ночью, разбуженный неожиданно возникшей в моей памяти сценой»?
Он посмотрел на часы – половина четвертого. Утро скоро. Стараясь не шуметь, он встал с казенной постели, накинул на себя рубашку и, прихватив со стола сигареты, вышел на балкон.
«А сегодня к чему этот сон был? – подумала убийца, закуривая. – Мне приснился бой за затерянную в горах деревушку с чеченским названием. Сейчас вспомню… это давно уже было, когда я воевал во всяких горячих точках. После службы во внутренних войсках. Что мне было делать? Возвращаться в родной город Алматы? Где воспоминания о погубленной возлюбленной и ее незадачливом любовнике не дадут мне покоя?.. Как же эта чеченская деревушка называлась?.. А, черт с ней, не помню…»
Тогда прижатые к скалам чеченские боевики, расстреляв все патроны и поняв, что им не уйти, один за другим принялись бросаться со скалы, пытаясь угодить на узенькую площадку, откуда мы вели огонь по их отряду. Боевики старались своим телом сломать шею хоть одному из наших солдат.
А мы, молодые тогда еще солдаты, радуясь легкой победе, смотрели, как они расшибали себе черепа о камни, так и не задев никого из нас.
А потом один из чеченцев, вместо того чтобы грузно шмякнуться о скалу, плеснув вокруг себя кровью, вдруг с грохотом разлетелся в клочья. Это мы уже после догадались, что он прыгал, зажав в руках гранату с выдернутой чекой, когда трое из нас погибли на месте, а еще один умер спустя два часа.
У убийцы до сих пор тонкий багровый шрам на плече – след от осколка той гранаты…
Он глубоко вздохнул и, сделав последнюю затяжку, щелчком отбросил окурок за балкон. Небо над незнакомым городом уже светлело.
«Да, это было давно, – думал он. – И незачем все это вспоминать. Как незачем помнить и добрую половину моей жизни. Всю жизнь я только и делал, что убивал людей. Сначала – из ненависти, мстя за нанесенные мне обиды, потом – по долгу службы; впрочем, как я понимаю сейчас, определение „долг службы“ – всего лишь оправдание, довольно слабое. А потом, чтобы заработать. Ведь ничего другого, кроме как убивать, я не умею, никогда не умел и никогда ничему другому, наверное, не научусь. Стал киллером».
Он поморщился, доставая новую сигарету.
Очередной поток воспоминаний всплыл в его сознании.
Расчерченный плац, спускающиеся сумерки и пьяные лица вокруг. Прощание. Отряд специального назначения внутренних войск. Половина отряда уходит на гражданку – отдыхать после долгой и трудной службы, – вторая половина отправляется в так называемую «горячую точку». Чечню.
Все веселы, молоды и пьяны. Никто ни на кого не в обиде, потому что служба по контракту – вещь сугубо добровольная. Ты уходишь на гражданку, переодеваешься в штатское, а я остаюсь в своем пропитанном потом камуфляже, кажется, уже приросшем к коже.
Бутылки по кругу. Командиров не видно, да оно и понятно – последняя ночь в части, никакие приказы не помогут. Да и сами командиры, наверное, пьют где-нибудь в запертой столовой, они ведь тоже поделены уже на две партии – остающихся в части и едущих на войну.
А на краю расчерченного шумного плаца сидят два парня в камуфляже. Один высокий, темноглазый и сухощавый – с явным русским лицом. Второй – по-азиатски раскосый, гораздо ниже ростом, с резко очерченным профилем желтовато-смуглого лица с выдающейся вперед нижней челюстью. Казах. Рустам Жоресович Хантыбеков, который отправляется завтра в Чечню, а сегодня прощается со своим полковым другом, единственным другом – Николаем Владимировичем Щукиным.
– Значит, едешь? – в десятый, наверное, раз спрашивает Щукин, отпивая глоток из пол-литровой бутылки с водкой.
Рустам кивает.
– Еду.
– Не понимаю я тебя, – пожимает плечами Щукин, – у тебя же данные исключительные. Все говорят – и капитан Капичников даже, – что лучше тебя никто не сможет замаскироваться, изменить внешность. В оружии ты разбираешься лучше всех, боевыми единоборствами владеешь так, как никто в нашем взводе. Карьеру мог бы сделать. Или…
Рустам отмахивается.
– Не надо, – говорит он. – Не сманивай. Твои безумные проекты у меня вот уже где сидят. И ты скоро сядешь, точно тебе говорю, если за ум не возьмешься.
– Да ладно, – невесело усмехается Щукин. – Посадят, выпустят. А в Чечне ведь стреляют по-настоящему.
– Ага, – подхватывает Рустам. – И убивают тоже. Что ты мне рассказываешь? Сам знаю. А что не знаю – узнаю.
– Да я просто к тому, – горячится Щукин, – что ни за грош хороший человек пропадает! Обидно все-таки. И потом – ты же мой единственный друг! Мы бы с тобой вместе могли столько дел наворотить! А ты – на войну задумал. Героем хочешь стать? Ну и станешь! С твоими данными – станешь. Если раньше на пулю-дуру не наткнешься. А что потом? Геройская звезда еще ничего не значит. Подохнешь где-нибудь в хибарке в очереди на квартиру однокомнатную, с сортиром, совмещенным с ванной.
Рустам молчит. Потом отбирает у Щукина бутылку, запрокидывает ее над головой и выливает себе в глотку остатки водки. Жмурится и утыкается носом в камуфляж. Долго-долго сидит так – не двигаясь совершенно. Щукин успевает закурить сигарету и выкурить ее почти всю. Когда до фильтра остается узенькая полосочка всего в пару сантиметров, он спохватывается и толкает локтем в бок Рустама.
