О смелых и умелых. - Николай Богданов

Лейтенант доложил:

— Нашёл действующий аэродром!

Дешифровщики рассмеялись:

— Давно выведенный из строя, заброшенный, как старое решето! — и показывали воронки на взлётных дорожках, свалку старых побитых машин на краю, у самого леса. Некоторые самолёты с поломанными плоскостями и отбитыми хвостами так и торчали посреди лётного поля, где их застала бомбежка. Какой же это действующий аэродром?

Но Плотник был упрям. Ещё и ещё привозил он снимки разбитого аэродрома и требовал рассмотреть точней. Здесь разгадка! Иначе почему же истребители противника встречают его на подходах к этому «заброшенному»? Почему внезапно дают букет огня скрытые в лесу зенитки, надеясь сбить?

И вообще, где приземляются самолёты, снабжающие по воздуху окружённую в лесах и снегах зарвавшуюся группировку вражеских войск?

Чутьё не обмануло Плотника. Однажды он явился на спорный объект перед вечером и сфотографировал его при косых лучах заходящего солнца.

И что же — у многих бесхвостых и бескрылых самолётов тени не совпали с очертаниями.

Тени повреждённых машин, брошенных в беспорядке на лётном поле, имели нормальные крылья, хвосты. А воронки — те совсем не имели тени, хотя у каждой ямы западный край при заходе солнца должен отбросить тёмную полосу.

Ларчик открывался просто: воронки на взлётных дорожках немцы изобразили при помощи сажи, а увечья самолётов — при помощи белых холстов, закрывающих то часть крыла, то хвост.

Сконфуженные дешифровщики спешно доложили командованию результат, и внезапный налёт наших бомбардировщиков быстро сравнял разницу между предметами и их тенями.

— Везёт вам, Плотник, — говорили лаборанты, — просто везёт!

— Ой, не сглазьте! — шутливо пугались лаборантки за своего любимца, весёлого лейтенанта.

— А я «глаза» не боюсь, у меня же талисман есть! — отшучивался он.

— А ну какой, покажите, дайте посмотреть, Плотник!

— Чёрный кот? Обезьянка? Кукла?

Лётчик вытаскивал из кармана часы. Большие, луковичные, с массивными золотыми крышками. Девушки-сержанты с любопытством брали в руки талисман и рассматривали какую-то картинку и надписи на золоте.

— Да это же именные, вот на них — ваша фамилия. "Лейтенанту Плотнику за чудесное спасение вороны!"

Насладившись девичьим смехом, лейтенант отбирал часы и, взвешивая их на руке, говорил:

— Единственные в мире… Не каждому доводится такое.

— Ну расскажите, Плотник, расскажите!

— История эта случилась перед большими лётными манёврами. Я вывозил на тренировку парашютистов. Сбросил очередную партию, смотрю — один за мной тащится. Раскрыл парашют раньше времени и зацепился стропами за хвостовое оперение самолёта.

Указал на него штурману. Стали отцеплять. И так и сяк — ничего не выходит. А парашютист подтянулся к самому костылю, завернул стропу вокруг стойки и катается себе, как на карусели, — ловко устроился. Кружились мы до последней капли бензина. Пора садиться.

Смотрю на него и думаю: "Ах ты ворона несчастная, ведь тебе жизни осталось две минуты, тебя же костылём пришибёт!"

Штурман спустил ему ножик на бечёвке: режь, мол, стропы, у тебя же запасной парашют. Он поймал ножик и сунул в карман.

Никогда в жизни я так не сердился. Решил идти на посадку, смотрю народу полон аэродром, все смотрят на нашу «ворону». Знаю, что среди командиров сам Ворошилов. "Неужели же, — думаю, — на глазах у всех убивать человека? Неудобно". И тут я выкинул фокус.

У границ нашего аэродрома накануне канавокопатель вытянул большую траншею для водопровода, вот я на неё и пошёл. И так точно прицелился вдоль траншеи, что при посадке костыль повис над канавой.

Правда, я смял хвостовое оперение, но мой пассажир уцелел. Его крепко ударило, протащило по канаве так, что на стенках остались рукава пиджака и куски брюк. Он выскочил из-под хвоста и озирается.

Мы подбежали, ощупываем его.

— Жив, здоров? Как себя чувствуешь, парень?

Командиры бегут со всех сторон.

А он поглядел на себя, — боже мой, что за вид, как будто собаки рвали. Как выпучит глаза да как крикнет:

— Вы мне ответите за порчу казённого имущества!

Тут и меня зло взяло, схватил его, указываю на помятый хвост и тоже кричу:

— Это ты ответишь за порчу казённого имущества! Зачем на хвосте катался? Кто ты такой, что за птица?

А он мне в ответ:

— Я Ворона!

— Так и знал, что ты ворона!

— У меня и отец был Ворона, и дед был Ворона! А ты людей хвостом цепляешь, ты мазила, а не лётчик!

Вот какой попался…

Все хохочут, а Плотник с невозмутимым видом снова дает разглядывать картинку на одной из крышек.

Искусный гравёр изобразил на ней самолёт в небе с Вороной на хвосте и сценку между Вороной и лётчиком на земле.

— Кто же подарил эти часы?

Плотник таинственно опускал глаза.

— Командир отряда?

— Нет, товарищи, забирайте выше.

— Командующий воздушными силами?

Плотник качал головой.

— Может, ты сам себе их подарил да разрисовал? — шутили дешифровщики, люди скептические.

— Ворошилов! Ворошилов! — с восторгом догадывались лаборантки. И не верили, принимая за очередную шутку.

Отношение женского состава фотолаборатории к экипажу Плотника раз и навсегда установилось шутливое.

Ни самого весёлого лейтенанта, ни его штурмана Сапожникова, забавного толстячка, ни стрелка-радиста, вихрастого сержанта, под фамилией Швец, никто не принимал всерьёз, как настоящих вояк. Это ведь не истребители, которые рискуют жизнью, сбивая самолёт за самолётом, а воздушные фотографы. Нащёлкают кучу снимков с высоты пяти тысяч метров и как завалят фотолабораторию, так и возись весь день, а чаще — всю ночь. Проявляй, расшифровывай, и всё срочно, срочно.

Но девушки всё прощали докучливым поставщикам больших рулонов необработанной плёнки за их весёлый нрав.

Плотник великолепно играл на баяне, Швец неподражаемо плясал и был неутомим в танцах, а Сапожников… О, Сапожников писал стихи. Кроме того, на всех вечерах самодеятельности они неизменно выступали как трио юмористов.

Номер назывался: "За совмещение специальностей и полную взаимозаменяемость в полете".

Друзья понимали друг друга с полуслова и даже без слов, по взгляду, по жесту, по кивку головы.

Познакомились три друга ещё до войны.

Как-то раз, зайдя в полковую пошивочную, лейтенант Плотник заметил портновского подмастерья, сидящего на подоконнике. В руках у него была недошитая гимнастерка. Портной наблюдал, как виражили, пикировали и штопорили серебристые птицы. Он ничего не замечал в мастерской, отдав всё внимание небу. Когда какой-нибудь самолёт давал свечу, забираясь в небесные выси, портной склонял голову набок, по-птичьи, и застывал, приоткрыв рот.

— Что, в небо хочется? — спросил Плотник.

Портной вздрогнул и опустил глаза, словно пойманный на чём-то запретном.

— Да, скучная профессия — шить, то же, что быть парикмахером: ты людей бреешь — они обрастают, ты их бреешь — они снова обрастают.

Портной улыбнулся, затем вздохнул:

— Вот так и жизнь может пройти без особого результата, у меня ведь и фамилия-то Швец!

Плотнику стало жалко парня.

Он любил открывать в людях неожиданные способности. И через некоторое время при содействии Плотника портной стал учиться на воздушного стрелка-радиста.

Больше всех радовался успехам новичка его шеф.

Когда привозили конус, изрешеченный пулемётами воздушного стрелка-радиста, Плотник хлопал перчаткой о перчатку и говорил:

— Видали, как отделал? Узнаю Швеца: прошил, прострочил, лучше некуда!

В начале войны лейтенант смело включил Швеца в свой экипаж.

Зимой авиачасть срочно перебросилась на север.

Здесь войскам предстояло взломать сильно укреплённый оборонительный пояс врага на подступах к Ленинграду.

Комсомольскому экипажу доверили разведать мост, по которому шло снабжение предмостного укрепления, небольшого, но очень мешающего переправам плацдарма, захваченного противником на нашем берегу реки.

Несколько раз мост этот объявляли разрушенным бомбёжкой, но каждый раз при штурме плацдарма с того берега появлялись бронепоезда и гасили наступательный порыв пехоты, срывая результаты артиллерийской подготовки.

Плотник слетал на объект и подивился простоте задания.

Мост, видимый простым глазом, стоял целёхонек. Его металлические фермы чётко выделялись на фоне ледяного покрова реки, усеянного воронками.

Безукоризненный снимок, мастерски сделанный с разных подходов, не требовал и расшифровки.

— Разнесем в пух! — сказал авиационный представитель в штабе наземных войск. — Только дайте приказ, когда отбомбить.

И в ответ на скептические замечания добавил:

— Не сомневайтесь, если объект вскрыт экипажем Плотника, считайте его в кармане! Это наш лучший воздушный разведчик. Да вот, полюбуйтесь! — и положил перед генералами несколько фотографий, ещё влажных.