Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

— До какого предела? — спросил Люций, уже предугадывая ответ.

— Все смертные представляют собой простой механизм, — сказал Фабий. — Механические животные из плоти и крови, движимые по существу механистическими побуждениями. То, что мы ошибочно называем личностью или характером, на самом деле просто реакция на стимулирование. Создав достаточно сложный алгоритм, можно с большой точностью скопировать любую машину, которую невозможно будет отличить от живого существа. Зная об этом, мы можем стимулировать определенные участки мозга, усиливая одни части и блокируя другие. Если бы я захотел, я мог бы разбить голову новорожденного о стену на глазах его матери и заставить ее наблюдать за этим с неподдельным восторгом. Можно слегка дотронуться до груди человека, но убедить его в том, что я голыми руками вырываю у него сердце.

— В таком случае, к чему все остальные устройства? — спросил Каэсорон.

— Хотя этот прибор и способен убедить человека в том, что он сгорает дотла без единой искры поблизости, более простые методы причинения боли… доставляют особое удовольствие, — признался Фабий.

— Ну, в этом мы с тобой согласны, — сказал первый капитан.

— Чего же мы ждем?! — воскликнул Вайросеан. — Пора приступать, и покончить с этим делом как можно скорее.

Фабий медленно кивнул и снова повернул стол. Лицо Фулгрима побагровело, и Люций видел, что их попытки спасти душу, чье тело он украл, доставляют ему удовольствие.

— Я помню это устройство, — сказал Фулгрим. — Неужели ты надеешься, что оно справится с таким существом, как я? Мой разум на порядок мощнее, чем твой. Он обретается в непостижимых для тебя пространствах, пределы его так велики, что не могут быть заключены в костяную коробку, и простирается он до таких царств, где обитают только боги.

— Это мы сейчас выясним, — буркнул Фабий, оскорбленный недоверием к своей гениальности.

— Начинай с этого, — приказал Каэсорон. — Если мы добьемся успеха, Фулгрим сможет вернуться в неповрежденное тело.

— Дети мои, вас увлекли, словно овец на бойню, — произнес Фулгрим. — Люций подбрасывает вам идею, пробуждающую искру интереса в вашей скучной жизни, и вы принимаете ее за путеводную звезду, лишь бы что-то почувствовать. Неужели наше вознесение вас ничему не научило? Настоящая жизнь требует несогласия в мыслях и делах. Братства нужны робким, и только ересь благословенна!

— Хватит разговоров, — оборвал его Люций.

Он выбрал клещи с острыми лезвиями и зажал в них средний палец на правой руке Фулгрима. Одного легкого нажатия хватило, чтобы отделить палец у среднего сустава. Из обрубка брызнула струя крови, но через мгновение кровотечение уменьшилось.

Фулгрим застонал, но был ли этот стон вызван болью, или наслаждением, Люций не понял.

Фабий, сердито нахмурившись, вырвал клещи из рук Люция.

— Пытка требует точности и последовательности, это настоящее искусство, — бросил он. — А резать и калечить наугад — удел дилетантов. Я не стану принимать участия в тупой резне.

— Тогда прекрати болтать и займись делом. А то мне кажется, что ты увиливаешь.

— Мечник прав, — согласился Каэсорон, нависая над апотекарием.

В своих терминаторских доспехах он значительно превосходил апотекария, и Фабий неохотно кивнул.

— Как прикажешь, первый капитан, — сказал он, отворачиваясь к своим инструментам. — Мы начнем с боли, причиняемой огнем.

У Люция заколотилось сердце, когда он увидел, как Фабий берет с полки газовый резак и трижды нажимает на рычаг зажигалки, чтобы получить пламя. Затем регулирует клапан, и струя пламени сужается, словно для резки металла.

Юлий Каэсорон нагнулся к Фулгриму:

— Это твой последний шанс, дьявольское отродье. Убирайся из тела моего примарха, и ты не пострадаешь.

— Я рад страданиям, — оскалился Фулгрим.

Каэсорон кивнул, и по его знаку Фабий направил пламя на одну из обнаженных ног Фулгрима.

Под воздействием колоссального жара мягкие ткани сморщились и стали стекать, словно расплавленная резина. Спина Фулгрима выгнулась дугой, челюсти разошлись в беззвучном вопле, а на шее под кожей вздулись вены и, словно сталкивающиеся тектонические плиты, заходили желваки.

Юлий увидел, как из-под раздвинувшейся плоти появилась кость — белая и блестящая в первое мгновение, но тут же почерневшая от жара. С громким шипением и треском сгорал подкожный жир, и дым оседал в гортани плотным, резко пахнущим налетом. Люцию и прежде приходилось ощущать запах горящей плоти, но по сравнению с той скудной трапезой сейчас он испытывал поистине эпикурейское наслаждение.

Он видел, что этот запах произвел такое же впечатление и на остальных.

Исковерканное лицо Каэсорона заметно смягчилось, а Марий Вайросеан держался на ногах только усилием воли. Лишь на Фабия, казалось, ничто не подействовало, но Люций подозревал, что апотекарий в его исследованиях божественной биологии тела примарха успел насладиться многими запахами и вкусами. Фабий держал горелку над ногой Фулгрима до тех пор, пока вся ступня не превратилась в жидкую черную массу, стекающую на покрытый плитками пол апотекариона.

Юлий Каэсорон взялся рукой за почерневшую кость.

— На этом твои страдания могут завершиться, — сказал он, с поразительной быстротой восстановив самообладание.

Люций, все еще ощущая удивительно насыщенный аромат горящей плоти примарха, облизнул губы.

Фулгрим с натянутой улыбкой посмотрел на Каэсорона:

— Страдания? Что ты знаешь о страданиях? Ты воин, ты сражаешься, когда я тебе приказываю, ты инструмент для выполнения моей воли и больше ничего. Ты не страдаешь, и не тебе говорить об этом.

— Я предпочитаю обойтись без страданий, — возразил Каэсорон. — Человек обладает достаточной силой, чтобы управлять своими чувствами, и тогда невозможно заставить его страдать. Боль и унижения испытывает тот, кто утратил контроль над собой. Это относится к человеческим слабостям. Я достаточно силен, чтобы не допускать страданий.

— Тогда, Юлий, ты еще глупее, чем я думал! — воскликнул Фулгрим. — Откуда, по-твоему, берется сила, как не из страданий? Она возникает из утрат и лишений. Те, кто не испытывал страданий, никогда не достигнут равного могущества с теми, кому пришлось мучиться. Человек должен быть слабым, чтобы страдать, и путем страданий он становится сильным.

— В таком случае, когда мы с тобой покончим, ты станешь могучим, — посулил ему Вайросеан.

Фулгрим рассмеялся.

— Боль — это истина, — сказал он. — Страдание есть тонкий кончик кнута, а отсутствие страданий — это рукоять кнута, который держит в руке повелитель. Каждое страдание является испытанием любви, и я докажу это, выдержав любую боль, какую вы сумеете причинить мне, потому что я люблю вас всех.

— Это говорит не Фулгрим, — заявил Каэсорон. — Это сладкая ложь, цель которой — ослабить нашу решимость.

— Неправда, — возразил Фулгрим. — Все истины, что я познал после того, как лишил жизни брата, подтверждают это. Все в этой Вселенной связано между собой невидимыми нитями, даже то, что кажется несовместимым.

— Откуда тебе это известно? — спросил Люций. — Лорд Фулгрим был ценителем красоты и чудес, но его едва ли можно было назвать философом.

— Чтобы преклоняться перед красотой и чудесами, надо быть философом в душе, — ответил Фулгрим, разочарованно покачав головой. — Я заглянул в самое сердце варпа, и я знаю, что жизнь — это борьба противоположностей: света и тьмы, жары и холода и, конечно, наслаждения и боли. Вспомните экстаз наслаждения и невыносимую боль. Они связаны между собой, хотя это и не одно и то же. Боль может существовать без страдания, и можно страдать, не испытывая боли.

— Согласен, — кивнул Каэсорон. — Но в чем тут смысл?

— Что можно узнать, испытав боль? Что огонь обжигает, и он опасен. Это единственный урок, который может извлечь личность. Знания, полученные путем страданий, объединяют нас на пути к превосходству, открывают нам двери дворца мудрости. Боль без страданий все равно что победа без борьбы — одно без другого не имеет смысла. Но, в конечном счете, настоящее страдание соизмеримо только с нашей утратой.

— Следовательно, мы страдаем, — заметил Вайросеан. — Мы лишились своего возлюбленного примарха.

Слащавая сентиментальность Вайросеана пришлась не по вкусу Люцию, и он опустил взгляд на обрубок ноги Фулгрима. Плоть на ней выгорела, но вокруг кости начал образовываться тонкий прозрачный слой, повторявший прежнюю форму. Словно змея, сменившая кожу, ткань на ноге Фулгрима казалась маслянистой и сырой, но она постепенно приобретала прежний вид.

— Смотрите! — воскликнул Люций. — Он восстанавливается. Надо усилить натиск.

Фабий с академическим интересом перевел взгляд с лица Фулгрима на его исцеляющуюся ногу, а Каэсорон и Вайросеан взялись за пыточные инструменты. Боевые капитаны, встав с обеих сторон от стола, немедленно пустили в ход выбранные устройства. Каэсорон плоскими щипцами расплющивал костяшки пальцев, а Вайросеан орудовал специальным рубанком, при каждом движении сдирая с груди Фулгрима длинные полоски кожи.