Бандитская дива - Владимир Григорьевич Колычев

— это не страшно, куда опаснее кровь потерпевшего на одежде. Потому и переоделся Квася. Но куда подевалась одежда, в которой он совершил преступление? Именно поэтому Игнат и отправился к матери Квасова. Принял задержанных и сразу же в путь. Но, похоже, зря приехал.

— А где сейчас Василий?

— Не знаю, дня три уже его не было дома.

— А в доме можно посмотреть?

— Ну от вас же не отвяжешься, — сквозь зубы сказала женщина.

Квасов занимал в доме одну комнату, Игнат по-быстрому просмотрел его вещи, но не нашел ничего подозрительного. Вся одежда чистая, выглаженная, носки по углам не валялись. И мужским духом в комнате не пахло, видно, Квася действительно отсутствовал три дня, а может, и больше.

Лось жил в Кабардинке, ехать туда далеко. Да и не стал бы Квася ехать туда переодеваться. Просто не успели бы обернуться. Здесь у них где-то малина, здесь они где-то переодевались, заметая следы. Найти бы этот гадюшник, сразу бы все на место встало.

Телятников находился на месте преступления, работы у него много, но Игнат мог бы и подчиненного ему следователя себе на помощь вызвать. Впрочем, капитан и не нуждался в его присутствии. Только бы информацию по Лосеву передать, чтобы в Кабардинку к нему кого-нибудь отправить. Да и насчет третьего задержанного справки навести, где живет, где находился сегодня ночью.

Вернувшись в отделение, Игнат первым делом выдернул на допрос лодочника. Где тонко, там и рвется. Петраков, конечно, связан с системой Баштана, но, скорее всего, является мелкой сошкой. Из четырех задержанных Петраков явно самое слабое звено.

— Ты можешь нагнать на ежика туману, но сидеть все равно будет больно, — сказал Игнат. — Правда всю задницу исколет.

— Какая правда? — поморщился Петраков.

— Правда о том, что лодку вчера кто-то брал.

— Так брали, катались.

— Кто?

— Напрокат брали.

— Это днем, а ночью?

— Не знаю ничего.

— Я узнаю. Где ты находился, узнаю. Где находилась лодка, узнаю. Тогда и разговор с тобой будет уже совсем другой… Ты же не в пустыне живешь, люди вокруг, они все видят, и всем рот не закроешь… Где ты был вчера ночью?

— На станции был, в гараже. Лебедка там сломалась, чинили.

— Кто брал лодку?

— Не знаю.

— Но лодку брали?

— Может, и брали, я не знаю.

— Кто брал?

— Да без понятия…

— Думаешь, это хорошо, что ты такой крутой и своих не сдаешь. А в нормальной реальности для тебя все плохо. Вчера ночью в районе Михалевки были убиты два человека, в твоей лодке нашли следы крови одного из них. С лодкой работают эксперты, и следы крови идентифицируют, и следы твоих пальцев снимут. Или там нет твоих пальчиков?

— Ну-у… — затравленно протянул Петраков.

— На двигателе. Поверхность там гладкая, замасленная, пальчики снимать одно удовольствие.

— Но я-то лодку не брал.

— А лебедку с кем чинил?

— Ну был там один…

— Понятно. Значит, на момент убийства алиби у тебя нет?

— Получается, нет.

— На тебя убийство спишут. И одно, и второе. А два убийства — это вышка, сечешь?

— Так не убивал я никого!

— Кто лодку брал?

— Я и не понял кто. Смотрю, а она уже в море.

— В море. Вот так просто ее взяли с берега, отнесли к морю.

— Ну не просто…

— Кто?

— Да не знаю!

— Понятно, — вздохнул Игнат.

Он снял трубку с аппарата без наборника, оперативный дежурный еще не отозвался, а он уже заговорил и велел подготовить машину для транспортировки в следственный изолятор. Оперативный откликнулся, но Игнат закончил фразу, не обращая на него внимания и положил трубку.

— А почему сразу в Новороссийск? — спросил Петраков.

— А потому что следственный изолятор. Лично я ничуть не сомневаюсь в том, что убивал ты. Чего туда-сюда кататься, сразу в Новороссийск. Там тебе и обвинение предъявят. А не сознаешься, через пресс-хату пропустят.

— Эй, какая пресс-хата!

— А такая! Перестройку никто не отменял. Перестройка, ускорение, гласность!.. Молчать сейчас никак нельзя, партия требует незамедлительно вскрывать гнойники на теле общества.

Ускорение, гласность… продовольственная программа… Пресса!.. Может, про тебя в газетах напечатают. Ну, что ты петухом стал!

— Слушай, начальник! — вскинулся Петраков.

— Да нет, это ты меня слушай! Я же сказал, выполнение продовольственной программы в жизнь! А что это значит? Это значит, что каждый петух на счету!

— Ты думаешь, что это смешно? — злобно скривился качок.

— Кто брал лодку?

— Ну а за кем ты сегодня гнался?

— Квасов?

— Точно не скажу…

— Квасов?

— Только он никого не убивал!

— Ты с ним был?

— Нет!

— А чего тогда утверждаешь?

— Не утверждаю я! И Квасю не видел…

— Не видел, не сдавал. И где Квасов живет, не знаешь?

— Не знаю. Он меня в гости не приглашал. — Петраков отвел взгляд.

Знал он, где живет Квася, но не хотел и боялся о том говорить. Заднюю мужик включил. Но кое-что он все-таки успел сказать, и на этом спасибо.

Игнат лично сопроводил задержанного в изолятор, пристроенный к зданию. Охрана там серьезная, и дежурный, и вооруженный наряд. Игнат снял с патрулирования всех, кого только мог, серьезно усилив охрану отделения. Автоматы пока раздавать не торопился, но если что, оружейку вскроют за пять секунд.

Квасова он забрал из камеры, которая находилась в дежурной части. За этим глаз да глаз нужен. В камере неподалеку находился Сергей Ревень, не самый редкий случай, когда фамилия и кличка совпадали буква в букву. С ним по соседству содержалась прекрасная официантка Елена Шадрова.

Квася исподлобья смотрел на Игната, поглаживая перебинтованную руку. Не так уж и сильно укусила его Шаманка, но это не мешало ему прикидываться увечным.

— Знаешь, как Ануров засветился? По кличке Пельмень? — издалека начал Игнат. — Поспорил с одним на двести рублей. Ты вот какого года рождения?

— Не знаю никакого Анурова! — буркнул Квася.

— А губа чего разбита?

— Где разбита?

Игнат поднялся из-за стола, вплотную подошел к задержанному, одной рукой схватил его за нос, зафиксировав голову, а другой оттопырил нижнюю губу.

— Вчера ночью разбили? — спросил Игнат, отпуская нос.

— Ты так больше не делай! — зло и со слезами на глазах сказал Квасов.

— Ануров тебя сделал! Вчера!..

Игнат провел пальцами по шее задержанного, обращая внимание на глубокую царапину. И ссадину на локте не упустил из вида.

— Да иди ты! — дернулся Квася.

— Крепко врезал!.. Или через бедро кинул? Он же борец.

— Кто борец?

— Ануров? Ты же видел его уши.

— Какой Ануров? Какие уши?

— Повезло тебе, Квася, погиб Ануров. Сбежал от вас, но кровью истек. А еще со скалы свалился.

Игнат не пытался хитрить с Квасовым. Стреляного воробья на пушку