Глиняные буквы, плывущие яблоки - Сухбат Афлатуни

— Тихо! — Участковый замахнулся на карлика плеткой.

— Молчу, молчу, Искандер-акя. Вот вы Учителя в тюрьму за колдовство усадите, когда я еще с ним в такой непринужденной обстановке встречусь?

— У нас в тюрьму за колдовство не сажают, — нахмурился Участковый.

— Да? И что — колдуй, сколько хочешь? Нет, государство должно бороться с колдунами. А то они сами все государство заколдуют. Вот американцы нас заколдовали — у меня в один год сразу шесть кур скончалось. Кстати, Учитель, когда будете детей языку рыб обучать, возьмите меня тоже за парту… Э, кто это бежит? Наверно, еще один заколдованный. А, это наш Муса. Привет, Муса!

Сияющий Муса подбежал к подводе. Наскоро поздоровавшись, забормотал:

— Учитель, я искал вас… У нас радость! Не хотел прежде срока говорить, но не могу один такое счастье в себе носить… Ведро… Учитель, мне судьба расцвела — Марьям-хон ребенка ждет! Помогло святое ведро! Ребенок будет!

И разрыдался, бедный.

Зашумели поздравления. Даже Участковый спрятал куда-то свою плетку и обнял Мусу. Молодец, Муса! Пятнадцать лет целился и вот прямо в цель попал! Ты всегда был молодцом, Муса, у тебя такая же открытая душа, как у твоего двоюродного брата, с которым я в школе за одной партой сидел, как у твоего дяди, который меня, как отец, баловал… Не плач, Муса! Вот какие чудеса святые места в человеческом организме производят…

Водовоз свою птичью маску снял, расцеловал Мусу. Лицо водовоза оказалось тоже птичьим — нос-клюв, шея длинная и подбородок от нее почти не отгорожен… С таким лицом можно даже маску не надевать, сразу на должность клоуна устраиваться.

— Поздравляю, Муса, — говорил Учитель. — Рад за Марьям-хон. Ей сейчас, наверное, ваше присутствие необходимо.

— Да, разумеется! — уже смеялся Муса. — Учитель, а вы сейчас куда?

— Меня везут к Председателю.

Муса посмотрел на Учителя:

— Ариф-жон, извините… У вас лицо сегодня какое-то желтое — вы не заболели? У меня дома какая-то таблетка есть — отец покойный когда-то из столицы привозил. Тогда хорошо лекарства делали. Хотите, принесу?

— Спасибо, Муса, не стоит. Всё эта буква… Не хватает только одной буквы, Муса. Извините, я заговариваюсь… Мне действительно нездоровится. Пройдет. Заботьтесь о Марьям-хон, не оставляйте ее одну…

Муса хотел что-то ответить Учителю, но новая волна радости сорвала его с места; он бросился бежать, выкрикивая: «Конечно! Я буду заботиться! До свидания! У меня будет ребенок!».

Остановившись, он вдруг начал танцевать. Он подпрыгивал, он кружился. Пыль поднималась от его ног, и он танцевал в ее желтом облаке.

7

Работы перед Баней кипели и плевались торопливыми пузырьками. Водружался портрет Александра Македонского с лицом Председателя. Слева от него явилось новое произведение — большой портрет жены полководца, писанный, за неимением другой вдохновляющей модели, с жены Председателя. Сходство было поразительным; областной художник не зря краску потратил.

Под портретами супругов Македонских возился Агроном. Он руководил высадкой двух пальм. Это был звездный час Агронома; он был трезв и в галстуке. Одну пальму, как дерево в наших краях новое, посадили вверх ногами и теперь ее пересаживали заново.

Двое полуголых мужчин в каких-то лохмотьях прибивали к Бане лозунг «Через четыре года — здесь будет город-сад» с еще одним портретом Председателя, уже не в виде Александра Македонского, а в виде самого себя.

Сам Председатель ходил по Бане, проверяя готовность и щедро раздавая пинки и подзатыльники. Когда Участковый привел Учителя, Председатель как раз разгуливал по Залу Земли. Заметив, что рука Председателя поглаживает живот против часовой стрелки, Участковый быстро стушевался.

Впрочем, едва увидев Учителя, Председатель одним волшебным движением распустил свою свиту, и она, шелестя, вытекла из зала. В зале остались только двое.

Глаза облепило сумраком. Зал Земли. Он же — Зал теплой воды. Находится ниже двух других залов. Почти под землей. Холодная вода из Зала Луны вытекает из змеиной пасти и смешивается с горячей — из Зала Солнца. Та течет из улыбающегося льва. В глубоком бассейне вода-лев борется с водой-змеем. Из их поединка возникает теплая, приятная для тела вода.

Купол в Зале Земли низкий, снаружи невидно. Украшений — только два отверстия, для освещения. Днем свет приходит из Зала Солнца, а в светлую ночь — из Зала Луны.

Сейчас свет затекал из Зала Солнца и стекал на пол по невидимому желобу или линейке. Луч был тяжелым и мутным.

Председатель скомкал Учителя в объятьях; прошумел поцелуями по впалым учительским щекам.

— Та-ак, — улыбнулся, когда приветствия иссякли. — Давно тебя не видел. Совсем нас забываешь! Зашел бы, пообщался. Научил бы нас немного жизни.

— Не хотел вас от дел отвлекать…

— Зря! Посоветоваться с образованным человеком мы всегда время найдем. Образованный человек — это как дерево в пустыне, под ветви которого приходят и тигры, и газели… и председатели. Правильно? А твоих ветвей мы что-то давно не видели. Или недостойны?

Учитель молчал. Председатель прошелся по залу:

— Как тебе банька? Неплохо, а? Кирпича здесь сколько, мрамора всякого… Последний год все это хозяйство стоит.

— Вы хотите ее разрушить?

— Э, зачем «разрушить»? Реставрировать! Это все, конечно, придется снести… Тяжеловато, правда, будет. Еще в прежние времена историки приезжали, проверку делали, говорят: в раствор яйцо добавлялась или даже сперма — для крепости. Ничего, современной технике и прогрессу — все по плечу. И потом точно такое же построим, не хуже. И спермы у нас на это хватит. Правильно?

— Зачем же тогда разрушать…

— Та-ак. Сразу видно, в твоей голове ни одной государственной извилины нет. Разрушаешь — весь этот исторический стройматериал, кирпич-мирпич, мрамор-мозаику списываешь как строительный мусор. Так? Клиент на него уже есть, даже иностранцы приезжали. Иностранцы как сюда зашли: ах, ох, обморок. Антик! Пятнадцатый век! Я им говорю: э, какой пятнадцатый, это еще ваш Македонский тут строительно-монтажными работами руководил, это минимум десятый век или восьмой какой-нибудь. Но цену все равно хорошую назвали, просто — очень приятную для настроения цену.

Председатель зажмурился и произвел губами такие движения, словно собирался от удовольствия поцеловать воздух.

— Я уже среди больших людей с кем надо договорился-пообещал… Делиться придется, у них наверху такой аппетит — акула от зависти умрет. Ну, ничего. Сейчас они приказ разрабатывают, эту баню сломать и так отреставрировать, чтобы красивее прежнего было. Художника даже нашел, который вместо испорченных рисунков новые накрасит, и недорого. Видал, как он Македонского изобразил? Правда, красиво?

Председатель сделал еще один круг по залу; как будто ноги у него были связаны с языком какими-то шестеренками, и, как только начинал крутиться язык, тут же отправлялись в путь и ноги.

— Так что ты очень ошибался, когда думал, что я про город-сад только для болтовни говорю. Я его всем здесь устрою! Весной все здесь забором перегородим, стройку начнем. В качестве чернорабочих буду село использовать, они за миску супа на все согласятся, родную мать мне принесут. Я им скажу: унесите мать обратно, работать надо, родине свой труд посвящать. Вам за это большая награда будет, скажу. Миска супа и премия. И воду государство даст, для стройки вода нужна, а остатки воды буду людям давать. Они, конечно, песок-цемент научатся воровать и со мной делиться, хорошо жить начнут. Здорово? Все село у меня от благодарности под калошей ползать будет.

Учитель молчал.

— Как новую древнюю баню построим, начнем туриста привозить. А турист сувенир любит. Он ради этого сувенира только везде и ездит. Вот я производство сувениров организую, будем разные пионерские значки и матрешки с портретом Александра Македонского продавать… На этом село еще сильнее обогатится! Соседним селам их варварский нос утрем! Наука и прогресс придут к нам, Ариф-жон… Со средневековьем попрощаемся!

Председатель резко остановился.

Луч освящал плечо Учителя и часть шеи с артерией.

— А теперь… — Председатель мрачно помассировал губы друг об друга. — Теперь скажи, что можешь предложить им ты, оборванец? Что можешь дать им, кроме своего алфавита?!

Молчание.

— Я ведь справки о тебе наводил, все о тебе знаю. Одного не могу понять. Тебе предлагали в городе учебу продолжить… Ты к нам попросился. У тебя болезнь нашли, в больнице отдохнуть предлагали… Ты вместо больницы к нам приехал. Каким медом для тебя здесь пахнет, а? Молчишь? Что ты за азбуку здесь проповедуешь? Что ты в этой Бане все вынюхиваешь, а? Тебя подослали, скажи? Тебя подослали! Мои враги — тебя подослали! Мои враги мешают мне работать! За каждым моим шагом следят, шакалы недоверчивые! В тарелку мою залезают, кровать мою подслушивают! Слухи гадкие про меня народу рассказывают… А теперь мне Баню благоустроить мешать будут, музей под открытым небом мне портят! Не дождутся!