Инфер-9 - Руслан Алексеевич Михайлов

— Она прожила достаточно — проворчал я.

— Как и ты. И она тоже боец.

— Знаю — кивнул я, осторожно касаясь не раз вмятой и снова выпрямленной крышки железного ящика — Знаю… Какой код?

— Этого ты не сообщил. Ты не помнишь ящик?

— Помню — кивнул я — Отрывками. Знаю, что этим ящиком я убил двоих. И только что вспомнил их перекошенные залитые кровью рыла. Код… код не помню…

Пока я все это говорил, мои пальцы будто сами собой крутили чертовые вертелки. И пальцы не ошиблись — замок щелкнул, дужка откинулась. Приподняв крышку, я заглянул внутрь, нихрена не понял и снова закрыл ее и, подхватив ящик со столика, повернулся к Гильде:

— Так где арсенал? И веди так, чтобы дорога шла через кухню.

— Уходишь? Или просто решил перекусить?

— Ухожу — подтвердил я и проигнорировал вспыхнувшую в ее глазах радость.

Многие радовались, если я уходил, а они еще были живы и даже стояли на собственных ногах. Шагая по коридору, я мимоходом спросил:

— Видела тот портрет с твоей харей заляпанной кровью и глазной жидкостью?

— Видела. И до визита в твою палату стояла перед ним довольно долго… со скальпелем в руке.

— Что сейчас с портретом?

— Все еще там же. Я решила утилизировать его самостоятельно. Я усвоила урок.

— Не трогай портрет — приказал я — Не трогай, если не хочешь, чтобы я однажды вернулся и не выкосил тут к херам все поголовье собирающихся вылупиться долбанных эльфов.

— Эльфов? Я не понимаю…

— Эльфов — подтвредил я — Оставь портрет на том же самом месте, бабка. Не очищай его. Пусть все так и засохнет. И каждый сраный день приходи туда и смотри на эту художественную инсталляцию. Каждый день! И если ты правильно поймешь суть этих гляделок — значит повысишь шансы на то, что я никогда больше не появлюсь в этих пока еще процветающих здоровых землях. Ты поняла меня, Гильда?

— Я… я поняла предельно четко. Все будет выполнено, мистер Оди.

Оставшийся путь до кухни, а затем и до арсенала мы молчали.

Я жарил мясо.

Немалый кусок оленины шкворчал на плоском камне, распространяя по округе выбивающий голодную слюну запах. Сидя на свернутом спальнике, я прихлебывал налитый из стального термоса кофе и с вершины холма оглядывал окрестности. Тут было на что взглянуть. Выбранное мной место для ночлега находилось всего в нескольких километрах от границы земель Окси. С вершины высокого холма открывался вид на шелестящий сумеречный лес впереди, на километры цветущих лугов справа и сотни метров чайных плантаций слева. За мной расстилались полные здоровых сочных фруктов сады. Да и сам холм представлял собой ярусную плантацию, где произрастало немало чего и где не разгибали спины крестьяне. По дуге холм оббегал ручей, обсаженный мексиканскими платанами — да я знал их название.

Перевернув подрумянившееся мясо, я подбросил в костер пару сухих веток, сделал глоток кофе и вернулся к разглядыванию содержимого ящика.

Внутри него находилось пять предметов. Но весь этот набор предметов назывался «Шесть главных подсказок». И отсюда я сделал вывод, что шестым был сам ящик. Но никак не новенький навесной замок, что так и остался лежать на столике в том белом коридоре.

С него я предпринял попытку понять предназначение этих хреновин — а предназначение определенно имелось. Ящик был чем-то вроде посланием из прошлого в будущее — от меня прошлого ко мне нынешнему. Вот только беда в том, что я уже не личность, а просто мешанина из обрывочных воспоминаний. Но есть надежда что тот «прошлый я» предполагал, что ему могут однажды стереть память и почти полностью лишить знаний и воспоминаний. Именно что «почти». Кое-что я все же вспомнил — и продолжал потихоньку вспоминать.

Ящик…

Пока я задумчиво пялился на него, не происходило ровным счетом ничего. Но едва я провел пальцами по его крышке, как меня будто током ударило.

Закон о ограниченных имущественных правах социально незащищенных граждан, к которым к тому времени отнесли всех, кого смогли — начиная с калек и умственно отсталых и вплоть до несовершеннолетних круглых сирот. Закон приняли за три года до того, как я сам осиротел и был вынужден покинуть свой дом. По новому закону в том случае, если подпадающий под эту категорию гражданин находился на полной или частичной опеке государственных служб, он имел право на крайне ограниченный объем физического имущества. Да… формулировки там были другие, более… умные и запутанные… Но вся их суть сводилась к одному — каждый из таких как я, попадая в лапы опеки и надзора, снабжался таким вот стальным крепким ящиком. Почти квадратный — стороны двадцать на двадцать пять, глубина двенадцать сантиметров, откидная крышка, скобы для навесного замка. На боковых сторонах широкие горизонтальные пазы, на крышке и передней стенке обязательный номер. Мой номер… не помню…

Дурацкие размеры, дурацкая вместимость, но это хоть что-то — особенно, если приходится выживать среди жадного юного шакалья. Ты сам мог выбирать, что станешь хранить в своем ящике. Закрыв крышку и защелкнув замок, ты самолично вставлял ящик в специальные держатели в больших пристенных шкафах в вестибюле. С восьми тридцати утра и до девяти вечера у тебя имелся полный доступ к личному имуществу — но при этом ящик не дозволялось уносить из вестибюля. Мы называли их «банковскими ячейками».

Что я вспоминал, глядя на старый железный ящик? Какую подсказку он мне давал своим видом?

Ответ очевиден — приют. Я вспомнил только его. Даже не вспомнил, а ощутил. Боль от чужих ударов и боль в руках от ударов собственных. Вонь зловонной каши и точно такая же вонь в приютских туалетах — похоже, каша проходила через наши тела, даже толком не переварившись и сохраняя внешний вид. Можно было снова наваливать в кастрюли и опять подавать на обед…

Где находится приют?

Где-то на старом побережье. В месте, что давно уже перестало быть сушей — если только за последние века вода не отступила на прежние позиции, в чем я сомневаюсь. Но там не может быть слишком глубоко… речь о десятках, а не о сотнях метров — а может и того меньше.

Что за город? Название не помню, но он из новых. Это было выражено и в названиях, когда вместо «нью» повадились использовать словечко «Нова». Нова-Сука-Что-то. На побережье.