Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны - Алексей Ивакин

На этом размышления комбата и прервались, поскольку идти оказалось недалеко. Несколько недолгих переходов по каким-то безликим, «стерильным», как определил это для себя Виталий, коридорам с голыми стенами и светящимся мягким светом потолком и полом, и бесшумно разъехавшиеся в стороны двери. За дверями оказалась небольшая приемная с приветливо улыбающейся миловидной девушкой, смотрящей на голоэкране какой-то фильм. Сопровождавшие остались в приемной, майор же прошел в довольно большой кабинет с массивным столом, несколькими креслами и огромным, вполстены, окном. Больше никакой мебели в помещении он не заметил. За окном был вечер, сумерки. И ветви деревьев, темные на фоне потухающего, сиреневого в свете умирающего заката, неба. Луна еще не показалась, но ее присутствие угадывалось по легкому серебристому отблеску на ветвях засыпающих до утра деревьев. Едва ли не против воли Крупенников судорожно вздохнул, неожиданно ощутив в душе какую-то щемящую тоску.

– Приветствую вас, согражданин! – голос, прозвучавший откуда-то сбоку, не был неприятным, но Крупенникову не понравился – видимо, оттого, что оторвал от созерцания полузабытой и какой-то нереально-мирной картины за окном.

Комбат медленно повернулся. В трех шагах от него стоял невысокий седой человек в свободном, явно не военном, костюме – белая рубаха навыпуск, светло-зеленые штаны. Ровным счетом ничего, что могло бы указать на принадлежность к местной власти, в облике незнакомца не угадывалось, однако Крупенников как-то сразу понял: рядом с ним – один из тех, по чьей воле его батальон оказался здесь. Почему майор так решил? Ответа не было. Просто понял. Может быть, причиной тому оказался взгляд незнакомца, манера держаться, уверенный тон, которым была произнесена фраза? Ну, что ж, примем это как должное и неизбежное…

– И вам… здравствовать, – несмотря на четкое понимание сущности визави, как себя вести, Виталий не знал, чай, не дипломат, а простой советский офицер. Школа, военное училище и несколько лет фронтовых университетов.

– Присаживайтесь, – вполне дружелюбно предложил тот, обходя стол и опускаясь в кресло. Крупенников комплексовать не стал, тоже усевшись в точности такое же кресло, между прочим, весьма удобное. На мелькнувший в мозгу термин «эргономичное» он уже почти привычно не обратил внимания.

– А вы, простите, кем будете?

– Простите? А, понял, оборот речи, – человек улыбнулся, обнажив идеальные, словно на американском плакате по поводу открытия второго фронта, который майор как-то видел в штабе фронта, зубы. – Я – восьмой Автарк Эйкуменской республики Клаус Маурья. К вашим услугам, согражданин.

– Автарк… чего? Какой республики? – уже задав вопрос, Виталий обнаружил в собственной памяти ответ на него. Ну, конечно, в 2190 году всеобщий форум Земли, ближних и дальних Колоний учредил статус Республики. И избрал ее первым президентом – ах да, простите, Автарком – Николауса Гоммеля. Расшифровки термина «автарк» Крупенников в разуме не обнаружил, а наиболее близкое по смыслу понятие – «аватар» – явно к делу не относилось, хоть и уходило корнями аж в древнеиндийскую мифологию. Никаких иных исторических данных в памяти тоже не было.

– Эйкуменской, согражданин Крупен…ников, – с трудом, но вполне правильно произнес Маурья непривычную фамилию. – Эйкумена – это…

– Земля[2]… – понимающе кивнул комбат. – И колонии. Я в курсе, спасибо…чки. Ну, а я тут при чем? И бойцы мои? Нет, что от смерти нас спасли, за то, конечно, спасибо, но вот дальше? Непонятка какая-то возникает. На эксперимент это не слишком похоже, тогда зачем?

– Но, согражданин…

Автарк сделал паузу, видимо, ожидая от собеседника какой-то реакции, однако тот промолчал. Обращение «гражданин», пусть даже и с приставкой «со», у Крупенникова очень даже прочно ассоциировалось с особым отделом и такой серьезной аббревиатурой, как СМЕРШ, и особого восторга не вызывало. Вот Харченко б сюда, и пусть разбирается, кто тут гражданин, а кто совсем наоборот товарищ. А он ни разу не особист, он просто комбат, чего уж там… «Ачоа», как говорил, помнится, его бывший ординарец Иванов – где он сейчас, поди, узнай? Может, и погиб уже, война, она ж такая штука, переменчивая, что сорок первый, что сорок четвертый, а своей пули или осколка не услышишь. Э-эх…

– Но, согражданин, – повторил Маурья совершенно растерянным голосом. – Разве наши ученые не снабдили вас никакой информацией? Вы что, ничего не знаете о том, что происходит?! – выглядел Глава республики совершенно несчастным.

– Представьте себе, ничего, – равнодушно пожал плечами Виталий.

– Странно, я считал, что… впрочем, ладно, – Автарк вытащил портсигар, достал тонкую коричневую сигарету и прикурил от массивной настольной зажигалки. Спохватившись, предложил Крупенникову, извинившись, впрочем, что сигареты безникотиновые и явно не доставят гостю ожидаемых ощущений. Майор лишь махнул рукой, вытащив из кармана презент особиста, помятую пачку «Беломора». Закурил, с наслаждением выдыхая дым – считай, почти неделю и не курил! Маурья принюхался к сизому дыму дрянного табака и немедленно закашлялся. Виталий пересел в соседнее кресло.

– Так вот, согражданин, – несколько успокоившись, Автарк продолжил. – Ходить вокруг да около, как говорили наши предки, я не стану, скажу сразу. Мы погибаем.

– Кто это «мы»? – осведомился майор, стряхивая пепел в стоящую на краю стола пепельницу.

– Все мы. Все человечество. Сама наша раса!

– С чего вдруг? – на самом деле Крупенникову было просто до жути интересно, но он тщательно скрывал это деланым равнодушием.

– Из глубин космоса пришли ужасные монстры, которых мы называем ящерами. На данный момент мы уже потеряли несколько десятков дальних планет-колоний, и остановить эту чудовищную напасть нам, увы, не под силу… – Маурья неожиданно подумал, что говорит слишком уж патетически, словно на выступлении в Сенате, и смущенно осекся. Уж больно не соответствовали произносимые им высокопарные слова выражению лица этого странного человека, пришельца из далекого и уже забытого прошлого, предка. Человека, от которого, возможно, зависело ныне само будущее существование человечества…

– А чего ж не под силу-то? – Виталий затушил папиросу и откинулся на спинку кресла. – Насколько я понимаю, с технологиями и космофлотом у вас полный порядок? Что ж не дали этим самым ящерицам по рогам?

– Мы не можем, – с трудом выдавил Автарк. – Понимаете, мы не умеем воевать… Нет, даже не так. Мы не можем воевать, человеческая раса лишилась своей врожденной агрессивности… само понятие убийства для нас противоестественно и глубоко запретно…

– Чего?! Это… как?!

Сказать, что привставший в кресле Крупенников удивился, значило б не сказать ничего.

– Еще в прошлом веке, осознав желание окончательно объединиться, оставив за спиной все былые распри и раздоры, человечество осознало и нечто иное: сделать это, оставаясь прежними, невозможно! – краем сознания Маурья замечал, что снова говорит излишне выспренно, но остановиться уже не мог. – И тогда, после более чем долгих и тяжелых споров и множества сомнений, мы решились изменить саму человеческую природу, раз и навсегда ограничив собственную агрессивность! И настал, как мы совершенно искренне считали, золотой век…

– Ошиблись? – без особой, впрочем, язвительности осведомился Крупенников.

– Видимо, да. Знаете, представители многих религиозных конфессий выступали категорически против вмешательства в человеческую сущность, на этой почве даже произошло несколько последних в нашей истории массовых беспорядков, но голос науки оказался более убедительным… к сожалению.

– Ну и как вы это, гм, сделали?

– Генная инженерия и психогенетика. «Выключение» гена так называемой «горячей агрессивности», при сохранении в прежнем виде генов инструментальной агрессии. Вы ведь знаете, что такое геном? – подозрительно переспросил Автарк. Замешкавшись на долю секунды, Виталий кивнул:

– Да, совокупность генов, отвечающих за все свойственные homo sapiens…

– Прекрасно, – перебил его Клаус Маурья. – Вот именно так мы и сделали. В результате прекратились войны, сошли на нет преступления против личности. Само существование армий потеряло всякий смысл, а система исполнения наказаний ныне ограничивается экономическими санкциями, поражением в правах и электронным контролем. Конечно, все это происходило не сразу, потребовались годы, десятки лет, но…

– Но потом пришли ящерицы, и золотой век внезапно и вполне предсказуемо закончился, – хмыкнул Крупенников. – Ладно, все понятно, подробности ни к чему. Что это за ящеры и чего они хотят?

– Чего? – каким-то излишне, что ли, трагическим тоном пробормотал Автарк. – Вы не против, если я сначала покажу вам небольшой фильм? Это единственная имеющаяся у нас запись… э-э… действий ящеров в настоящее время.