Люди и волки (Черная пустошь – 2) - Вадим Михальчук

Ригби приказал соблюдать абсолютное молчание, охотники переговаривались друг с другом с помощью условных сигналов. Огонь было решено открыть только тогда, когда взойдет солнце и отпадет надобность использовать приборы ночного видения.

Наушник в левом ухе командира периодически попискивал сериями из двойных и тройных щелчков. Это группы загонщиков давали знать, что все в порядке, движение продолжается. С загонщиками ушли Деймонд Кард и Стив Кроуфорд, с командиром остались Норман и Илайджа. Они располагались выше по холму, следя по экранам термовизоров, как передвигаются группы охотников, окружающие стадо. В десяти метрах под ними занимали места пулеметные расчеты. Вскоре красные точки, изображающие людей на экранах потускнели и стали расплывчатыми – сказывалось расстояние. Ригби отложил термовизор и поднес к глазам инфракрасный бинокль.

Командир услышал, как Норман осторожно взвел затвор своего «маузера» и посмотрел на Илайджу, неподвижно лежащего рядом с ним. Можно было подумать, что молодой охотник просто спит, но это было не так: Чед видел, как блестят его глаза. Взгляд Илайджи был прикован к ничего не подозревающим животным, чье громкое сопение доносилось даже сюда, к подножию холма. «Бизоны» явно не чувствовали никакой опасности.

Ригби оставил возле себя Нормана, испытывая вполне понятные сомнения насчет выдержки вспыльчивого охотника. Илайджу он попросил остаться, потому что симпатизировал спокойному и рассудительному юноше и хотел, чтобы в трудную минуту с ним оказался настоящий специалист, а не азартный охотник.

Ригби осмотрел лес в бинокль и отложил его в сторону: с каждой минутой становилось светлей, солнце должно было уже скоро взойти.

В наушнике пискнуло три раза и после небольшой паузы – пять раз.

Ригби коснулся плеча Илайджи и тот придвинулся поближе.

– Загонщики уже вышли на позицию, – прошептал командир.

Юноша кивнул и знаками показал Норману, чтобы он приготовился. Чак кивнул и поудобнее прижал приклад к плечу. Ждать оставалось совсем недолго…

Между тем в лесу происходили странные вещи. Птицы умолкали, но не потому, что скоро должно было взойти солнце, а потому что к ночным теням спящих предрассветным сном деревьев присоединилось множество теней, сверкающих желтыми глазами. Лес наполнился неслышными для людского уха шорохами, не сулившими ничего хорошего для тех, кто осмелился потревожить тишину спящего леса звуками взводимых затворов и шорохом осторожно ступающих десантных ботинок…

Шесть щелчков – кольцо окружения замкнуто. До восхода солнца – пятнадцать минут…

Люди напоминают гномов, вышедших из своих пещер на просторы леса. Горбы их ранцев кажутся уродливыми в расступающихся сумерках, стволы их винтовок и пулеметов кажутся жалким вызовом могуществу вечного леса. Их запахи легко уловить – запахи металла и кожи, пота и страха, нетерпения и напряжения. Они еще не знают о черных тенях, окружающих их со всех сторон, подобно черному туману. Когда люди понимают, что они не одни здесь являются охотниками – уже слишком поздно.

Тяжесть двухсоткилограммовых тел придавливает людей к земле, сильные лапы, мощь которых можно сравнить лишь с силой сжатия мощного гидравлического пресса, в одно мгновение выбивают весь воздух из легких, не дают дышать, душат. Убивают. Тени с желтыми глазами внезапно появляются из-под неподвижных теней предательских деревьев. Когти вспарывают податливую мягкость теплых человеческих тел, удары мускулистых лап ломают шейные позвонки загонщиков. Горячая кровь в один миг окрашивает темную землю, не привыкшую к подобной щедрости со стороны захватчиков.

Никто не успевает вскрикнуть – нападение слишком внезапно. Оружие бесполезно, зачастую его просто не успевают поднять, а не то чтобы нажать на спусковой крючок. Бесполезный и холодный металл равнодушно принимает капли и струи крови своих еще секунду назад живых владельцев. Металлу все равно, он мертвый. Так же, как и люди, не успевшие увидеть свет наступающего дня. Ни выстрела, ни крика. Только предсмертные хрипы и прерывающиеся стоны.

Волки не издают ни звука, люди тоже, но совсем по другой причине. Волки торжествуют, запах победы опьяняет их лучше любого вина. Запах умирающих людей – прекрасная приправа к их начавшемуся торжеству.

Лесные гиганты, оскалившие свои пасти в торжествующем вое, безнаказанно попирают темные тела, теперь уже окончательно и бесповоротно остывающие и мертвые. Пришло время волков…

Чед Ригби вздрагивает, но совсем не от холода. Волчий вой, вырывающийся из сотни звериных глоток, разрывает тишину и рвет ее на части. Эхо многократно усиливает этот нечеловеческий вопль, издеваясь над уже обреченными пришельцами. Этот вой сводит с ума, услышав этот вой, многие чувствуют, как мороз бежит по спине ледяными иглами. Сердца дают сбой, чтобы тут же забиться в ускоренном темпе, напоминающем гром боевых африканских барабанов. Мощный впрыск адреналина в кровь заставляет людские зрачки расшириться в ужасе, заставляет пальцы конвульсивно сжаться подобно пыточным тискам, завернутым до предела нетерпеливой рукой палача.

Командир вскакивает на ноги, выхватывая рацию из футляра на поясе:

– Загонщики, загонщики! Доложить обстановку!

Индивидуальные приборы связи, напоминающие наушники с тонким стебельком микрофона, пищат, подобно сверчкам, в уши своих мертвых хозяев. Оживают несколько раций, оставшихся настроенными на волну переговоров отряда. Голос командира снова и снова бесполезно повторяет:

– Загонщики, загонщики! – как навязчивую мантру, потерявшую силу.

Ему некому ответить: цепи охотников смяты, как трава под катком бетоноукладчика. Волки бегут плотными группами по трое, ежесекундно расправляясь с оставшимися в живых солдатами.

Мойли, чей сон так внезапно прервался от так хорошо знакомого им воя охотников планеты, названной людьми Лимбой, вскакивают с земли, как один хорошо слаженный организм. Инстинкт подсказывает только одно – бежать, бежать без оглядки, прочь от когтей и клыков, несущих смерть. Бежать, бежать!…

Ригби видит, как стадо «бизонов», еще секунду назад бывшее грубыми темными пятнами, усеявшими низину, поросшую густой травой, теперь становится сплошной черной ревущей стеной, летящей со скоростью пассажирского экспресса. Стена эта растет с каждой секундой, с каждым ударом замирающего сердца она приближается к нему и его отряду.

Впереди несутся быки, они ревут, как паровозы, с их губ слетают хлопья белой пены, позади – коровы и телята, хотя ни у кого сейчас не повернется язык назвать эту стремительную животную силу отдельными словами – «быки», «коровы», «телята». Эти понятия здесь так же неприемлемы, как курение во время молебна в храме. Нет «быков», «коров» и «телят» – есть черные торпеды на четырех мощных, как греческие колонны, ногах с раздвоенными копытами, из-под которых летят комки взрытой земли. Просто одни торпеды больше размером, а другие поменьше – вот и вся разница.

Топот копыт сотрясает землю, как будто начинается землетрясение. Уже никто ничего не слышит, все происходит, как в немом кино. Ригби видит, как беззвучно стреляет по «бизонам» Норман, раз за разом четко передергивая затвор, как хладнокровно целится и стреляет молодой охотник, нежно, как к щеке любимой девушки, прижимаясь щекой к прикладу. Командир трясет парня за плечо и кричит в самое ухо:

– Отходим на вершину холма! Бежим!

Парень энергично кивает несколько раз, забрасывая винтовку за плечи – «понял, выполняю»! Его жилистые руки трясут Нормана, по-прежнему лежащему на земле. Норман проворно вскакивает на ноги, его глаза уже все поняли.

Через несколько секунд стадо перепуганных животных сметет охотников у подножия холма так же легко, как перьевая метелка заботливой хозяйки сметает пыль с мебели. Ригби кричит в микрофон рации:

– Пулеметчикам – отступать! Всем отступать на холм, на вершину! Немедленно отходить!

Его не слышит никто – ни живые, ни мертвые, ни те, кто вот-вот исчезнет под многотонной массой обезумевшего от страха стада. Пулеметчики стреляют по «бизонам», трассирующие пули огненными пунктирами расчеркивают черную стену. В стене появляются прорехи и дыры – мертвые животные, сраженные пулями на бегу, падают на землю, но это – секундная задержка и не более того. Оставшиеся в живых «бизоны» перепрыгивают через мертвые тела и продолжают на бешеной скорости нестись вперед. Их невозможно остановить. Огонь достигает ураганной плотности и тут же стихает, не слышно даже одиночных выстрелов.

Стадо сносит линию пулеметных расчетов за долю секунды. Вот только что Илайджа видел лежащих на земле пулеметчиков – а теперь их нет. Вместо них на земле – темные бесформенные пятна, напоминающие темные чернильные кляксы. «Бизоны» втоптали солдат в землю. Это – конец.

Стадо разделяется надвое – как река, огибающая утес посредине течения. Животные огибают холм с двух сторон и продолжают свой бег, оставив за собой пробитые пулями тела сородичей и растоптанные тела людей.