Дураки умирают - Марио Пьюзо

Мне казалось, что штучки Калли должны вызывать у женщин неприязнь, но они любили его куда больше многих мужчин. Вроде бы они понимали его, видели все его трюки насквозь, но их радовало, что ради них он идет на такие ухищрения. Некоторые девушки, которых он обвел вокруг пальца, становились верными подругами, всегда готовыми лечь под него, если вдруг его замучает одиночество. Господи, однажды он заболел, так целый батальон ночных бабочек пропорхал через его номер. Они кормили его, мыли, укрывали, даже делали на ночь минет, чтобы он хорошенько выспался. Злился Калли на девушку крайне редко и тогда говорил ей с особым, бьющим в самое сердце презрением: «Пойди прогуляйся». Может, эффект был таким разительным потому, что мгновением раньше он еще пытался очаровать ее и прибегал к грубости, лишь понимая, что все его усилия напрасны.

И при всем этом смерть Джордана потрясла его. Он ужасно разозлился на Джордана. Его самоубийство Калли воспринял как личное оскорбление. Конечно, он злился из-за того, что не получил двадцать штук, но я чувствовал, что истинная причина в другом. Несколькими днями позже, придя в казино, я увидел его сдающим карты за столиком для блэкджека. Он поступил на работу, перестал играть. Я не мог поверить, что это серьезно. Но пришлось. Он словно принял сан, перейдя из мирян в священнослужители.

Глава 07

Через неделю после смерти Джордана я покинул Лас-Вегас, как мне тогда казалось, навсегда, и вылетел в Нью-Йорк.

Калли проводил меня в аэропорт, и мы выпили кофе, пока я ждал приглашения на посадку. Мой отъезд произвел на Калли впечатление. Этим он меня удивил.

— Ты вернешься, — твердо заявил он. — Все возвращаются в Вегас. И найдешь меня здесь. Мы отлично проведем время.

— Бедный Джордан, — вырвалось у меня.

— Да, — вздохнул Калли. — Я и представить себе не мог, что все так закончится. Почему он это сделал? Какого черта он это сделал?

— Он не выглядел везунчиком, — заметил я.

Мы пожали друг другу руки, когда объявили мой рейс.

— Если дома у тебя возникнут неприятности, позвони, — сказал Калли. — Мы — друзья. Я тебе помогу. — Он даже обнял меня. — Ты парень решительный. Без дела сидеть не будешь. Поэтому всегда можешь попасть в беду. Позвони.

Я не верил, что он говорит искренне. Но четыре года спустя, когда он уже многого добился, я действительно попал в беду: Большое жюри вызвало меня на свое заседание, и многое указывало на то, что меня признают виновным. Я позвонил Калли, и он прилетел в Нью-Йорк, чтобы помочь мне.

Глава 08

Из яркого западного дня гигантский реактивный самолет проскользнул в ночь восточных часовых поясов. Я страшился того момента, когда самолет приземлится и мне придется встретиться с Арти, который обещал отвезти меня в жилищный комплекс Бронкса, где меня ждали жена и дети. Конечно же, я приготовил им подарки: детям — миниатюрные игральные автоматы, Валери — кольцо с жемчужиной, обошедшееся мне в двести баксов. Девушка в ювелирном магазине отеля «Ксанаду» хотела получить за него пятьсот, но Калли договорился о специальной скидке.

Но мне не хотелось даже думать о том, как я открою дверь своей квартиры и увижу лица жены и троих детей. Меня переполняло чувство вины. Я боялся той сцены, которую могла устроить мне Валери. Поэтому я думал о том, что произошло со мной в Вегасе.

Я думал о Джордане. Его смерть не опечалила меня. Во всяком случае, я не печалился о нем, сидя в самолете. В конце концов, наше знакомство длилось три недели, и я не мог сказать, что по-настоящему узнал его. Но что трогательного было в его горе? Горе, которого я не испытывал и надеялся, что и в будущем бог убережет меня от него. Я с самого начала подозревал его, изучал, словно шахматную задачу. Он прожил обычную счастливую жизнь. Началась она со счастливого детства. Он иногда говорил, каким счастливым он рос ребенком. Потом счастливая женитьба. Хорошая жизнь. Все складывалось для него как нельзя лучше до последнего года. Так почему он не оправился от удара? Измениться или умереть, как-то раз вырвалось у него. В этом смысл жизни. Он просто не смог измениться. Так что вина за случившееся лежала на нем.

За эти три недели лицо его медленно, но верно превращалось в обтянутые кожей кости. Он сильно похудел. Но в остальном ничто не выдавало его намерения покончить с собой. Возвращаясь к тем дням, я видел, что все его поступки и слова говорили об обратном. Я отказался от вознаграждения, которое он предложил мне, Калли и Диане, лишь с тем, чтобы показать, что действительно люблю его. Я думал, ему это поможет. Но он потерял способность, как писала Остин, «ценить блаженство любви».

Я думаю, он стыдился своего отчаяния. Считал, что добропорядочному американцу негоже даже думать о том, что жизнь потеряла всякий смысл.

Его убила жена. Слишком простой ответ. Его детство, мать, отец, дети? Даже если раны детства заживают, ранимость никогда не проходит. Возраст не служит защитой от душевной травмы.

Как и Джордан, я отправился в Лас-Вегас, считая, что меня предали. Моя жена не говорила ни слова, пока я пять лет писал свой роман, никогда и ни на что не жаловалась. Ей многое не нравилось, но, в конце концов, ночи я проводил дома. А вот когда мой первый роман завернули и я не находил себе места от тоски, она с горечью заявила: «Я знала, что тебе не удастся его продать».

Меня как громом поразили ее слова. Неужели она не понимала, что в тот момент творилось у меня на душе? То был один из самых ужасных дней в моей жизни, а ведь я любил ее больше всех на свете. Я попытался объяснить. Роман хороший, но с трагическим концом. Издатель требовал хэппи-энда, а я отказался. Как я тогда гордился своим отказом! И оказался прав. Насчет моих книг лучшего эксперта, чем я, не найти, будьте уверены. Я думал, моя жена тоже будет гордиться мною. До чего же тупые эти писатели! Она же пришла в ярость. Мы живем в бедности, я задолжал кучу денег, и где их теперь взять, за кого я себя принимаю? Она так разозлилась, что забрала детей и вернулась только к ужину. А ведь она тоже когда-то хотела стать писательницей.

С деньгами нам помог тесть. Но однажды он наткнулся на меня, когда я выходил из букинистического магазина со стопкой только что купленных книг, и сорвался. Случилось это в прекрасный весенний день, под ярким солнцем. Он возвращался с работы и выглядел очень уставшим и чем-то подавленным. А тут иду я, с улыбкой до ушей от предвкушения удовольствия, которое доставят мне только что купленные печатные сокровища.

— Господи, я думал, ты пишешь книгу, — прорычал он. — А ты тратишь попусту время и деньги.

Через пару лет мой роман опубликовали, каким я его написал. Он получил отличные отзывы, но лишь несколько тысяч долларов. Мой тесть, вместо того чтобы поздравить меня, сказал: «Что ж, прибыли он не принес. Пять лет псу под хвост. Теперь пора подумать о том, как содержать семью».

За карточными столами в Вегасе я все понял. Почему они должны мне сочувствовать? Почему должны потакать моей эксцентричности? Почему должны верить, что писать книги — мое призвание? И правота была на их стороне. Но мое отношение к ним изменилось.

Понимал меня только мой брат Арти, но даже он — я это чувствовал — где-то разочаровался во мне, хотя и не показывал вида. А ведь ближе него у меня никого не было. До того момента, как он женился.

Вновь я стал гнать от себя мысли о доме, вновь подумал о Вегасе. Калли ничего не рассказал о себе, хотя я и задавал ему вопросы. О настоящем он говорил, о прошлом, до Вегаса, практически нет. И что самое странное, любопытство проявлял только я. Джордан и Калли редко задавали вопросы. Иначе я рассказал бы им гораздо больше.

Хотя Арти и я выросли сиротами, в приюте, он был ничуть не хуже, а может, и гораздо лучше военных училищ и модных частных школ, куда богачи отправляют своих детей, чтобы они не мешались под ногами. Арти был моим старшим братом, но в росте и силе преимущество было на моей стороне. Чем он превосходил меня, так это упрямством и честностью. Его зачаровывала наука, меня увлекали воображаемые миры. Он читал книги по химии и математике, решал шахматные задачи. Он и меня научил играть в шахматы, но у меня не хватало терпения: я предпочитал азартные игры. А читал романы. Дюма, Диккенса, Сабатини, Хемингуэя, Фицджералда, позже Джойса, Кафку, Достоевского.

Я готов поклясться, что сиротство никак не отразилось на моем характере. Я ничем не отличался от любого другого ребенка. Во взрослой жизни никто не догадывался о том, что я рос без отца и матери. Единственное отличие состояло в том, что мы с Арти заменяли друг другу и отца, и мать. Потом Арти влюбился, и я стал третьим лишним. Ушел на большую войну, а когда вернулся пять лет спустя, мы с Арти снова стали братьями. Он был отцом семейства, я — ветераном войны. И лишь один раз я подумал о том, что мы выросли сиротами. Случилось это в доме Арти, когда я засиделся допоздна. Его жена устала и решила пойти спать. А перед тем, как покинуть нас, поцеловала Арти. В приюте нас никто не целовал перед сном.