Гром среди ясного неба - Диана Стаккарт

В его голосе прозвучала такая решимость, что я не смогла ничего возразить. По правде говоря, я полагала, что отец прав, и что может произойти ужасное, если Лодовико действительно получит власть над небом. Но разве я смогу бросить в опасности Леонардо и моих товарищей подмастерьев?

Не желая вступать в спор, я отделалась кивком, а затем, чтобы сменить тему разговора, принялась рассказывать отцу о новых фресках, которые вскоре появятся на стенах капеллы семейства Сфорца. При этом я сознательно ничего не стала говорить о набросках мастера, на которых Спаситель был изображен в далеких восточных странах, парящим над толпой людей. Я знала, что мой набожный отец может посчитать их еретическими и по этой причине откажется сотрудничать с Леонардо и поспешит покинуть Милан прямо сейчас.

Спустя короткое время я поцеловала отца в щеку и отправилась обратно. Леонардо еще не вернулся, и я предположила, что он бродит где-то до рассвета, как то было в его привычках. Я же предпочитала ночным прогулкам спокойный сон в уютной постели. Под покровом ночной темноты — в очаге догорали последние искры — я неслышно проскользнула в мастерскую.

Стараясь ступать осторожно по лабиринту столов и скамеек, я вскоре добралась до бывшей кладовой, которая теперь служила спальней для учеников Леонардо. Она протянулась по всей длине мастерской, имела только один вход и скорее напоминала длинный коридор; по обеим сторонам этого узкого помещения имелся с десяток небольших ниш, в которых некогда хранились бочки и ящики. Теперь же в этих нишах стояли узкие койки и сундучки, в которых хранились личные вещи подмастерьев.

Хотя это и покажется странным, но место для хранения бочек и ящиков оказалось вполне подходящим, чтобы разместить здесь два десятка молодых людей. По правде говоря, наше жилье было едва ли не роскошным, по сравнению с теми условиями, в которых жили остальные обитатели замка. Для нас в мастерской оказалось достаточно места, и каждый даже получил некое подобие отдельной спальни, тогда как большая часть других подмастерьев и слуг спали по двое-трое на одной кровати. Это при условии, что у них имелась кровать, а не просто охапка соломы или брошенные на каменный пол одеяла.

Конечно, кровати наши торчали из ниш, оставляя лишь узкий проход между двумя рядами спальных мест, так что было легко ударить кого-то из спящих по ногам. И все же, нам казалось, будто у нас у всех есть отдельные опочивальни — великая роскошь для молодых людей нашего скромного общественного положения.

Более того, именно относительная уединенность наших спален позволяла мне уже много месяцев скрывать под мужским платьем свой истинный пол. Каждое утро перед рассветом я тайком надевала корсет, позволявший скрыть мои женственные округлости перед тем, как натянуть на себя тунику. Каждую ночь я совершала прямо противоположный ритуал, под покровом темноты снимая корсет. Вряд ли бы мне удалось так долго продолжать мой маскарад, если бы мне пришлось спать с кем-то вместе на одной кровати.

Забравшись под тоненькое шерстяное одеяло, я быстро развязала тесемки корсета и, стянув его с себя, спрятала под подушку. После этого я облегченно вздохнула. Как я и ожидала, сон никак не шел.

Впрочем, я была не единственной, кто ворочался в эту ночь без сна. Мне были слышны звуки, долетавшие с других коек, — сдавленные вздохи и стоны, невнятное бормотание. Пользуясь темнотой, я дала волю слезам по моему убитому другу. Выплакавшись, я посмотрела на узкие окна, прорезанные высоко под потолком.

Сквозь них в комнату проникали лучи лунного света, заглядывая то в одно окно, то в другое. Я не смела закрыть глаз, опасаясь, что представлю себе Константина. Мне также не хотелось спать из тех же самых опасений — я боялась увидеть его смерть. Я долго, наверно несколько часов продолжала бороться со сном. По всей видимости, эту битву я проиграла, потому что какое-то время спустя рывком пробудилась, почувствовав, что рядом с моей койкой кто-то стоит.

Моя первая мысль была такова — это мастер. В недавнем прошлом, когда мы с ним занимались разгадкой таинственных убийств, он часто будил меня среди ночи, и мы вместе отправлялись на какое-нибудь секретное задание. Однако тень, нависшая надо мной, принадлежала другому человеку. С первого взгляда я не могла узнать, кто это такой.

Мне неожиданно вспомнилась фигура в плаще. Неужели это убийца Константина? Неужели он нашел меня здесь, среди спящих учеников и вознамерился умертвить?

Однако прежде чем я успела окончательно впасть в панику, незнакомец тихо проговорил:

— Дино, ты не спишь?

— Тито? Ты? — ответила я неуверенным шепотом, узнав знакомый голос. — Уже поздно. Что ты хочешь?

— Я должен поговорить с тобой.

В тоне моего товарища слышалась странная настойчивость. В лунном свете, падавшем сквозь узкие окна, я увидела его рябое лицо. В эти минуты губы Тито не были, как обычно, растянуты в улыбке, а сурово поджаты. Мне вспомнилось, как он отозвался на известие о смерти Константина, принесенное Леонардо. Меня это очень удивило, но сейчас его поведение показалось мне еще более странным.

Я села в кровати. В свое время Тито исполнял мою роль — помогал Леонардо в его тайных делах и выполнял интимные поручения. Возможно, ему что-то известно о недавних событиях, о которых я пока еще ничего не знаю. Возможно, отсутствие мастера поздним вечером свидетельствует о чем-то более зловещем, нежели мне хотелось бы думать.

— Что случилось? — спросила я шепотом, лишь бы не показать Тито мое волнение.

Юноша покачал головой.

— Ничего не случилось… То есть, пока ничего.

Его шепот сделался еще тише, и мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать его последующие слова.

— Прошу тебя, Дино, давай выйдем наружу. Ненадолго, умоляю тебя. Я… я должен тебе кое в чем признаться. Рассказать об убийстве Константина.

— Убийстве Константина?

Набросив на плечи одеяло, — не рискнув надевать под тунику корсет, — я поспешила вслед за Тито из темной мастерской. Судя по тому, что очаг давно погас, а также по углу падения лунных лучей, было далеко за полночь. Никто из учеников так и не проснулся. Когда мы вышли из мастерской на холодный ночной воздух, я нигде поблизости не увидела света в окнах.

Мое сердце стучало в груди как кузнечный молот, когда я следом за Тито прошла через внутренний двор. Неужели это он убил Константина? Но зачем? Этого я никак не могла понять. Как не могла взять в толк, где Тито мог найти арбалет для того, чтобы совершить это злодеяние. Неужели он сумел украсть его из оружейной палаты?

Я еле сдержалась, чтобы не простонать. Боже праведный, почему он выбрал именно меня, чтобы исповедаться в страшном грехе? Меня, а не мастера? А что произойдет после того, как он сделает признание? Отправится смиренно к стражникам, охраняющим ворота, и сдастся в руки правосудия? Или же убьет меня, как только облегчит душу раскаянием?

Я посмотрела на зубцы, что тянулись по верху окружавших замок стен: стражники несут там службу днем и ночью. С учетом политической обстановки последнего времени, их количество скорее всего было удвоено. Если я позову на помощь, то в ночной тиши мой крик непременно будет услышан. Но главный вопрос заключался в другом — успеют ли они прийти мне на помощь и спасти мою жизнь?

Тито остановился неподалеку от кухни, где мы ежедневно принимали пищу. Холодный ночной воздух доносил до моего обоняния кислый запах кучи гниющих отбросов. Меня тотчас начало поташнивать.

Сделав над собой усилие, я подавила позывы к рвоте и, повернувшись к моему товарищу, плотнее закуталась в одеяло. Видимо, я совершила великую глупость, последовав за Тито, однако мое желание узнать правду об убийстве Константина перевесило здравый смысл. Кроме того, у него явно не было с собой оружия — арбалет под его туникой я наверняка бы заметила — и еще я быстро бегала, случись мне спасать свою жизнь. Что ж, придется его выслушать, а затем поступать в соответствии с тем, как сложатся обстоятельства.

Между тем Тито прислонился к внешней стене кухни. Не обращая внимания на холод камня и стылый ночной воздух, он принял самоуверенную позу, скрестив на груди руки и слегка откинув назад голову.

Я ждала, когда он заговорит снова, однако он продолжал молчать. Позабыв собственное недавнее беспокойство, я первой нарушила молчание.

— Тито, уже поздно и мне холодно, — с досадой произнесла я. — Быстрее признавайся в преступлении и давай раз и навсегда покончим с этим, — добавила я, чувствуя, что теряю терпение.

Тито удивленно посмотрел на меня.

— В преступлении? Я не убивал Константина, если ты так думаешь! — запротестовал он.

Настала моя очередь удивляться.

— Ничего не понимаю. В чем же ты тогда хочешь признаться, если не в убийстве моего друга?