Немецкая русофобия и её причины. Философия, история, политология - Штефан Боллингер

слишком поздно ставшей империалистической, требовала новых возможностей для развития. Конкуренты уже установили свои флаги по всему миру, предварительно наладив торговлю. Казалось, что земной шар уже поделён. В. И. Ленин в своём фундаментальном труде об империализме вынужден был констатировать, вполне обоснованно с точки зрения экономической науки: «Для империализма характерно как раз стремление к аннексированию не только аграрных областей, а даже самых промышленных (германские аппетиты насчёт Бельгии, французские насчёт Лотарингии), ибо, во-первых, законченный раздел земли вынуждает, при переделе, протягивать руку ко всяким землям; во-вторых, для империализма существенно соревнование нескольких крупных держав в стремлении к гегемонии, т. е. к захвату земель не столько прямо для себя, сколько для ослабления противника и подрыва его гегемонии (Германии Бельгия особенно важна как опорный пункт против Англии; Англии Багдад – как опорный пункт против Германии и т. д.)»[73].

Очевидно, ни Великобритания, ни Франция, ни США, ни Япония, ни Российская Империя не были готовы уступить опоздавшей Германии «место под солнцем». При этом правящие круги Германской Империи стремились не только к обретению экономического влияния, но и, подобно их империалистическим конкурентам, хотели, чтобы их экономическая и военная мощь воплотилась в политической власти, в истинном превосходстве. Чтобы эти давние желания воплотились в жизнь – тем летом у них больше не было выбора – должны были заговорить пушки.

Но для этого было необходимо участие народа. На протяжении многих лет велась систематическая агитация за мировое признание Германии и подготовку к войне, за немецкий флот и авиацию. Колониальное и Морское общества организовывали граждан, военные объединения разжигали патриотические чувства, настоящий шовинизм и милитаризм. Правые партии кричали о новом миропорядке, а предшественники фашистских организаций, такие, как Пангерманский союз, стали идеологами войны, движущей силой, приближавшей её начало.

В Германии существовала некая сила, долгое время подавляемая, но теперь утвердившаяся как оппозиционная партия, ядро политической и культурной сфер рабочего класса – «Социально-демократическая партия Германии». Она стремилась к общественному перевороту, в её торжественных речах звучало даже слово «революция». Это, однако, была глубоко антимилитаристская партия, её ведущие деятели были убеждёнными антимилитаристами и защитниками солдат, подвергавшихся жестокой эксплуатации. Роза Люксембург и Карл Либкнехт выступали с радикальной критикой германского милитаризма. Как и дружественные ей иностранные партии, СДПГ была партией радикальных противников войны. Возможно, на немецкой земле, пусть и в либеральном баден-вюртембергском городе Штутгарте, в 1907 году прошёл большой социалистический конгресс. По итогам конгресса, после долгого обсуждения, сопровождающегося лишь небольшими разногласиями, была разработана примечательная и по сей день актуальная резолюция. По вопросу характера возможных войн делегаты из разных стран пришли к единому мнению. Они «вытекают из сущности капитализма. Они прекратятся лишь тогда, когда уничтожен будет капиталистический хозяйственный строй или когда огромность жертв людьми и деньгами, вызываемых развитием военной техники, и вызванное этим возмущение народов заставит уничтожить эту систему. Поэтому рабочий класс, которому преимущественно приходится поставлять солдат и приносить главные материальные жертвы, является естественным противником войны, стоящей в противоречии с его целью: созданием покоящегося на социалистической основе хозяйственного строя, который осуществил бы солидарность народов»[74].

Левые не хотели мириться с таким развитием событий (т. е. возможной войной), которое отодвинуло бы в итоге перспективу социалистической революции и принесло бы лишь разрушения и человеческие страдания. Споры шли о жесткости мер, при помощи которых они будут выражать свою позицию: протесты и демонстрации или более активное сопротивление? На конгрессе далеко идущие формулировки левых во главе с Розой Люксембург, В. И. Лениным, Ю. О. Мартовым имели успех. Но из заявлений ведущих социал-демократов против такого радикализма можно было заключить, что осмысление политической ситуации, страх перед репрессиями не позволит оказать слишком жесткого сопротивления.

Тем не менее на конгрессе было заявлено: «В случае угрожающего объявления войны рабочие заинтересованных стран и их представители в парламенте […] обязаны приложить все усилия к тому, чтобы мерами, представляющимися им наиболее действительными и естественно изменяющимися вместе с обострением классовой борьбы и общего политического положения, помешать возникновению войны». В случае, если война разразится, социалисты должны «(вмешаться) для скорейшего её прекращения и всемерно […] стремиться использовать вызванный войной экономический и политический кризис, чтобы поднять народ и тем самым ускорить падение капиталистического господства»[75].

В последующие годы, однако, в позициях большинства партийных деятелей и прежде всего обладателей мандатов немецкой социал-демократической партии произошло изменение. После выборов 1912 года они, самая сильная партия и фракция в рейхстаге, всё больше осознавали свою государственно-политическую роль, ответственность за поддержание государственного порядка. Ведущие политические деятели Фридрих Эберт, Филипп Шейдеман, Густав Носке или Эдуард Давид хотели нести ответственность и подготавливали почву для политических коалиций с буржуазией. Ввиду того что представители большинства в рейхстаге менялись, перемены затронули и правящие силы, в том числе на уровне руководства рейха, в окружении канцлера Бетмана-Гольвега. В то время как ультрарадикальные силы, поддерживающие кронпринца, всё еще фантазировали о государственных переворотах, рейхсканцлер был готов воспринимать социал-демократов всерьёз и сотрудничать с ними. Не в последнюю очередь это случилось потому, что их взгляды на защиту страны и колониальную политику в большинстве случаев уже сводились скорее к умеренной критике, а более радикальные левые, как Люксембург или Либкнехт, в этом отношении утратили влияние.

Наконец, была и ещё одна составляющая социал-демократического самосознания, благодаря которой оно в подходящий момент могло сработать в непредсказуемом направлении. Немецкие социал-демократы были – вполне обоснованно – решительными противниками русского царизма и начатой им в связи с революцией 1905 года политики репрессий. Если бы война началась, они могли бы с радостью сослаться на многочисленные уничижительные суждения своих предшественников, Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Оба они неустанно бичевали внешнюю и внутреннюю политику подавления, присущую царизму[76]. Для них эта страна была «полуазиатской по своей природе и образу жизни, традициям и учреждениям»[77]. Её ведущую роль в «Священном Союзе» 1815 года, подавлении польских восстаний, контрреволюционной интервенции в период революций 1848–1849 годов они бичевали в той же мере, в которой поддерживали антироссийскую пропаганду в Крымской войне 1853 года. В связи с этим Энгельс писал: «Россия определённо является страной завоевателей и была таковой на протяжении целого столетия, пока величественное движение 1789 года не породило для неё ужасного соперника, полного мощи и решимости. Мы имеем в виду европейскую революцию, взрывную силу демократических идей и присущее человечеству стремление к свободе. С той эпохи на европейском континенте в действительности было только две силы: Россия с её абсолютизмом – с одной стороны, и революция с её демократическими идеями – с другой. Кажется, что в настоящее время революция подавлена, но она