Шанхайский синдром - Цю Сяолун

– Доброе утро! – поздоровался старик.

– Доброе утро, – ответил Чэнь.

Еще до революции дом, видимо, сдавали в поднаем, чтобы там жило больше девушек. В каждой комнате помещалась, конечно, кровать – даже если для остального места не хватало. В крохотных нишах жили горничные или сутенеры. Наверное, именно поэтому после 1949 года дом превратили в общежитие. Теперь в каждой из таких комнатушек обитала целая семья. Помещение, некогда служившее просторной столовой, где клиенты заказывали пиры, теперь было тоже поделено на несколько комнат. При ближайшем рассмотрении становились явными многие недостатки подобных общежитий: зияющие окна, осыпающийся цемент, облупившаяся краска. В коридоре было не продохнуть от вони из общего туалета. Видимо, здесь имелось по одному туалету на этаж. Даже отсек, где раньше стояла ванна, разделили пластиковыми перегородками и превратили в несколько тесных душевых кабинок.

Знакомая картина! Общежития в Шанхае можно разделить на два типа. Первый – обыкновенный: в каждой комнате по шесть-семь кроватей или коек. Каждый жилец занимает пространство не больше своей койки. Жильцы – в основном молодые холостяки и незамужние девушки; в ожидании, пока трудовой коллектив предоставит им отдельную комнату и они смогут обзавестись семьей, они согласны были и на такое пристанище. В те дни, когда Чэня еще не сделали старшим инспектором, он подумывал о том, чтобы самому переселиться в такое общежитие; возможно, такой жест привлек бы к себе внимание жилкомитета. Он даже начал наводить справки, но передумал после того, как секретарь парткома Ли обещал помочь с квартирой.

Общежития второго типа, семейные, были как бы улучшенным вариантом общежитий первого типа. Из-за тяжелого положения с жильем люди подолгу стояли в очереди на получение комнаты или квартиры; они доживали до тридцати пяти-сорока лет, и у них по-прежнему не было надежды на то, что когда-нибудь им дадут отдельное жилье. Тем, кто больше не был в состоянии ждать, предлагали компромиссный вариант: комнату в семейном общежитии вместо койко-места. Теоретически такие люди оставались в очереди, но их шансы на получение отдельной квартиры резко сокращались.

Комната Гуань, очевидно относящаяся к жилью второго типа, находилась на втором этаже. Последняя дверь в конце коридора, прямо напротив туалета. С одной стороны, конечно, запах, но, с другой стороны, возможность быстро попасть в туалет считалась здесь преимуществом. Гуань тоже приходилось пользоваться общим туалетом вместе с другими семьями, жившими на этаже. Всего комнат было одиннадцать. Коридор загромождали груды угля, капусты, кастрюли, сковородки. У каждой двери стояла угольная печка.

На одной из дверей красовался кусок картона с написанным на нем иероглифом «Гуань». У двери Чэнь увидел маленькую, покрытую пылью печурку, рядом с которой лежала груда угольных брикетов. Чэнь отпер дверь. Коврик у порога был завален почтой – газеты больше чем за неделю, открытка из Пекина, подписанная неким Чжан Юнхуа, и счет за электричество, на котором, как ни странно, значился дореволюционный адрес: переулок Цинхэ.

Комната оказалась крохотной.

Постель была застелена, пепельница пуста, окно закрыто. Ничто не указывало на то, что перед смертью Гуань принимала здесь гостя. Да и на место, где кого-то убили, тоже не было похоже. Комната выглядела слишком аккуратной, слишком чистенькой. Мебель, вероятно, досталась Гуань от родителей – старая, тяжелая, но еще в хорошем состоянии. Из мебели в комнате были односпальная кровать, сундук-комод с несколькими выдвижными ящиками, большой платяной шкаф, маленькая книжная полка, диван, накрытый выцветшим красным покрывалом, и табурет, видимо служивший туалетным столиком. На шкафу стоял маленький телевизор. На полке – словари, сборник «Избранные произведения Мао Цзэдуна», сборник «Избранные произведения Дэн Сяопина» и несколько пропагандистских брошюр и журналов. Кровать была не только старой, но и очень узкой, покрывало на ней – довольно потрепанное. Чэнь присел на краешек, но не услышал скрипа пружин. Он отогнул простыню. Пружин и не было. Как, впрочем, и матраса. Простыни лежали прямо на твердой древесноволокнистой плите. Из-под кровати высовывались красные домашние тапочки; они еще больше подчеркивали пустоту безмолвной комнаты.

На стене над изголовьем висела обрамленная фотография Гуань, выступающей с докладом на 3-й конференции Всекитайских отличников труда, которая проходила в зале народных заседаний. Сзади виднелась фигура Генерального секретаря ЦК КПК, который аплодировал докладчице вместе с другими руководителями партии. На противоположной стене, над диваном, висел также большой портрет товарища Дэн Сяопина.

В корзине для бумаг Чэнь нашел только скомканные салфетки. На сундуке стоял непочатый флакон витаминов – печать на крышечке была еще не взломана. Несколько тюбиков с губной помадой. Флаконы импортных духов. Крошечное зеркальце в пластмассовой рамке. Чэнь стал выдвигать ящики стола. В верхнем лежали чеки из магазинов, несколько чистых конвертов и журнал о кино. Во втором ящике он увидел несколько фотоальбомов. Содержимое третьего ящика оказалось более пестрым. Шкатулка из кожзаменителя с дешевыми украшениями. Несколько более дорогих лосьонов и духов – скорее всего, пробники, принесенные с работы. Кроме того, Чэнь увидел золотую цепочку с кулоном в виде полумесяца, часы «Ситизен» с циферблатом, украшенным какими-то прозрачными камешками, и цепочку, сделанную из кости какого-то экзотического зверя.

В навесном шкафчике он обнаружил несколько стаканов и кружек и всего две черные мисочки для еды с набором бамбуковых палочек. Все вполне понятно, подумал Чэнь. В такое место гостей не пригласишь. Самое большее, что могла предложить хозяйка гостю, – выпить чашку чаю.

Он открыл дверцу платяного шкафа. На полках плотными стопками лежала одежда: темно-коричневое зимнее пальто, несколько белых блузок, шерстяные свитеры. В углу висели три пары брюк – классического покроя и довольно унылой расцветки. Может, они и не были дешевыми, но казались излишне консервативными для молодой женщины. Внизу стояла обувь: пара черных туфель на высоких каблуках, полуботинки на резиновой подошве и галоши.

Однако, когда Чэнь открыл другую дверцу, его ждал сюрприз. На верхней полке лежали новые, красивые платья из тонкой материи, модного покроя. Старший инспектор Чэнь не слишком разбирался в моде, но сразу понял, что вещи дорогие: на несрезанных магазинных ярлыках он прочитал названия известных фирм и марок. На другой полке лежало нижнее белье, которое в женских журналах называется романтическим или даже эротическим. Очень сексуальные штучки; видимо, кружева были не украшением, а основным элементом.

Две половинки платяного шкафа резко контрастировали друг с другом.

Гуань была не замужем; в период, предшествовавший гибели, она ни с кем не встречалась.

Чэнь вернулся к сундуку-комоду, вытащил из ящика фотоальбомы и разложил на столе, рядом с высокой вазой с букетом увядших цветов, подставкой для ручек, бумажным пакетиком черного перца и бутылкой питьевой воды «Кристалл». Видимо, стол служил хозяйке одновременно письменным, обеденным и кухонным.

Альбомов было четыре. В первом находились в основном черно-белые фотографии, разложенные в хронологическом порядке. На нескольких была изображена круглолицая девочка с конским хвостиком. Девочка лет семи-восьми улыбалась в камеру, готовясь задуть свечи на именинном торте. Девочка стояла на набережной Вайтань между мужчиной и женщиной; мужчина вышел нечетко, зато женщина получилась хорошо. Очевидно, ее родители. Через четыре-пять страниц Чэнь увидел девочку уже с красным пионерским галстуком; вот она подняла руку в салюте, глядя, как по флагштоку перед школой поднимается пятизвездный флаг.

Снимки во втором альбоме представляли больший интерес. На первой странице Чэнь увидел маленькую черно-белую фотографию. Должно быть, дело происходило в начале семидесятых годов. Гуань сидела на камне у пруда, опустив одну босую ногу в воду и подняв другую, и иголкой протыкала волдыри на ступне. На заднем плане виднелись несколько молодых людей, державших знамя со словами: «Смелее вперед!» Они горделиво вышагивали по направлению к храму Яньань. То был период «большого скачка», когда «красные охранники» – хунвейбины – обошли всю страну, пропагандируя идеи председателя Мао о «продолжении революции при диктатуре пролетариата». Яньань, уезд, в котором жил Мао до 1949 года, стал священным местом, куда совершали своего рода паломничества. Должно быть, тогда Гуань была еще совсем юной, только что вступила в ряды хунвейбинов. На рукаве у нее виднелась красная повязка. Выражение лица самое решительное: несмотря на стертые ноги, она не собиралась отставать от товарищей.

В середине второго альбома она превратилась в молодую девушку с правильным, красивым личиком, большими миндалевидными глазами и густыми ресницами. Теперь она была уже больше похожа на ту Всекитайскую отличницу труда, лицо которой знала вся страна.