Свой среди волков - Эллис Шон

Баня представляла собой купол, сделанный, как правило, из толстых ветвей ивы — дерева любви, ибо оно гнется, но не ломается. Сверху он был покрыт шкурами и одеялами. Внутри, в небольшом углублении посредине, горел огонь. Раскаленные камни были выложены вокруг огня в форме сердца. Их постоянно сбрызгивали водой, настоянной на разных травах, чтобы усилить жар. В результате получался сухой пар, как в сауне, от которого с человека сходит по семь потов. Помещение было низким и тесным: туда набивалось по одиннадцать — двенадцать человек зараз, причем выпрямиться во весь рост не представлялось возможным. Такая парильня символизирует материнскую утробу, темную и влажную, с маленьким входом-выходом, расположенным на западе или на востоке — в зависимости от того, кому вы направляете свои молитвы. Заходили туда спиной вперед и обнаженными, как бы возвращаясь в чрево матери. В бане можно было находиться по пять часов или даже дольше — разговаривать, молиться, благодарить духов, стихии и высшие силы. А по выходе охватывало такое чувство, будто ты и впрямь заново родился — и физически, и духовно.

Это было воистину удивительное переживание. Я помню, как старейшины племени говорили мне там, внутри, что-то важное, но я ничего не понимал — мои мысли парили где-то в пространстве, и я был совершенно не способен сосредоточиться, хотя и сознавал торжественность момента. Но информация как будто, минуя свои обычные каналы, напрямую врезалась мне в память. Той ночью я увидел нашу беседу во сне, а наутро, открыв глаза, обнаружил, что помню каждое слово!

Глава 9

Пойман с поличным

Прошло три недели с моего приезда в лагерь. Как-то раз после полудня я зашел в палатку-кухню выпить черного кофе, чтобы немного согреться. Остальные в это время были заняты приготовлением пищи. Один из биологов, увидев меня, спросил: «Ты что, вообще никогда не ешь?» — «Ем, конечно, — соврал я, — просто мое время обеда не совпадает с вашим».

Я отвернулся, и вдруг мои глаза встретились с пронзительным взглядом всезнающего Леви. Он стоял, скрестив руки на груди, прямо напротив меня, у входа в кухню. «Я слышал твои слова, — прочел я на его лице, — и знаю, что это неправда».

Этим дело вроде бы и кончилось. Однако пару недель спустя, пополняя в винчестерской лавке свои запасы ююбы, я снова наткнулся на Леви. Когда я отошел от прилавка с тремя фунтами конфет в бумажном пакете и уже собирался выйти на улицу, он вдруг возник передо мной, словно ниоткуда, в той же самой позе, скрестив руки на груди и глядя на меня в упор. «Наше время обеда не совпадает, не так ли?» — произнес он.

У меня внутри все оборвалось. «О господи, он меня вычислил, — подумал я, — и теперь первым же самолетом отправит домой».

«Зайди ко мне в офис, когда вернешься», — сказал он и ушел.

Это был очень долгий подъем по горной дороге. Я лихорадочно подыскивал оправдания и не придумал ничего лучше, чем безоговорочная капитуляция. Извинюсь перед ними, соберу вещи и попрошу кого-нибудь подкинуть меня до ближайшего аэропорта в Льюистоне. В Англии меня ожидала полная неизвестность. Но, что бы ни случилось, я знал одно: те четыре недели, что я провел здесь, были лучшим периодом в моей жизни. И, учитывая, что я не имел должного образования и не платил за обучение, все-таки это волшебное время продлилось на четыре недели дольше, чем я ожидал.

Но Леви прервал мою покаянную речь на полуслове. «Я поговорил с биологами, — сказал он, — и они хвалят тебя. Говорят, ты здорово помогаешь им ухаживать за волками. Поэтому я решил назначить тебе небольшую плату. Но я не буду давать тебе наличные, а открою кредит в магазине, чтобы ты мог питаться нормально, как все остальные».

Я был совершенно счастлив. Несколькими словами он в корне изменил мою судьбу. У меня будет доход, пусть и мизерный! Мало того что у меня не отняли крышу над головой и право жить среди людей, которыми я искренне восхищаюсь, и заниматься при этом любимым делом, — теперь я смогу еще и обедать по-настоящему! Все мои мечты сбывались на глазах. В общем, я остался в лагере еще на пять месяцев. Думаю, моя готовность терпеть любые лишения только ради того, чтобы быть с ними рядом и учиться у них, немало поспособствовала укреплению добрых отношений с Леви и его сотрудниками. Я не раз слышал, как они говорили новоприбывшим студентам, которые ныли по поводу условий жизни в лагере: «Посмотрите-ка на этого парня! У него, между прочим, вообще ничего нет, ему еле на еду хватает, и при этом он работает весь день и учится всю ночь!» Но я привык к трудностям такого рода. Ребенком я часто спал на голом полу в сарае, и все здесь, в Айдахо, — отсутствие запасной одежды, подушки и мебели — будто бы возвращало меня во времена детства, по которым я так долго тосковал. Я чувствовал себя в своей стихии; иными словами, я вновь обрел дом.

После обычного утреннего обхода на предмет проверки ограждения меня ждал завтрак, а потом — уйма дел. Я рубил дрова для лагеря, ездил на соседние фермы за тушами или, если нам сообщали, что где-то на дороге сбили животное, забирал труп оттуда. Я кормил волков и следил за состоянием их здоровья, готовил типи к приезду новых студентов, расчищал снег и занимался мелким ремонтом на территории лагеря. Когда Центр был открыт для посещений, я водил на экскурсии группы туристов — показывал им интересные места, развлекал историями и снабжал буклетами и сувенирами. Иногда я отправлялся с биологами следить за перемещениями волков, выпущенных на волю в рамках программы Леви. К каждому животному был прикреплен радиомаячок, так что мы всегда знали, где кто находится, и на основании этого изучали их поведение, а также предупреждали фермеров, если волк оказывался в опасной близости к их стадам. Подобные вылазки часто занимали больше суток, и по ночам, когда температура воздуха резко падала, я очень жалел, что прибыл в Айдахо без адекватного снаряжения или хотя бы пары более теплых носков. Спасала меня только армейская подготовка, в особенности тренинги по выживанию.

По окончании дневных забот у меня начиналась ночная учеба. Подготовительный курс охватывал множество направлений: принципы разумного и безопасного содержания волков в неволе, сведения об их поведении и способах коммуникации, правила сбора и хранения информации в полевой биологии. Я читал книги, изучал карты, слушал рассказы старейшин племени. Иногда по ночам я сидел между двух линий ограждения или ходил вдоль границы вольера, прислушиваясь к волкам и наблюдая за их общением между собой. Я старался узнать их как можно лучше. Все, что я видел, слышал и обонял, я подвергал тщательному анализу, пытаясь изучить повадки всех членов стаи, чтобы впоследствии было легче завоевать их доверие.

Местные волки выросли рядом с людьми. Они выступали в качестве посланцев из своего мира в наш и вполне с этой ролью справлялись. Чтобы войти к ним в вольер, не требовалось особой смелости. Биологи часто делали это, правда, только в дневное время. При этом они обращались с волками, как хозяева, и мне советовали действовать так же. Меня учили, что я никогда не должен контактировать с животными, опускаться при них на землю или смотреть им в глаза, а дотрагиваться до них можно только в случае крайней необходимости, и то лишь в области шеи и плеч. Мне твердили, что стоит выказать хоть малейшую слабость — и волк тут же возьмет над тобой верх.

На четвертой неделе пребывания в лагере я послушно заходил в вольер только днем и вообще всячески демонстрировал биологам, что я абсолютно благонадежен и никаких проблем со мной возникнуть не может. Но, глядя на наших животных, я с трудом верил, что это волки. Они были больше похожи на тени волков — слишком ручные, заискивающие, запуганные человеком. «Что, если я войду к ним ночью, в качестве члена стаи с низким статусом, как в Спаркуэлле? — думал я. — Смогут ли они тогда вести себя со мной свободно, как положено настоящим волкам? Начнут ли они проверять и воспитывать меня?»