Бессмертники — цветы вечности - Роберт Паль

— Ох, горюшко-горе, беда неизбывная, — вытирая кончиком платка лучистые карие глаза, то ли вздохнула, то ли всхлипнула она. — Гляжу, сердешный, издалека к нам? Досталось, поди, всего хлебнуть за дорогу-то?

— Досталось, Александра Егоровна, — не таясь, признался он. — И дорога была далекая… Такая далекая, что и вспоминать не хочется… и забыть нельзя.

— А ты, друг мой, не забывай. Иначе чем завтра жить будешь? Откуда крепость сердечную возьмешь? С чем новые беды одолеешь?

— Это вы хорошо сказали — про крепость, — заметил он. — Иному ее очень не хватает. Все, вроде бы, в человеке есть, а нет этой крепости — слаб человек.

— Вот я это сыну своему говорю. Понимает!

Иван вспомнил бесконечное хождение по ночному городу, своих молчаливых провожатых и поинтересовался:

— Сына-то вашего как зовут, Александра Егоровна?

— Сына? — так и засветилась хозяйка. — Шуриком сына зовут. Добрый, уважительный у меня сын. И отчаянный — страсть. Как уйдет по своим делам, так я уж от икон не отхожу, все молюсь за него. Твоя-то мать, поди, тоже из-за тебя ночи не спит?

— Не знаю, Александра Егоровна, не знаю…

— Давно, чай, не виделись?

— Давненько..

— А далеко ли родители проживают?

— Далеко, Александра Егоровна, хотя дело не в том…

Хозяйка споро убрала со стола посуду и, кинув взгляд за окно, обрадованно сказала:

— Вот и Шурик мой идет. С товарищем. Вы уж тут посидите, поговорите, а я во дворе покручусь: куриц своих покормлю, в сараюшке приберу… да и мало ли чего еще сделать надо…

«Опять, наверно, куда-нибудь поведут», — невесело подумалось Ивану. Впрочем, настроение сейчас у него было бодрое и даже приподнятое: он в Уфе, у своих, накормлен, напоен, — чего еще? Впервые за время «отлучки» из части по-человечески выспался — в тепле, под одеялом, без страха проснуться в кандалах, так что готов к любой работе.

Они вошли — Александр и один из вчерашних провожатых Ивана, тот, что уже под утро доставил его сюда. Оба невысокого роста, оба широкие в плечах, только Шурик несколько моложе и потемнее волосом. Старший товарищ его круглолиц, розовощек, с мягкими, светлыми, слегка вьющимися волосами, с небольшими, умными, лукаво щурящимися глазами.

— Ну вот, теперь другое дело, — удовлетворенно оглядев его с ног до головы, улыбнулся старший и протянул широкую, почти круглую ладонь. — Давай знакомиться: Назар. А это член нашей организации Александр Калинин.

— Иван, — в свою очередь представился и он. Вспомнив слова пароля, спросил: — Все ли живы и здоровы в семействе отца Иоанна?

— Все, слава богу, живы, — серьезно ответил Назар и от души рассмеялся: — А я до последнего момента сомневался… Все, знаешь, что-то тут ворочалось, скреблось. Мало ли, думаю, кому интересны сегодня дела уфимских боевиков!

— Неужто за жандармского агента приняли? — встревожился Иван.

— Приняли — не приняли, а присмотреться надо…

— Потому и по городу всю ночь протаскали? Присматривались?

— Не без того, не без того! Явка-то у тебя была в комитет, а сам требуешь боевую организацию.

— Мне нужен ты, Назар, ты — представитель Уральского областного комитета партии. И вот я тебя нашел, и это самое главное. На Урале я был в Екатеринбурге, но там никого наших не нашел. В Нижнем Тагиле мне дали явки в Уфу. И вот я тут. Согласен выполнять любую работу, какую партийный комитет или боевая организация сочтут необходимой.

Назар снова оглядел его с ног до головы и решительно придвинул стул.

— Садись, Иван, говорить будем. Раз уж решил в одной упряжке с нами ходить, исповедуйся. Сам понимаешь, чем лучше друг друга узнаем, тем крепче вера будет.

Иван сел рядом, бросил вопросительный взгляд на Александра и стал рассказывать:

— Я — Иван Дмитриевич Петров. Из семьи ветеринарного фельдшера. Работать начал рано, чуть ли не с детства. Зарабатывал свой хлеб на заводах Волги, Москвы. Там приобщился к делу, посещал кружки, участвовал в забастовках. Четыре года тому назад забрили на цареву службу — на Балтийский флот. В девятьсот пятом повздорил с начальством — перебросили на Черноморский. В том же году… опять повздорил — перевели на Каспий…

— Там опять повздорил, — хохотнул в кулак Назар, — пришлось убечь на Урал? Так, что ли?

Глядя на круглого, румяного, хохочущего товарища, Иван тоже улыбнулся.

— Пришлось вот, чего уж тут… Еле-еле от «фараонов» ноги унес.

— А что на Балтике не понравилось? — стал допытываться Назар. — Из-за чего с начальством разошелся?

— Склад с оружием большевикам сдал, а это ему не понравилось…

— А на Каспии?

— И в Баку — то же самое. Только тут я решил уйти совсем. Кавказские товарищи перебросили на Волгу. Тут за мной увязались филеры. Пришлось двигаться на Урал.

— Так, так, — вмиг посерьезнел Назар. — Ну а на Черном море на каком корабле служить пришлось?

— На Черном? На эскадренном броненосце «Князь Потемкин Таврический».

Стоявший за его спиной Александр Калинин тоненько присвистнул.

— Вот это дело! А ты не заливаешь, дядя?

Иван медленно поднялся, укоризненно покачал головой:

— Не надо со мной так, братишка — И Назару: — Еще вопросы будут?

— Не сердись, друг, но вот только теперь и начнутся главные вопросы! Нет, а, может, лучше на собрании дружины расскажешь? Так сказать, лекция о революции — человека из революции? Согласен?

Ивану это не понравилось.

— Если вам действительно интересно меня послушать, я согласен кое-что рассказать. Но только не всем, как того хочешь ты, Назар. В моем положении такой популярности мне не нужно, понимаете?

Те молча переглянулись.

— Понимаем, — согласился Назар. — Но нам-то ты, надеюсь, расскажешь? Хотя бы о «Потемкине»? Поверь, это не праздное любопытство, Иван.

— Поживем — увидим, — неопределенно ответил Петров.

— Ну а совету дружины как позволишь о себе доложить?

— Так и доложи: большевик, беглый матрос… Совету, пожалуй, все можно.

— Там и решат, какую работу тебе поручить.

— Я бы хотел боевую.

— Инструктором? Люди, прошедшие службу в войсках, нам очень нужны.

— Можно инструктором, можно рядовым бойцом. Лишь бы скорее — за дело.

— Дело будет, — твердо пообещал Назар.

На следующее утро Калинин подвел его к вешалке и с улыбкой сказал:

— Вот ваша одежда, Иван Дмитриевич. Из старой оставили только сапоги, вы уж не взыщите.

На крюке перед ним висело не новое, но еще вполне добротное пальто. Верх черный, подклад синий.

— Можно и наоборот, — усмехнулся Александр, снимая пальто с вешалки. — Вот видите, теперь верх синий, а низ черный. Работа наших девушек. По специальному заказу!

Иван повернул пальто и так, и этак, примерил, прошелся по комнате.

— Спасибо. Хорошо придумано. Всем бы такую одежу пошить!

На соседнем крюке висели теплый, ручной вязки, шарф и еще вполне сносная шапка-ушанка.

— А тут никаких хитростей нет? — разглядывая их, усмехнулся он.

— Тут пока не придумали…

Он примерил и то, и другое и остался вполне доволен. Тогда Александр передал ему небольшой тощий сверток. Иван осторожно развернул тряпицу — паспорт! Да не какая-нибудь там липа, а, похоже, самый настоящий, никакой специалист не придерется!

— Да, вполне надежный, — подтвердил Калинин. — Вот только с «Иваном Дмитриевичем Петровым» придется расстаться. Теперь вы Петр Литвинцев, а для всех нас — просто товарищ Петро.

— Почему Петро?

— Потому что Петр у нас уже есть.

Иван вчитывался в бегущие строчки документа. Петр Никифоров Литвинцев… Из крестьян Самарской губернии… 1880-го года рождения… Отец такой-то, мать такая-то… Жена Варвара…

— А без этого нельзя было обойтись? Я ведь не женат.

— Для большей убедительности, товарищ Петро. В ваши двадцать шесть лет многие уже ребятишек растят. Особенно в деревне, где женятся рано.

— Это верно… Спасибо…

— И еще, товарищ Петро. Назар просил передать, что сегодня собирается совет дружины. Вам надлежит быть.

— Где? Когда?

— Вечерком. Я провожу, тут не далеко…

Днем Иван в первый раз вышел в город осмотреться. Погода выдалась ясная, солнечная, с небольшим морозцем. Средне-Волновая улица, на которой стоял дом Калининых, находилась в так называемой Архиерейской слободе и вилась над крутым и высоким бельским откосом. Неподалеку, солидно возвышаясь над прочими строениями, находились дома уфимского губернатора и архиерея. Перед ними раскинулся довольно просторный городской сад, за ним — не менее просторная Соборная площадь с кафедральным собором в середине…

— Хороши соседи, — довольно усмехнулся Иван. — Знают уфимцы, где устраивать свои явки!

Он прошелся по Фроловской и Ильинской, погулял по Пушкинской и Губернаторской, полюбовался видами Большой Успенской, Телеграфной и Казанской. Потом были Центральная и Александровская, Гоголевская и Аксаковская, Уфимская и Достоевская, Бекетовская и Церковная… — практически весь город.