Скачу за радугой - Юзеф Принцев

— Молодцы! — небрежно похвалил их Тяпа. — Но это все семечки! Доски надо доставать!

Тяпа стал неузнаваем. Ходил важный, как индюк. Покрикивал, распоряжался. С Генкой он советоваться перестал, да тот ни во что и не вмешивался, хотя от поручений не отказывался.

Вот и сейчас Тяпа, важничая, распекал Игоря Мачерета:

— Ты не мочало жуй, а докладывай. Достал план?

— Ну да! — отмахнулся от него Игорь и опять обернулся к окружавшим его ребятам. — Я говорю: нарисуйте, пожалуйста, план землянки.

— А Поливанов что? — допытывался Шурик.

— «Сам, — говорит, — рисуй».

— А ты что?

— Я говорю: вы расскажите, я зарисую.

— А он что?

— «Зачем, — говорит, — тебе?»

— А ты что?

— Короче! — перебил их Тяпа. — Где план?

— Вот… — Игорь протянул ему листок бумаги.

Тяпа покашлял в кулак, нахмурил белесые брови.

— Так… — цедил он сквозь зубы, разглядывая план. — Это нары… Это стол… А это что за дырка от бублика?

— Котелок, — объяснил Игорь.

— Какой еще котелок? — наморщил лоб Тяпа.

— Для каши.

— Медный?

— Откуда я знаю?! — пожал плечами Игорь.

— Надо было узнать, — опять солидно откашлялся Тяпа. — Пошли!

— Куда? — угрюмо спросил Пахомчик.

— На хоздвор, — бросил через плечо Тяпа. — Я там котел безнадзорный видел. За мной!

Тяпа не торопясь, вперевалку направился к хоздвору.

Конь побежал за ним. Игорь и Пахомчик поплелись следом.

На крылечке дачи остались сидеть Генка, Оля и Шурик.

— Так теперь и будет? Да, Ген? — вздохнул Шурик.

— Что будет? — притворился непонимающим Генка.

— Сам знаешь! — отвернулся от него Шурик. — Раскомандовался!

— Пусть командует, раз нравится.

— Несправедливо это! — закричал Шурик. — Ты нам про землянку рассказал, про старика этого, про разведчика… А он главный, да?

— Не все равно, что ли? — покосился на Олю Генка.

— А глаза у тебя почему такие? — не успокаивался Шурик. — А ходишь почему так?

— Как? — растерянно спросил Генка.

— Как будто тебя сзади палкой хотят ударить, — выпалил Шурик и сам испугался того, что сказал.

Генка ничего не ответил. Он смотрел на Шурика виновато и беспомощно. Шурик покраснел и забормотал:

— Ты по-хорошему хотел… Чтоб интересно… Чтоб красиво… А он только орет: «Туда, сюда!.. За мной! Вперед!» Что, не так? Не так, да?! Молчишь? Ну и пожалуйста! Ладно! Пускай!

Шурик махнул рукой и убежал. Генка криво усмехнулся и сказал, не глядя на Олю:

— Ну, Шурик! Дает вообще-то…

— Ой, Ген! — поморщилась Оля. — Разговаривай по-человечески, а?

— Виноват, исправлюсь! — склонился в шутовском поклоне Генка, но голос у него дрожал. — Шурик мне нотацию читает, ты в училки лезешь!

— Гена!

— Алё?! — кривлялся Генка. — Вы меня? Был да весь вышел! Теперь так… Трепач… Псих-одиночка… — Он взглянул на побледневшую Олю и, чувствуя, как от отчаяния сжимается горло, хрипло сказал: — И тогда трепался. У изолятора. Ясно? Салютик!

И, сгорбившись, ушел.

Оля стояла, запрокинув лицо к небу, и со стороны казалось, что она разглядывает наползающую на солнце черную тучу. Откуда-то появилась Ползикова. Постояла, подозрительно поглядывая то на Олю, то на небо, потом спросила:

— Ты что, Травина?

— Ничего, — Оля даже не повернула головы в ее сторону.

— Плачешь, что ли?

— Еще чего!

— А лицо мокрое?

— Умывалась.

— Без полотенца?

— На солнце сушу.

— Где оно, солнце-то? — забормотала Ползикова. — Тучи!

— Для кого тучи, а для кого нет! — все еще глядя в небо, сказала Оля. — Ясно? Салютик!

Она помахала Ползиковой рукой и ушла.

— Дура и не лечится… — растерянно прошептала Ползикова и задумалась.

Она стояла, накручивая на палец конец своей жиденькой косички, нижняя губа смешно оттопырилась, опустились всегда поднятые брови, остренький носик стал толще и добрее, в глазах стояли слезы, и не понять было, кого она жалеет больше — себя или Олю.

Неизвестно, сколько бы она так простояла, если бы не увидела мальчишек, тащивших старый котел.

Ползикова шмыгнула носом, лицо ее опять стало пронырливым и хитрым, как у лисенка. Она вытянула шею и спросила:

— Это что у вас?

— Спрос! — сердито отозвался Тяпа.

— Нет, правда?

— Не видишь — котел! — пробасил Пахомчик.

— А зачем?

— Компот варить, — разозлился Тяпа.

— Ну да! Компот… Правда, мальчики, зачем?

— Металлолом это! — брякнул Конь. — Понятно?

— А разве наш отряд собирает? — встревожилась Ползикова.

— Слушай, иди ты отсюда… — шагнул к ней Тяпа.

— Спросить нельзя?

— Вали, вали!

Ползикова отошла, поджала губы, увидев торопящегося куда-то завхоза, крикнула:

— Аркадий Семенович!

Тяпа погрозил ей кулаком и с независимым видом уселся на опрокинутый котел. Ползикова отвернулась и сказала подошедшему завхозу:

— Вот!

— Что «вот»? — близоруко щурясь, переспросил Аркадий Семенович.

— Котел.

— Я, деточка, не слепой. Куда вы тащите эту грязь?

— Лом собираем, — зевнул Тяпа. — Металлический.

— Очень нужное дело! — закивал завхоз.

— Кто больше соберет, тому премия! — ухмыльнулся Конь, подмигивая Тяпе.

— Относительно премии я не в курсе, — озабоченно почесал пальцем переносицу Аркадий Семенович. — Но раз надо — будет. У меня кровати списанные лежат. Можете взять.

— Где? — встрепенулась Ползикова.

— На хоздворе. За дровами.

— Ага! — Ползикова повернулась на пятке и убежала.

Аркадий Семенович посмотрел ей вслед и опять почесал переносицу.

— А кто будет вывозить?

— Кого? — передразнивая завхоза, почесал нос Тяпа.

— Лом.

— Не знаю, — пожал плечами Тяпа.

— Представьте, и я не знаю. Ну, ну… Тащите. Там разберемся…

Аркадий Семенович побежал, будто покатился, на своих коротких ножках в столовую, а мальчишки повалились на траву, задыхаясь от смеха. Потом Конь сел и сказал:

— Людмила идет.

— Давай в лесок! — скомандовал Тяпа. Мальчишки, как муравьи, облепили котел и скрылись за дачами.

Людмила шла не одна. Рядом с ней, широко ставя ноги в мальчиковых полуботинках, шагала докторша. Она сама была похожа на мальчика: маленькая, худенькая, с прямыми плечами, на которых белый халат висел как на вешалке. Докторша и стриглась под мальчика. И носила очки в круглой детской оправе. Только волосы были седыми, а лицо в мелких-мелких морщинках.

Сунув сжатые кулачки в карманы халата, докторша озабоченно говорила Людмиле:

— Очень странные травмы, Людмила Петровна! Я бы сказала, производственные!

— Что это значит? — не поняла Людмила.

— Повреждения кожного покрова, нанесенные в результате неумелого или небрежного обращения с режущими инструментами. Рваные и колотые раны.

— Раны?! — ужаснулась Людмила.

— Пока незначительные, — успокоила ее докторша. — Но все время у одних и тех же!

— Орешкин и компания? — мрачно спросила Людмила.

— Да… — вздохнула докторша. — Вы уж проследите за этим, пожалуйста!

— У них вожатый есть, — нахмурилась Людмила и, увидев идущего навстречу Вениамина, добавила: — Легок на помине!

Вениамин, заметив их, хотел свернуть в сторону, но остановился и спрятал руки за спину.

— Здравствуйте! — сказал он.

— Здравствуй… — буркнула Людмила. — Опять на твоих жалобы.

— А что такое? — обернулся Вениамин к докторше.

— Собственно, жалоб нет, — пожала плечами докторша. — Беспокоит количество травм во втором звене. Режутся, колются, царапаются!

— Ах, это! — беспечно махнул рукой Вениамин.

На солнце сверкнул топор, который он до этого прятал за спиной.

Докторша испуганно ахнула и отступила. Вениамин смутился и опять спрятал топор за спину.

— Так… — протяжно сказала Людмила. — Зачем тебе топор?

— Дрова решили заготовить, — ответил Вениамин. — Для костра!

— Давно заготовлены, — подозрительно смотрела на него Людмила. — На хоздворе лежат.

— Не знал… — сказал Вениамин и засмеялся. — Какие это дрова? Полешки! А мы таежный хотим запалить. В два ствола!

— Никаких таежных! — испугалась Людмила. — Я запрещаю!

— Хорошо, — покорно согласился Вениамин. — Не будем.

— Я пойду, Людмила Петровна… — сказала докторша и застучала полуботинками по мощенной кирпичом дорожке.

— Орешкина видел? — помолчав, спросила Людмила.

— А что? — насторожился Вениамин.

— Идем сейчас с Викторией Степановной, а он у изолятора в лесочке сидит. На пеньке. Сгорбленный такой… Как старичок. «Заболел?» — спрашиваю. А он как зыркнет на меня. «Спасибо, — говорит, — нет!» — Людмила вздохнула и задумчиво добавила: — Нераскрытый он для меня мальчик. И проявления у него нездоровые. Правда, они поссорились, но все-таки…