В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь - Николай Александрович Лейкин

– Кельнер! Бутылку неготинского! – приказал Николай Иванович другому слуге.

Появилось вино, появился бульон. Николай Иванович налил вина в три стакана, чокнулся со стаканом брюнета, отпил из своего стакана и поморщился.

– Отчего это такой чернильный вкус? Словно чернила, – спросил он брюнета и стал смотреть вино на свет. – И такое же темное, как чернила.

Брюнет не понял вопроса и отвечал, смакуя вино:

– Добро чермно вино! Добро… Наиболий вино.

– Ну, не скажу. По-нашему это скуловорот, а не вино.

– Како?

– Скуловорот. А как это по-вашему, по-сербски – не умею перевести.

Морщилась и Глафира Семеновна, скушавши две ложки бульона.

– Ну и бульон тоже стоит вина! – сказала она. – Сальный какой-то… Будто тоже из овечьего мяса сварен.

– Есте, есте. С овечье месо, – кивнул брюнет.

– Да что вы! Кто же из баранины бульон варит! То-то я чувствую, что свечным салом пахнет, – сказала Глафира Семеновна и отодвинула от себя бульон. – Скажите, неужели это самый лучший ресторан? Мы просили извозчика привезти нас в самый лучший, – спросила она брюнета. – Добре этот ресторан?

– Наиболий немский ресторан, – кивнул брюнет.

– Немецкий, а такой плохой, – пожала плечами Глафира Семеновна. – Так какая же это маленькая Вена! Разве в Вене так кормят!

– Ну, на безрыбье и рак рыба, – ободрял жену Николай Иванович, съевший всю свою порцию бульона. – И из овечьего мяса бульон для разнообразия поесть не дурно. Приедем в Петербург, так будем рассказывать, что ели в Сербии бульон из овечьего мяса.

И он придвинул к себе порцию бифштекса. Придвинула и Глафира Семеновна, отрезала кусочек и понюхала.

– Деревянным маслом что-то припахивает, – сказала она и, положив в рот кусочек, стала жевать. – Положительно деревянное масло.

– И я слышу, – отозвался Николай Иванович, уничтоживший уже половину бифштекса. – Но это ничего. В Неаполе ведь мы заведомо ели же бифштексы на прованском масле.

– Так то на прованском, а это на деревянном.

Глафира Семеновна отодвинула от себя бифштекс.

– Брат-славянин! Оливковое это масло? Елей? Из оливок елей? – спросил Николай Иванович брюнета.

– Олива, олива… Есте… – отвечал тот.

– Ну вот видишь… Кушай… Ведь и деревянное масло из оливок, только похуже сорт. Кушай… Это не вредно.

– Сам жри, а я не могу… – отчеканила жена и стала кушать белый хлеб, запивая его глоточками неготинского вина. – Завезли в такое государство, где можно с голоду помереть, – прибавила она и приказала подать себе кофе со сливками.

Николай Иванович между тем ел поданный ему бараний фарш в виноградных листьях, жевал, морщился и силился проглотить.

– И охота тебе всякую дрянь есть! – сказала ему Глафира Семеновна.

– Нет, оно не совсем дрянь, а только уж очень перчено. Весь рот спалило. Очень уж что-то туда ядовитое намешано.

Он проглотил наконец кусок и вытаращил глаза, открыв рот.

– Добре? – спрашивал его брюнет улыбаясь.

– Добре-то добре, только уж очень пронзительно. Что здесь имо, брат-славянин? – спросил Николай Иванович, указывая на колобок, завернутый в виноградный лист, оставшийся на тарелке.

– Бибер[33], паприка… Добры бибер…

Второго колобка Николай Иванович уже не стал есть и тоже спросил себе чашку кофе.

– Ну, все-таки настоящего сербского блюда попробовал, хотя и опалил себе рот, – сказал он себе в утешение. – Зато уж самая что ни на есть славянская еда!

За питьем кофе супруга стала расспрашивать брюнета в очках, есть ли в Белграде какие-нибудь увеселения, но оказалось, что никаких. Театр имеется, но труппа в нем играет только зимой наездом. Есть концертный зал, но концертов ни сегодня, ни завтра в нем нет. Есть какой-то кафешантан, но брюнет, назвав его, тотчас же предупредил, что дамы туда не ходят.

– Так что же мы здесь делать-то будем? – сказала Глафира Семеновна. – Знаешь что, Николай? Расплачивайся за прекрасную еду, поедем сейчас посмотреть две- три здешние церкви, и если можно сегодня вечером, то сегодня же и покатим дальше.

– Да, пожалуй… – согласился муж. – Меня и самого этот Белград что-то не особенно интересует. Пустынный город. Теперь в Софию. К другим братушкам.

– Поедем, поедем… Здесь с голоду помрешь. Нельзя же только одним кофеем с булками питаться. Авось у болгар в Софии лучше и сытнее. А здесь только одно овечье мясо. Помешались на овечьем мясе.

Супруги начали расспрашивать брюнета, когда отходит поезд в Софию. Оказалось, что поезд, направляющийся в Софию и в Константинополь, проходит только один раз в день через Белград, именно в те вечерние часы, когда супруги вчера сюда приехали.

– Тогда сегодня вечером и уедем! – еще раз подтвердила Глафира Семеновна и до того обрадовалась, что она сегодня уедет из Белграда, что даже просияла. – А теперь возьми мне, Николай, пяток апельсинов, – указала она на апельсины на буфете. – Будем ездить по городу, так я съем парочку в экипаже. Не перед кем тут церемониться на улице. Дайте сюда апельсинов! – крикнула она слуге по-русски.

– Портогало! – перевел слуге брюнет.

– Портогало апельсины-то по-сербски. Надо запомнить. Ты запиши, Глаша, – сказал Николай Иванович и стал рассчитываться со слугой, подавшим тарелку с апельсинами, за все съеденное и выпитое.

Ну, прощай Белград!

Было под вечер. Осмотрев немногочисленные храмы Белграда и не найдя в них ни особенных древностей, ни великолепия, присущего даже некоторым русским богатым сельским церквам, супруги Ивановы возвратились к себе в гостиницу, но лишь только стали подниматься по лестнице домой, как на площадке столкнулись с евреем- менялой. На двух имеющихся на площадке стульях меняла расположился с каким-то линючим тряпьем и, вытащив из кучи что-то рыжевато-красное, потряс им перед Николаем Ивановичем и воскликнул:

– Самова древнего желетка от самого древнего сербский царь! От девятой столетий! Купите, ваше превосходительство!

– Ничего нам не надо! Ничего. Пропустите, пожалуйста! – оттолкнул его тот, проходя в коридор гостиницы, но еврей бежал за ним сзади, совал Глафире Семеновне в руки кинжал в бархатных ножнах и предлагал:

– Купите, мадам, супругу для кабинет! Дамаскова сталь ятаган от янычар. Янычарскова кинжал – и всего только сорок динаров бумажками.

– Зачем нам такая дрянь? Этой дряни у нас и в Петербурге на толкучке много, – сказала Глафира Семеновна, сторонясь от еврея, и вошла в отворенную мужем дверь своего номера. – Вот неотвязный-то! Сюда прилез, – прибавила она.

А еврей кричал из-за двери:

– Таково янычарсково кинжал в Петербурге на толкучке? Пхе… Приедут господа англичане – мне сто динаров дадут, но я хотел услужить для хорошего русского соотечественник. Мадам! Хотите самова лучшего турчанский головной убор?

Супруги ничего не отвечали, и еврей умолк.

– Как он мог узнать, где мы остановились? – удивился Николай Иванович. – Ведь мы не говорили