Поход Ермака - Василий Ян

– Палят! Наши палят! – не помня себя вскричала Таня и, как безумная, вскочила с колен. Вскочили за нею и все остальные.

Следом за пушечным выстрелом раздался гулкий не то рев, не то вой. Казалось, целая лавина обрушилась на острог. Земля задрожала от топота нескольких сот ног. Дрогнули, казалось, сами стены острога.

– Никак уж близко?! – побледневшими губами произнесла Анфиса Егоровна.

Бледные, встревоженные лица девушек выражали ту же боязнь.

– К дяде, к дяде! К крестненькому пустите! Пустите меня! – как безумная кричала и металась по своей светлице Таня.

Девушки с Анфисой Егоровной, как могли, удерживали ее.

За первым пушечным ударом прогрохотал второй, за ним третий, четвертый.

От каждого из них дрожали крепкие тесовые хоромы и не менее их могучие стены и ворота острога. Минуты тянулись убийственно долго. Казалось, ночь обернулась назад, не двигаясь к рассвету.

Таня то металась по-прежнему в горнице, умоляя отпустить ее к крестному, то снова притихала, и упав на колени, слала горячие молитвы Царице Небесной.

Наконец, первые лучи рассвета долгой северной ночи пробили ее негустой, но таинственный мрак.

Затихла и пальба из пушек и пищалей, но не надолго.

Опять прогремел могучий залп и как раз в ту минуту, когда находившиеся в светлице девушки менее всего ожидали этого. Новый дикий вой пронесся над степью, гораздо более резкий и страшный, нежели все прежние крики. Ужас сковал сердце бывших в светличке. Старая Егоровна снова тяжело рухнула на пол перед иконой.

– Знать, нам смерть пришла! – прошептала трусливая, тихая Домаша.

– Глянь-ка, боярышня! Зарево ин тамо! – послышался крик Агаши, не отходившей от окна. – Никак посады наши жгут, треклятые…

– Где? Где? – так и метнулась к оконцу Таня.

И тотчас же, вся бледная, отскочила назад.

– И впрямь жгут… Скоро и до нас доберутся… – чуть слышно прошептали ее трепещущие губы. – Татьяна Григорьевна… боярышня… глянь-кось! От реки-то в обход берут… Из соседней горницы из окошечка видать все, как на ладони. Ох, Господи! Никак оцепили острог…

И испуганная насмерть Машенька появилась на пороге смежных светлиц.

Точно по команде, девушки кинулись в соседнюю комнату, выходившую углом на другую сторону острога, и жадно прильнули к оконцу.

В заметно растаявшем сумраке июньской ночи, со стороны реки быстро подвигалась по направлению к острогу огромная толпа.

– В обход и то взяли!… Господи, помилуй! Чем прогневили Тебя? – в ужасе прозвенел чей-то испуганный голос.

– Ништо… Здеся заметы да вал не подпустят! – уверенно прозвучал более спокойный голос Агаши.

Таня с надеждой и мольбой взглянула на божницу.

– Дай-то, Господи! – шепнула она.

А между тем толпа все подвигалась и подвигалась. Вот уже близко она… Вот совсем приблизилась к первому замету… Ровно и степенно движется… Будто и не югры-дикари это, будто свои…

– Боярышня! Глянь-ка!… Да ведь это наши! – крикнула во весь голос Агаша, приткнувшись к оконцу.

В один прыжок Таня была подле нее.

– И впрямь! Евстигнеюшка с челядью, што крестный на Каму посылал! Угодники Божии! Спасены мы! Небось, народищу-то, народищу сколько с собой ведут! Сотен с пять будет… На югров ударят сейчас.

И вся трепеща девочка прильнула к расписной слюде оконца.

Мрак поредел. Светлое утро вставало уже над Строгановским городком. Теперь ясно можно было различить из теремных окон огромную пятисотенную толпу, правильными рядами шедшую к острогу. Впереди всех выступал дворецкий Строгановых, Евстигней Дмитрич. Обок с ним шел чернобородый богатырь с гордой осанкой, в расшитой парчой светлой чуге [короткий кафтан], с длинной заморской саблей, привешенной к поясу. От всей его фигуры так и веяло мощью и удалью. Чуть отступя за ним шагал седоватый молодец в более скромной одежде.

Очевидно вновь появившиеся были поражены гулом и шумом, доносившимися из степи. Строгановский городок с поселками и варницами загораживал от них хозяйничавших с той, задней, стороны югров. Но новая пушечная пальба и смятение на стенах острога заставили разом остановиться отряд.

Из теремного окошечка было хорошо видно девушкам, как передовой богатырь сделал знак рукою дружине и, выхватив саблю, первый ринулся вперед, вдоль стены острога. За ним ринулись и остальные. Только старик Евстигнеич с холопами прошел по мосту, висевшему над заметами, к воротам городка.

Присутствующие в Танюшиных горницах женщины притихли в ожидании. Их сердца то бились, то замирали. Напряженное ухо ловило малейший звук.

Ждать пришлось недолго. Дикий рев югорцев и торжествующие крики набросившейся на них дружины огласили окрестности Сольвычегодской крепости. Половина орды бросилась назад, в степь, половина осталась на месте, изъявляя покорность.

Радостными криками отвечали засевшие в стенах, в башенках острога воротники и Семен Аникиевич.

– Сам Господь послал тебя вовремя, удалой козаче! – выходя с образом и хлебом с солью из ворот острога навстречу победителю, произнес Строганов и истово троекратно поцеловался с вожаком отряда. – Кабы опоздал малость, нагрянули бы дьяволы и на самый острог… Недаром запалила посады окаянная нечисть! – заключил он печально, глядя на алое зарево, поднимавшееся к небу от поселка.

– Ладно, потушим! Туши, братцы, пожар! – обратился Ермак Тимофеич к своим молодцам, – хозяин-купец именитый, спасибо скажет!

И большая часть его дружины кинулась к поселку, уже сильно занявшемуся огнем.

– Милости просим, гостюшка дорогой!

И с низким поклоном Семен Аникиевич ввел давно желанного пришельца в ворота острога.

– А вас, молодцы, прошу на ближайшее село проследовать… Там вам и избы, и снедь – все готово в ближнем селении. Который день ждем вас, дорогих гостей! – окинув взором оставшуюся толпу казаков, попросил он с новым поклоном.

– Веди, Иванович, робят в село, а апосля вертай в хоромы к господину купцу, – обратился Ермак к есаулу и снова с поклоном, исполненным почти царственного достоинства, сказал Строганову: – Уж не погневись, батюшка Семен Аникич, это рука моя правая. С им, с есаулом моим, мы не разлучаемся никогда. Уж коли меня чествовать мыслишь, то с ним заодно почествуй, именитый купец.

– Будь благонадежен, Василий Тимофеич, – не обижу ни есаула, ни других помощников твоих… Не побрезгуй на гостеприимстве нашем, Иван Иванович! – так же низко кланяясь, обратился Строганов к Кольцу.

Не из страха перед удалыми волжскими разбойниками, не из желания подслужиться им с таким почтением отнесся Сольвычегодский владелец к удалой разбойничьей дружине: искренно, радостно обнимался с гостями старик Строганов. Одним своим появлением они обратили в бегство орды кочевников и впредь будут ограждать от набегов вверившихся под его, Строгановское, крылышко поселенцев.

И это несказанно радовало именитого купца.

Ночь между тем растаяла совсем. Огненный диск восходящего солнца окрасил пурпуром степь. Зарево пожара побледнело. Удалые Ермаковские молодцы затушили огонь и теперь, при блеске возродившегося дня, устраивались в своих новых жилищах. Как раз к этому времени подоспел и вернувшийся отряд охотников с Максимом и Никитой во главе.

Отлегло от сердца Строганова. Теперь он был вне опасности со всеми своими поселенцами и с дорогой семьею, под мощной защитой славных волжских казаков.

11. НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ. – ПРЯТКИ. – РОКОВОЕ ОТКРЫТИЕ

Раздольное, веселое пирование шло в стольной палате просторных Строгановских хором. Вдоль столов, покрытых камчатными скатертями, с золотыми гривками по краям, на длинных, широких скамьях, обитых богато расшитыми полавошниками, сидели гости. Столы гнулись от обилия наставленных на них блюд, под тяжестью ковшей с брагою и медом.

Чего– чего только не было тут! И рыбные блюда, нежная, розоватая омуль [сибирская рыба], и язь, приправленная перцем и пряностями, всякая дичина, начиная с фазанов и кончая мелкими рябчиками да лесными петухами, пироги с саго и мясом и курники, начиненные шпигом, оладушки, лапша, жареная баранина с кашей, гуси, свинина.

Челядь только и знала, что убирала смену за сменой, подавая без конца кушанья и яства.

Не меньшим количеством сортов отличались и вина. Тут были меда сыченые, малиновые, инбирные и другие, брага и олуй [пиво], и фряжское, заморское питье, романея, мальвазия и рейнские вина, так и искрившиеся в серебряных стопках и ковшах. Этими заморскими питьями были до верху полны Строгановские погреба.

Гости отдавали должную дань и винам, и снеди.

Пировали в четырех горницах. Василий Тимофеич со всей своей дружиной был приглашен отпраздновать свой приход в Строгановские владения. Не все приглашенные разместились даже в доме. Пришлось понаставить столы на вольном воздухе, чтобы уместить всех пятьсот сорок человек.

В стольной палате самого хозяина сидели только самые почетные гости: атаман с есаулом да Яков Михалыч или Волк, Никита Пан и молодой Мещеряк.