Зерно А - Анастасия Павлик

Итак, Бык сказал, что не раньше, чем этим утром, Агния наведывалась в Церковь механизированных к некому Пушистому Хвосту, чтобы забрать предназначенное для Константина зерно. Собственно, куда ей еще наведываться, как не в единственную в городе колыбель легальных зерен? Просто необходимо знать верные точки соприкосновения. Такие, как, например, Пушистый Хвост. Все лучше, чем, попав в Церковь, начать орать: «Кто здесь, обходя установленные правила, продает билетики в коматозность?»

Вообще, для того чтобы купить зерно и легально уплыть в мир коматозности, надо иметь статус в обществе, связи и справку о психическом здоровье. У Константина не было ни первого, ни второго, ни третьего. У Агнии не было первого и третьего, но было второе. У меня было первое, второе и третье, но сознательно я бы никогда не выбрала себе этот путь. Но кто меня спрашивал?

- А если Бык соврал? – спросила я, глубоко затягиваясь. От дыма появилась приятная тяжесть в горле. Хоть что-то не меняется.

- Под «Туристом» не врут.

Прежде чем поехать в Церковь, надо было избавиться от тела, начинающего быстро деревенеть. Скоро Бык станет неподъемным, одеревенеет до такой степени, что мы не сможем разогнуть его.

Проснувшись сегодня утром, надев любимый кремовый бюстгальтер и новую блузу, я ни за что не поверила бы, что закончу свой день над багажником малолитражки с трупом повара «Фермы» внутри. До определенного времени мы все уверены, что с нами не случится ничего плохого, а все эти драмы и трагедии марают поверхностью другой планеты в другой Вселенной. А потом случается нечто, что переворачивает ваш такой беспечный, обжитый мир с ног на голову. Еще вчера вы живы, а уже сегодня – хлоп! – с пулей в голове. Говоря о том, что жизнь порой преподносит нам сюрпризы, мы предполагаем иного рода сюрпризы.

На счет «три» мы выудили Быка из багажника, протащили по обочине, далее – вниз с обочины в глубокий, не разбавленный ничьими шагами снег. Глаза привыкли к темноте. Я насчитала одиннадцать мигающий точек, вероятно, от костров, обозначающих входы в человеческие норы-лежанки. Прямо по курсу была свалка – страна в стране, со своей жесткой иерархией, законами и, возможно, даже налогами. Мне не хотелось задерживаться здесь дольше, чем требуется.

Мы вошли в ночь, словно нырнули в стоячую воду, и оставили Быка примерно в тридцати метрах от дороги. Я порывалась затащить его подальше, но снег скрывал слишком много неприятных сюрпризов, таких, как, скажем, брошенная покрышка от старого авто, о которую можно споткнуться и сломать ногу, или яма, или заботливо укрытые снегом осколки. Свалка брала свое с каждым нашим шагом, и очень скоро мы были вынуждены сдаться.

Возвращались к машине в молчании, слушая завывание ветра и прилетевшие издалека, вместе с ветром, крики – то ли человеческие, то ли какого-то животного, некогда бывшего человеком.

12

Бездомный, расположившись под торгующей фетишами лавкой, уныло повел в нашу сторону картонкой. На картонке было написано: «Помогите, чем можете». В его ногах стояла пластиковая чашка с дымящимся супом и лежала шапка-ушанка с парой копеек. На футболке, надетой поверх двух, а то и трех свитеров, от чего она надулась на нем, словно крышка на банке с просроченными консервами, было написано: «Купите бургер и маленькую «Ам-Незию» по специальному предложению. Вырученные деньги будут перечислены в «Фонд помощи бездомным».

Церковь механизированных по периметру опоясывал трехметровый забор. Над калиткой сияла надпись: «Круглосуточно».

Фанатичная чушь о первом созданном зерне – или надзерне – гласит: если бы Иисус был жив, он бы непременно проглотил его и стал механическим Иисусом. Вообще, механический Иисус всегда был ширмой, за которой людям хотелось спрятаться и поверить в некую высшую цель поглотивших общество изменений, как на генном, так и на сознательном уровнях. На самом деле никакой высшей цели нет. Как и Бога в стенах Церкви механизированных – нет, не было и не будет.

Церковь – это офис, куда ты приходишь говорить не с Богом, а с деловыми людьми в дорогих костюмах. Но именно эти люди в дорогих костюмах, благодаря технологии, справляются ничуть не хуже Бога. Они продают пригласительные в коматозность и, судя по внушительному фасаду Церкви, торговля идет полным ходом. Здесь никому не молятся – здесь, как и в любой другой крупной корпорации, делаются деньги. Большие деньги.

Не могу сказать, что я почувствовала себя как дома (хотя теперь в каком-то извращенном смысле принадлежала к Церкви). Церковь окружал сад. Прошу прощения, Сад. Разумеется, он был взращен с помощью технологии. Это была весьма удачная стилизация под английский сад осенью: кованые фонари, беседки, и где-то там, в глубине территории, пруд с геоцинтами. Система безопасности была ненавязчивой. Снег здесь походил на жидкое серебро, которым были облиты все деревья и каждый листок в частности. Сквозь серебро проглядывали насыщенные золотые оттенки осени.

Церковь механизированных представляла собой добротное здание с витражными стеклопакетами и современной лепниной. Мы поднялись на крыльцо и вошли в дверь с уведомлением: «ОБЪЕКТ ПОД ОХРАНОЙ».

В фойе стояла образцовая тишина, не считая плеска воды в фонтане, что, впрочем, скорее подчеркивало ее, чем нарушало. Пахло ванилью и свежестью. Анфилада упиралась в лестницу, ведущую на второй этаж. Слева от входа стоял стол в форме полумесяца, за которым сидел ничем не примечательный мужчина в синем костюме. Насколько все вокруг было чрезмерным, настолько мужчина на ресепшине был скучным. Я смотрела на него, и мне хотелось отвести взгляд, иначе не долог час зевнуть. Все в современном мире построено на контрастах.

- Рады видеть вас в Церкви механизированных. Я Борис. Чем могу вам помочь?

- У нас назначена встреча с Пушистым Хвостом, - сказал Константин.

- Ваши имена? Я проверю по журналу.

Если он станет проверять журнал…

- Меня зовут Рита Палисси, и, видите ли, нам действительно очень надо к Пушистому Хвосту. – Я подумала и добавила: - Это незапланированная встреча, поэтому нас может не быть в журнале.

По выражению лица Бориса я поняла, что мое имя прозвучало для него не пустым звуком. В общем, поздравляю, Палисси, ты сдала себя с потрохами.

- Маргарита Палисси, - вежливо кивнул он, - очень рады видеть вас у себя.

- Спасибо, Борис, но нельзя ли сделать так, чтобы мой визит остался э… конфиденциальным? Сами понимаете… - я запнулась, не зная, как закончить предложение.

Что-то Борис все-таки понимал. Возможно, даже больше чем я, поскольку ответ прозвучал незамедлительно, будто старательно отрепетированная реплика актера на прослушивании:

- О, конечно-конечно, госпожа Палисси, вне всякого сомнения, мы можем гарантировать вам конфиденциальность. Позвольте, я вас проведу к Пушистому Хвосту. Следуйте за мной, пожалуйста.

Похоже, личность Константина разом перестала волновать Бориса. Ночной секретарь Церкви, оправив пиджак, провел нас по анфиладе почти до самой лестницы, где свернул в один из ответвляющихся коридоров и остановился перед дверью без номера или таблички. И дверь, и секретарь воплощали собой саму заурядность. Они нашли друг друга.

- Примите мои соболезнования, - сказал Борис и толкнул дверь.

Постойте, что он сказал? Но было поздно переспрашивать: дверь открылась, и синхронно с ней мои брови полезли на лоб.

За дверью была комната с большим витражом и стульями, поставленными в шесть рядов по шесть перед помостом с водруженным на него зеркально-черным гробом. На стульях сидело четверо скверного вида мужчин, все как один с коротко стриженными затылками и в черных костюмах, под которыми угадывались натренированные тела. Сразу понятно – телохранители. Главным же, несомненно, был стоящий возле гроба толстяк в розовом свитере и мокасинах из мягкой на вид кожи. Он, как и четверо верзил, обернулся на звук раскрывшейся двери. На крупном носу сидели очки в старомодной роговой оправе, делая его пучеглазость почти непристойной.

Толстяк поднял руку, призывая вскочивших телохранителей к спокойствию. Несмотря на внушительную комплекцию, подчеркиваемую обтягивающим свитером, в этом движении было много изящества. Впрочем, по нему и не скажешь, что он переживал из-за лишнего веса, скорее, это только накидывало плюсы в копилку его крутости. Он был большим и важным, и любил быть таким.

- Сядьте, мальчики, и послушайте, что я вам скажу, - проговорил он, будто собирался поведать сказку. Его голос отличался зычностью – настоящий голос рассказчика. – Многие любили Пушистого Хвоста, но только эти двое, узнав о его трагической смерти, решились приехать и проводить его в последний путь, на Небеса, где он непременно найдет свой самый большой орех. Я прав, мальчики?

- Да, Платон Сергеевич, - сказал один из мордоворотов.

- А вы что скажите, уважаемые?

- Все верно, - сообщил Константин, - вы правы.