Осужден и забыт - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лена несколько минут раздумывала, а потом решила действовать напролом. Ключ зажигания она, к счастью, оставила в машине.
Лена протянула руку и рывком открыла дверцу. Услышав характерный щелчок, мужчины разом подняли головы. Лена повернула ключ зажигания. Взревел мотор, она перевела рычаг сцепления и вдавила в пол педаль акселератора. Мужики бросились к джипу. Но он уже сорвался с места и, распахнув радиатором незапертые, к счастью, металлические ворота, выскочил со двора.
Лена неслась по шоссе. Сверток лежал рядом, на кресле. «Интересно, что там такое, из-за чего весь этот сыр-бор?» – думала Лена, борясь с непреодолимым желанием заглянуть в сверток. Однако нужно было сначала убедиться, что опасность больше не грозит.
Через несколько минут она поняла, что радоваться рано. В зеркале заднего вида замаячили два прямоугольных желтых глаза, это был «ГАЗ-31», у которого курили мужики во дворе. Глаза-фары приближались – форсированный мотор мог дать фору любой машине. "Но только не моему «хомячку», – думала Лена, прибавляя газ. Преследователи не отставали. Однако и приближались крайне медленно. Лена думала, что будет, если они все-таки настигнут ее. Неужели разберутся точно так, как с дядей Светланы?
«Только бы дотянуть до Москвы, – повторяла она про себя, – там им будет не так уж легко: все-таки люди…»
Но она понимала, что их, этих неизвестных, что преследуют ее, не остановит ничего. Единственная надежда – в городе можно уйти от погони, скрывшись в переулках.
Наконец начались дома. На скорости около ста двадцати километров они проскочили «Речной вокзал», быстрыми темпами промчались мимо стадиона "Динамо, впереди уже маячили шпили Белорусского вокзала.
«Еще немного, совсем немного, а там я буду кружить по улицам и уйду от них! Обязательно уйду! Давай, „хомячок“, не подведи!»
И тут… Лена поначалу не поняла, что произошло. Просто сзади раздался хлопок, и машину тряхнуло и перекосило. Что-то заскрипело под днищем.
«Они пробили протектор! – с ужасом подумала Лена. – Я погибла…»
Говорят, в минуты страха мыслительная деятельность активизируется. Это произошло и с Леной. Она вдруг вспомнила слова продавца джипа:
– Машина – зверь! Проедет хоть по болоту, хоть по бездорожью. А если враги шины пробьют – турбоподдув имеется, как у бэтээров. Так что уйти всегда сможете.
И он заговорщически подмигнул симпатичной покупательнице.
Турбоподдув! Знать бы еще, как он включается!
Лена в панике ощупала кнопки на приборной панели. У нее было от силы две секунды. И она нашла искомую. Очень просто – на нужной кнопке было нарисовано колесо, наехавшее на большой гвоздь.
Лена вдавила кнопку в панель. Где-то в недрах машины заработал неизвестный агрегат. Джип тут же выровнялся и покатил как ни в чем не бывало.
Вот и площадь Белорусского вокзала. Лена на полной скорости свернула, сделала круг и, объехав вокзал, понеслась по переулкам. Стараясь запутать преследователей, она петляла, сворачивала, заезжала во дворы… В конце концов, когда турбоподдув исчерпал свои ресурсы, Лена, оставив джип во дворе, прихватив сверток, отправилась пешком…
Когда Лена поднялась на площадку, где находилась квартира Гордеева, ей показалось, что и здесь что-то неладно. Все пропахло гарью. Из-за двери выбивались струйки сизого дыма…
«Они… – обомлела Лена, – уже добрались…»
Она нажала на кнопку замка и забарабанила в дверь. Никакого ответа.
– Юра! – закричала она. – Юра, открой! Открой!
Слезы брызнули из глаз. Сверток выпал из рук и валялся под ногами. Из двери напротив выглянул недовольный мужик в майке…
– В три часа ночи, блин… – начал он.
– Тихо! – воскликнула Лена, прислушиваясь.
За дверью послышалось какое-то движение, потом лязг открываемого замка.
На пороге стоял заспанный Юра Гордеев. Собственно, его разглядеть было трудно из-за густого дыма, наполнявшего прихожую.
– Извини, Лена, я тут заглянул в духовку, там твой пирог… Сырой… Я решил его доделать. Ну и уснул…
Ответом была звонкая пощечина…
Октябрьское утро шестидесятого года наползло на Москву грязными серыми тучами, сплошной пеленой затянувшими небо. Мелкий противный дождь не переставал врезаться в стекла новенькой черной двадцать первой «Волги», катившей с Лубянки на Смоленскую площадь.
В салоне кроме водителя находились двое. Оба на заднем сиденье, оба в штатском. Невысокий плотный мужчина с тяжелым взглядом и таким же тяжелым подбородком и другой, заметно моложе, с живыми серыми глазами и угадываемой даже под строгим темно-синим костюмом спортивной поджарой фигурой. Мужчины молчали. Им было над чем подумать. И незачем было разговаривать именно сейчас. Они все сказали вчера. Или почти все. Во всяком случае, пока не состоялась еще одна беседа, уже с третьим лицом и уже в другом месте.
Алексей Михайлов (так звали молодого пассажира) до мельчайших деталей помнил минувший день. Приглашение на дачу к непосредственному начальнику генералу Симоненко, возглавлявшему в КГБ СССР Первое главное управление, то есть внешнюю разведку, сразу настроило на серьезный лад. Более того, генерал, которого за глаза прозвали «перекати-камнем», был не тот человек, который вот так, запросто, пригласит на блины к себе за город. Пусть даже и Алексея. Вывод напрашивался сам собой: предстоит серьезный разговор. И то, что, когда в назначенное время он прибыл в Жуковку, кроме них двоих на даче никого не оказалось (Симоненко даже личного водителя, привезшего Алексея, отправил по какому-то делу), лишь подтвердило возникшее предположение.
Они были знакомы давно. Казалось, целую вечность. Хотя на самом деле встретились впервые всего восемь лет назад. Симоненко тогда был еще подполковником, Алексей же только что окончил высшую школу военных переводчиков. Естественно, мечтал попасть в одну из дружественных стран могучего и несокрушимого социалистического лагеря. Туда он не попал. И причиной тому послужила неслучайная встреча с подполковником КГБ Николаем Трофимовичем Симоненко.
Симоненко, дождавшись последнего экзамена Алексея, отвел его в сторонку, к подоконнику, представился и предложил закурить. Узнав, что парень не курит, похвалил (хотя так, будто знал это давно) и попросил заглянуть к нему завтра в «контору». И Алексей заглянул. Отказать в «просьбе» могущественному Комитету мог только последний кретин.
Симоненко встретил его в своем кабинете на Лубянке приветливой улыбкой, на какую только могло быть способно его широкое, словно вырезанное из скалы лицо. И глаза были спокойные, даже добрые. Предложил чай и начал издалека.
Он говорил об опасном окружении империалистического мира, об угрозе атомной войны мимоходом, невзначай выспрашивая мнение Алексея. А какое у того могло быть мнение, у только что окончившего школу военных переводчиков? И так ясно. Целиком и полностью поддерживаю, одобряю политику, осуждаю агрессора… Затем Симоненко коснулся его планов на будущее. Еще чего-то. Заговорил о долге каждого гражданина перед взрастившей его Родиной. О памяти перед павшими во время Отечественной войны отцами и дедами. А потом… потом о романтизме, риске и больших перспективах, открывающихся перед ним, Алексеем Михайловым, если тот решит стать разведчиком. То есть одним из них.
В заключение своей вербовочной речи гэбэшник заявил, что такие люди, как Алексей, на дороге не валяются – он наводил о нем справки – и им нужны. Попросил хорошенько подумать и не спешить с ответом.
Алексей хотя и был еще довольно молодым, двадцатидвухлетним парнем, но уже далеко не наивным простаком. Да такого бы в КГБ и вызывать не стали. Там ковались кадры крепкие. Он примерно такого разговора и ожидал. И даже не удивился развязке. Особенно пришлась по душе последняя часть выступления подполковника: о романтике и риске.
Он думал ровно один вечер и ночь. А утром позвонил Симоненко в кабинет.
Вокруг Алексея завертелась новая жизнь. Разведшкола КГБ. Опять учеба, но уже другого характера. Проверки, первая заброска. Оказалось – учебная.
Алексей физически был подготовлен хорошо (как-никак мастер спорта по плаванию), но и для него нагрузки порой казались непосильными. Приходя после занятий в свою комнату (курсанты жили по одному и практически не общались друг с другом), он валился на кровать, не имея сил даже раздеться.
У него начали появляться сомнения, а правильно ли он, Алексей Михайлов, выбрал свой путь в жизни. Ведь мог отказаться. И ничего бы не сделали. А сейчас уже поздно, по уши влез в святая святых. Через два года, по окончании школы, все эти накопившиеся сомнения с первого маха разнес вдребезги теперь уже полковник Симоненко.
Еще в школе Алексей постоянно чувствовал чью-то опеку со стороны, внимательно наблюдающий за ним глаз. И теперь понял: полковник хотя и не появился ни разу лично, но всегда был рядом, следил за его успехами или неудачами.
