С трех языков. Антология малой прозы Швейцарии - Анн-Лу Стайнингер

Перевод публикуемых рассказов выполнен по изданию «Trentarac contibrevi» [Bellinzona: Edizioni Casagrande, 1984].

1. Одно швейцарское привидение обожало шоколад — особенно молочный или с фисташковой начинкой, но, поскольку у привидения не было рук, чтобы разломить шоколадку, и не было рта, чтобы ее съесть, всякий раз оно лишь измазывало шоколадом свою белую простыню. Из-за чего прочие привидения, жившие в том же замке, все больше его сторонились. Бедное привидение так страдало, что забилось в самую дальнюю каморку в самой высокой башне; когда остальные привидения после еженощных вылазок прятались по тайникам, оно выходило и до смерти пугало бывших товарищей жуткими стонами.

2. Одно привидение, бродившее неподалеку от государственной границы, каждое утро возвращалось на отдых в замок, расположенный на чужой территории. Проходя через пограничный пункт, привидение тревожило утренний сон пограничников: хотя оно и пугало их не нарочно, это его утомляло и отнимало много сил. А поскольку привидение было немолодо и чувствовало груз прожитых веков, оно не стало продлевать вид на жительство и отправилось далеко на юг. Теперь оно время от времени помогает племянникам, обитающим в старинной арабской крепости.

3. Одно семейство, отправившись на отдых в Гаргано, по рассеянности забыло запертого на балконе сенбернара: бедное животное умерло не от жажды и голода, а от огорчения. Прежде чем перейти в мир иной, оно пожелало превратиться в привидение несчастного брошенного сенбернара, преследующего жестоких и неблагодарных хозяев. Желание было исполнено. Но поскольку у сенбернаров доброе сердце, когда загорелые хозяева вернулись из отпуска, собака-привидение стало охранять их по ночам.

4. Мария-Адеодата Беретти весьма удачно вышла замуж за Бернардо Уелигера, самого молодого капитана во всей армии, продолжавшего уверенно подниматься по служебной лестнице и дослужившегося до подполковника. За это время у них родилось четверо детей: Эрнесто, Флавио, Альда и Изабелла. Когда появилась на свет Изабелла, а дед Бернардо, Бенедетто Уелигер, скончался, семейство перебралось в родовой замок. Вскоре отношение Бернардо к военной службе изменилось: то, что поначалу выглядело пустяшным недоразумением, оказалось предвестником глубокого кризиса, из-за которого Бернардо уволился из вооруженных сил, влился в движение пацифистов и за короткое время стал одним из его признанных лидеров. Вырвавшись из жестких рамок военной службы, к которой его готовили с детских лет, Бернардо разучился планировать свое время и почти перестал появляться в замке: Мария-Адеодата и четверо детей начали относиться к нему, как к родственнику-призраку. Когда же Бернардо предстояло ненадолго вернуться в лоно семьи, дети бежали в деревню зазывать туристов в замок с привидением: малютки зарабатывали на кусок хлеба, ведь, по сложившейся традиции, пополнение семейного бюджета было долгом Бернардо, однако, увлекшись высокими идеалами, он давно обо всем позабыл, и семейство еле сводило концы с концами.

5. Пять привидений рядовых, убитых в бою на Первой мировой, решили внести в свое существование веселую ноту — слишком уж тяжелые и печальные события довелось им пережить в последние месяцы земной жизни. Вместо замков, крепостей и бастионов они стали появляться на чердаках трактиров и ресторанов, вместо пугающего шепота и душераздирающих воплей принялись распевать народные песни и песни альпийских стрелков. В конце концов привидения договорились не носить белые простыни, и тогда их стали пускать в ресторанчики, как обычных посетителей: они обожали горланить вместе со всеми «На том берегу Пьяве»[16], придумывая на ходу новые куплеты и новые амурные приключения.

6. Одному привидению, появлявшемуся на Северо-Востоке Италии, нравилось выдавать себя за неприкаянную душу знаменитого писателя из Триеста. Привидению никто не верил, а некоторые откровенно издевались, спрашивая, что же за книги он написал. Привидение было невеждой, частенько путало авторов и приписывало себе сочинения разных триестинских писателей, подтверждая сомнения маловерных. От расстройства привидение похудело и вытянулось — отглаженная белая простыня была обнаружена горничной одной знатной дамы из Удине в шкафу, где хранился садовый инструмент. Горничная выстирала простыню и, поскольку та была как новенькая, постелила его хозяйке. Проснувшись после беспокойной ночи, дама села писать мемуары — с таким чувством, будто она всю жизнь ни о чем другом и не мечтала.

Жил да был человек, которого звали Луиджи и который, если не считать редких поездок на рынок, находившийся почти сразу за линией границы, да школьных экскурсий, никогда не бывал в других странах — лишь однажды на несколько дней съездил в Гренобль. Зато он частенько рассказывал об этом путешествии — подстрекаемый сотрапезниками или по собственной воле. За всю его жизнь это было единственное настоящее путешествие: наверняка он многому научился, все прошло замечательно, и теперь ему было что вспомнить. В родном городке — крохотном, чуть больше деревни, хотя там имелся старинный замок, — его прозвали «французом» и по прошествии нескольких месяцев начали относиться к нему, как к настоящему иностранцу — французу.

Теперь земляки думали и говорили о нем то немногое, что в городке знали о французах: дескать, Луиджи — человек остроумный и милый, но излишне галантный, не очень пунктуальный, не очень надежный, немного забывчивый, любитель вкусно поесть, но слишком уж дружен с Бахусом, немного провинциальный (никто не считал, что он из Парижа, все помнили, что из Гренобля), немного шовинист, симпатичный, компанейский и далее в том же духе. Луиджи — не как француз (в городе ничего не имели против французов), а как иностранец — по-прежнему поддерживал с земляками добрые и теплые отношения, но люди относились к нему отчасти настороженно, отчасти снисходительно: им хотелось, чтобы он оценил их любезность и был им за нее признателен. Разумеется, благодаря Луиджи весь город узнал о французах много нового: например, поскольку Луиджи был трудолюбивым и честным, люди стали говорить, что французы работают не хуже жителей Вальтеллины; поскольку Луиджи нечасто захаживал в церковь — на Рождество, Пасху или на похороны, — прошел слух, что французы не любят запах свечного дыма и ладана. И так далее и тому подобное.

Тем временем, после бурных дискуссий, решено было отреставрировать старинный замок: на стройку стали стекаться рабочие из разных стран — югославские шахтеры (в замке имелся потайной подземный ход, который предстояло очистить от завалов), ломбардские каменщики, чернорабочие с юга Италии вместе со своими семействами, три инженера-немца, комиссия, присланная какой-то международной организацией, русский археолог с подругой, молодой английский археолог с родителями, медиевист-бельгиец, группа журналистов американского информационного агентства и много кто еще. Однако рядом с «французом» никто не казался жителям городка иностранцем, хотя другие не могли толком изъясниться на местном говоре, не задерживались дольше, чем того требовала работа (порой всего на пару дней), и, за исключением ломбардских каменщиков, не осмеливались поиграть в бочче на одной из многочисленных аллей городка (да и не выражали такого желания). С молчаливого согласия жителей дозволялось это только «французу»: он-то и был настоящим иностранцем.

Когда реставрационные работы подошли к концу, в город начали зазывать туристов. Первыми появились голландцы, за ними — гости из других стран. Однажды июньским утром прибыл турист из Бордо — наверное, ученый: он упорно пытался получить сведения, которые никто из местных жителей, с кем бы он ни заговаривал в баре, не в состоянии был сообщить — никто не понимал его языка. Позднее в тот же бар заглянул «француз» (в рабочем комбинезоне — видимо, у «француза» был обеденный перерыв). Люди в маленьких городках приветливые, и по бару пронесся вздох облегчения: все ждали, что сейчас прозвучит диалог — короткий, но достаточный для того, чтобы услышать, как их «француз» говорит на родном языке. Однако Луиджи знал только свой родной язык и местный говор, да худо-бедно объяснялся по-немецки, так что ответил он гостю жестами: дал понять, что он, дескать, извиняется и что ему очень жаль. Вопроса соотечественника он не понял.

Свидетели этой сцены, а позднее и все обитатели городка реагировали на нее по-разному и высказывали разные соображения: одни решили, что французский язык очень трудный, раз его можно забыть за несколько лет, другие — что во Франции говорят на разных языках. Большинство заключило, что Луиджи их просто обманывает, и в городе утвердилось мнение, что все французы немного плуты.