В Калифорнию за наследством - Фредерик Дар

— У вас есть где остановиться?

— Нет.

— А ваша семья?

— Отец, пастор.

— Братья, сестры?

— Я единственная дочь в семье...

Путешествие продолжается.

— Ты раньше ездил по этой дороге?

— Нет, отец запрещал, он говорит, что она очень опасная.

Я периодически бросаю взгляд назад, на своих дружков. Они беспробудно спят.

— Ты мог бы остановиться, отдохнуть.

— Еще не время. Главное, Мартьен, ваша безопасность.

— Ты великолепный мужик, малыш! Это счастье, когда в жизни встречаются такие, как ты! Кем ты хочешь быть?

— Богатым, Мартьен.

— Похвальное желание! И каким же образом?

— Главное, не прозевать удачу.

Двигатель начинает чихать.

— Бензин, да? — обращается ко мне водитель в коротких штанишках.

— Похоже.

Поскольку мы находимся на перевале, малыш не останавливает машину, решив спуститься с него самокатом. Техпомощь набирает скорость. Руаи, вцепившись в руль, изо всех своих детских силенок старается удержать машину в колее. Но (проклятый черный кот!) неожиданно отваливается переднее колесо, и машину резко разворачивает поперек дороги. Маркиз выпадает из кузова. «Может, хоть он один спасется!» — мелькает мысль. Свернув с дороги, наша карета мчится вниз под откос. Малыш уже не может ничего сделать. Я тоже не могу помочь ему. Не знаю, что происходит в кузове с моими друзьями, но я, как всегда в подобных ситуациях, спокоен и собран, испытывая бесконечное доверие к своей звезде.

— Прыгай! — кричу я малышу.

Но, парализованный страхом, он боится сдвинуться с места. Нас подбрасывает, слегка меняется курс нашего сумасшедшего спуска. Становится ясно, что избежать встречи с той жуткой скалой не удастся. Конец! Финито!

Закрыть глаза? Но зачем? Разве можно потерять такую исключительную возможность увидеть своими глазами то, что бывает только в кино.

— Да прыгай же ты, чертенок! — кричу я в последний раз Руаи.

Все происходит очень быстро. Долю секунды меня терзает вопрос: «Как ты поступишь, Антуан? Ты постараешься спасти свои кости, бросив на произвол судьбы остальных, или же ты из-за своих моральных соображений не убежишь, потому что капитан не покидает свой корабль, пока тот не перевернется как утюг?»

У меня уже нет времени ответить на этот вопрос. Страшный удар в правый бок. Голова моя погружается в кровавый туман. Но я все-таки выпрыгиваю из кабины! Тело мое сработало само, не дождавшись команды мозга! Это называется — инстинкт самосохранения!

Такое впечатление, что меня всего раздробило. Лежу не шевелясь. Огромная тишина. Странная мысль приходит в голову: «Нет ни взрыва, ни огня, потому что, к счастью, кончился бензин».

Хочу повернуться на спину и не могу. Неужели сломан позвоночник? И это в расцвете сил! Но такое случается с другими. А почему же не может произойти со мной? Если удастся выкарабкаться и не умереть, то придется пересмотреть свою жизнь и кое-что изменить в ней. Только и всего! Я уже готов к суровому удару судьбы и смиренно обращаюсь к Всевышнему: «О'кэй, Господи, я готов!»

Беспощадное солнце возвращает к сиюминутной действительности. Надо же что-то делать, пока жив! Начинай, Сана!

Левая нога? Сгибается! Значит, она в норме... Теперь правая? Господи, как она болит! Рука левая? Я поднимаю ее!

— Ты думаешь, что сможешь идти? — раздается надо мной голос Берю.

— Думаю, что да. Только не знаю, далеко ли?

— Не думай об этом, главное, что все действует!

— Пино? — спрашиваю я.

— Что? — отозвался тот.

Значит, жив!

— Феликс?

— С ним хуже. Груз, что находился в кузове, свалился на него. Вернее, на его торпеду! Он теперь не сможет участвовать в съемках того развратного фильма!

— Малыш?

— С ним все в порядке. Он словно гуттаперчивая обезьянка!

— Женщина?

Я задал этот вопрос последним, потому что уже знал ответ.

— Тебе придется искать новую подругу, шеф. Лобовое стекло снесло ей голову.

Я закрываю глаза. Меня поглощает холодная волна.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Пытаюсь открыть глаза и, кажется, открываю их, но почему же тогда так смутны очертания предметов. Отчаянно пытаюсь понять, где я, но туман отделяет меня от реальности. Цепляюсь взглядом за все, на чем можно остановить его. И, наконец, мои усилия вознаграждены. Сначала я вижу свисающую с потолка лампочку. Затем замечаю кронштейн, поддерживающий флакон с физраствором; прозрачная трубка, отходящая от него, заканчивается иглой, воткнутой в руку. Плечо мое в гипсе. И лежу я на больничной койке.

Рядом со мной сидит Пино, тихий, добрый, с милосердной улыбкой, какую можно увидеть у святых на иконах. Заметив, что я вернулся в мир живых, он достает из кармана пачку сигарет, но я слабым движением руки останавливаю его попытку закурить.

— Лучше расскажи, как все наши? — прошу я его. — Где мы?

— На старте.

— Ты хочешь сказать, что мы снова в Морбак Сити?

— Да, в нем.

Пино подробно рассказывает мне о событиях, связанных с автокатастрофой. Напоминает о том, что бедная Иви погибла, и что наш профессор получил серьезную травму, в результате чего почти полностью потерял свой феноменальный орган, а вместе с этой потерей рухнули и надежды профессора на получение приза за лучшее исполнение роли в порнофильме. Причиной такого несчастья стал тяжелый предмет, что находился в кузове техпомощи.

Догадался? Ни за что не догадаешься! Так слушай, этим предметом оказалась скамейка влюбленных. Да, та самая! Наш малыш Руаи спилил ее ножовкой с основания, когда к утру всех участников праздника свалил сон. С помощью лебедки, установленной на техпомощи, он погрузил скамейку в кузов и прикрыл брезентом. Малыш собирался вернуть ее городу, но только после того, как получит от местных властей выкуп. Я уверен, что из него вырастет настоящий мужчина. Только в США и никакой другой стране может родиться такой малыш!

Что касается меня, то я довольно легко отделался: вывихнул плечо да распорол тело от ягодиц до шеи. Но с такими травмами живут! У меня в перспективе восемь дней отдыха в больнице! Я заработал его.

Теперь о шерифе. Он принимает все меры к тому, чтобы отправить моих дружков в тюрьму, а позже и меня туда же. Шериф обвиняет нас в том, что мы являемся главными виновниками трагедии, поскольку заставили шестилетнего малыша управлять машиной, желая скрыться от возмездия за нарушение моральных принципов города. Пастор, конечно же, не несет никакой ответственности, но и предъявить свои претензии родителям несовершеннолетнего водителя тоже не может, так как разбитая машина техпомощи их единственное сокровище.

Друзья мои в настоящее время живут в одном из бунгало мотеля и ждут, когда меня выпишут из больницы. Жители города по вечерам, когда алкоголь разогревает их умы, собираются около больницы и требуют выдать им меня. Хотят линчевать.

Мои милые читатели и читательницы, в какие все-таки ужасные времена нам приходится жить, не так ли?

Чтобы замолить свои грехи (и выпутаться из этой истории), мне надо бы ползти на коленях к воротам Лурда. Но едва ли это поможет! Дело в том, что святая пиренейская дева[12] не прощает подобные грехи. Она предпочитает помогать паралитикам. В глубине души я понимаю ее.

На какое-то время я отключаюсь. Пино продолжает говорить, ничего не замечая вокруг себя, так как это его естественное состояние: непрерывно говорить во время бодрствования.

Когда я снова возвращаюсь к действительности, Пино уже рассказывает мне о малыше. Сообщает, что наш юный друг сбежал после жуткой экзекуции, устроенной ему отцом, который грозился скрутить сыну голову, но только после того, как тот возместит ему материальный ущерб. Он грозится отправить малыша на заработки в шахту или заниматься проституцией в сомнительных кварталах Сан-Франциско.

Святая простота! А я надеялся отблагодарить своим присутствием эту страну сумасшедших!

Она уже меня достала, я сыт по горло всем, в том числе и самой Фузиту со своими дикими приятелями-американцами и странными привязанностями. В каких мутных водах плавала она?

Я засыпаю с этим вопросом, не найдя на него ответ.

Пино уходит. Вечереет, и в городе снова начинается праздник.

Когда лежишь на больничной койке, изолированный, словно выброшенный на обочину жизни, время ощущается по-иному. Оно похоже на серый океан, по которому плывешь, оставаясь на месте.

Мой чуткий тревожный сон развеял легкий ветерок, — кто-то открывает окно палаты (больница в Морбак Сити одноэтажная). На фоне вертеровской луны появляется силуэт.

— Это ты, Руаи?

— Я, Мартьен.

Он подходит ко мне. О, ужас! Мордашка паренька еще хранит следы тяжелой руки пьяницы отца. И передний ряд зубов тоже, к счастью, еще молочных.

— Если я встречу твоего отца...