Жизнь Фениксов - Татьяна Владимировна Овсянникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это повторялось в каждое дежурство Маргариты Львовны. Соня Геллер, бледная горделивая девочка, всегда державшаяся особняком, насмешливо заявила:
— В сончас вы все можете хоть на ушах стоять, все равно «в караул» Суворову выставят.
Вопрос: «А когда меня уже выпишут?» задавался детьми лечашему врачу каждый день, и Саня не была исключением:
— Раиса Михайловна, когда я пойду домой?
— Ну, дружочек мой, вот анализы сдадим — если будут хорошими, то на следующей неделе — может быть.
— А она и так уже в отличной форме, почти каждый день ведь тренируется — «в карауле» на сончасе стоит, — сказала Наташка.
— В каком еще «карауле»? — нахмурилась Раиса Михайловна.
— А ее Маргарита Львовнна во время сончаса ставит возле кровати.
Экзекуции прекратились, Марго оставила Саню в покое, но провожала «тяжелым» взглядом.
В один год на их этаже затеяли ремонт, и отделение перевели этажом ниже. Здесь тоже работал медбратом будущий врач, но только гораздо красивее Спиридона, и Света Коц, наконец-то вдосталь им налюбовавшись, заявила:
— Я выйду замуж только за такого, как он! Хорошенький! — наклонила голову набок, соединила руки перед грудью в кольцо и захлопала воображаемыми ресницами — как кукла Суок.
— Смазливый, — презрительно заметила Наташка. — Быть ему Мальвиной.
Ночью они с Наташкой ходили по подземному переходу в соседний больничный корпус — сдавать анализы крови, и наткнулись в одном из поворотов на Мальвину и медсестру из того же отделения — медсестра в спешке запахивала халатик, колпак съехал набок.
— Козел, — сказала Наташка. Жена Мальвины — интеллигентная нежная докторша — иногда приходила к нему в отделение.
В очередной ее визит Наташка стала фланировать мимо них с Мальвиной, а потом и вовсе подошла и поздоровалась с пребывающей в полном неведении супругой:
— Здравствуйте!
— Здравствуй, девочка!
Мальвина был спокоен, но из его глаз на них взглянула бездна.
— По законам детективного жанра теперь он должен нас убрать, как свидетелей, — сказала тогда подруге Саня.
В приютившем их отделении были боксы — в них лежали дети с белокровием. Они лежали здесь вместе с мамами. Из этих детей только один мальчик иногда выходил в общий коридор — Марат. Он был похож на актера индийского кино. Однажды вечером в палату заглянул Серега Юров — мальчик из их соматики:
— Привет. Можно к вам в гости? Но мы не одни…
Ребята привели с собой Марата. Они болтали, шутили, Марат предложил Соне сыграть партию в шахматы, что-то тихо говорил ей во время игры, глядя в глаза своими влажными очами. Бледная обычно Соня порозовела и обнаружилось, что она умеет смеяться. Мальчишки принесли с собой колоду карт — предложили перекинуться в картишки. Марат рассказывал анекдоты, и не все из них были «детскими». «Может, он с чем-нибудь другим лежит? Мало ли, один не дослышит- другой переврет..»— шепнула Сане подруга. Марат был их младше, но в нем не было «детскости». Может, его сознание проходило взросление в сжатые сроки, зная, что уже включен обратный отсчет? Он всех очаровал и пообещал:»Завтра вечером — снова у вас!» С утра возле боксов началась какая-то суета, забегали медсестры с полиэтиленовыми пакетами каких-то растворов. Потом все успокоилось. Вечером Марат не пришел. Заглянул Серега:»Маратику стало хуже». Еще часа через два снова началась беготня, и, наконец, закричала женщина. Потом все стихло. На следующий день, после сончаса они с Наташкой вяло тащились по больничному коридору. Им навстречу попалась высокая темноволосая женщина с огромной спортивной сумкой, она чуть не вдавила их в стену, проходя мимо. Сане показалось, что от нее исходит еле ощутимый запах спиртного.
— Она на нас посмотрела, будто ненавидит за что-то…
— Дак а что тут странного-то…Мы-то живые.
Это мама Марата покидала отделение.
Все они время от времени встречались в 5-ой соматике, пока не закончилось детство: с определенного возраста они становились пациентами отделений для взрослых. В свое последнее здесь пребывание Саня встретила девочку, образ которой, размытый временем, стал приходить к ней в сновидениях. Больничные вечера невыносимо тоскливы: днем в отделениях происходит хоть какое-то, определенное планами лечения движение — процедуры, анализы, осмотры. К вечеру же все стихает, и ты скучаешь по маме, по дому, и даже вынашиваешь планы побега. Саня вспомнила, что тогда перед Наташкой стоял выбор: учить отрывок из «Евгения Онегина» — завтра придет учитель русского языка — или пойти послоняться по коридору. Саня уже сдала «Письмо Татьяны» учительнице прямо в подземном переходе между корпусами, когда шла на какое-то обследование: та оказалось настойчивой и преследовала ее, пока не услышала в Санином исполнении весь заданный отрывок. Наташка выбрала второе. Они заходили уже на «второй круг», когда неожиданно пахнуло холодным воздухом. Дверь в одну из палат была распахнута, на подоконнике открытого окна сидела девочка, и полоски бумаги, наклеенной осенью санитаркой для утепления, развевались на ветру.
— Вы что, дуры, творите? Она же свалится! Окно зачем открыли? Вам медсестра знаете что за это устроит? — Наташка оглядела палату.
Самой старшей в палате девочке, востроносенькой, с копной соломенных волос Ире, было лет девять.
— Это все Жанка! Я говорила ей не лезть, а она заладила:» Я хочу быстрее высохнуть, я хочу быстрее высохнуть!» Она в раковине голову мыла…
Малышка и вправду была вся мокрая, Саня почувствовала это, снимая ее с окна:
— Нужно тебя переодеть, а то заболеешь.
— А у нее не во что. К ней не приходят. Она здесь давно — ее еще до меня положили. Жанкина бабка отца ее ножиком пырнула, а мать в дурдом увезли.
Девочка наконец заговорила:
— Мама меня заберет! Она сейчас болеет, а когда поправится — приедет за мной!
В тот вечер на посту дежурила Вера Павловна — «Вера»— дети ее любили. Вера погладила коротко остриженную голову малышки:
— Жанна у нас — красотка. Ее когда летом привезли, то волосы у нее были ниже пояса: курчавые, блестящие, как у африканцев, да густые такие, что пальцы невозможно было в них запустить.
— А зачем же такую красоту обстригли?
— Завшивела.
Они стали приходить к «Красотке», приносить что-нибудь из домашних передач, карандаши и листочки бумаги. Поручили Ирке читать девочке вслух книжки — брали их на время из игровой комнаты. Ирка читала скверно, без выражения, а многие слова преодолевала и вовсе по слогам. Маленькая слушательница терпением не отличалась, и послушав пару минут такого «бу-бу-бу»,
