Побежденный победитель - Митчелл Фрида

Он некоторое время пристально смотрел ей в глаза и наконец проговорил:

— Если вы кого-то любите, по-настоящему любите, разве доверие не составляет часть этого чувства? Разве оно не камень основания?

Грейс взглянула на него пристально и сказала сдержанно:

— Да… конечно…

— Я был без ума от Лили. Я хотел провести с ней жизнь, черт побери! И я не поверил ей, когда она говорила мне, что у нее никого нет.

О, Элен все сделала весьма ловко. Сплошные недоговоренности, намеки, ложь… Но именно в этом упрекнула меня Лили, когда уверяла, что невинна. Она сказала, что если бы я любил ее, по-настоящему любил, то поверил бы ей. И она была права.

Но я действовал как канонерка, палящая из всех орудий, не разбирая ни правого, ни виноватого. И знаете почему? Потому что была ущемлена моя гордость. А когда докопаешься до основания, то понимаешь, что представляет собой эта пресловутая идеализированная любовь. Ее не существует, Грейс, ее нет в реальности, она существует только в литературе. Эти супружеские пары, о которых вы говорите, живут вместе, потому что это им подходит — с точки зрения карьеры, или из-за детей, или потому, что им не повстречалось что-то лучшее. Может найтись миллион причин.

Грейс видела, что он говорит искренне, так он думает, и в этот момент словно гром среди ясного неба ее поразила простая мысль: она его любит. Она любит Алекса Конквиста. Человека, который ни в грош не ставит любовь.

— А все разводы и распавшиеся семьи только свидетельствуют о правоте моих слов, — продолжал Алекс. — Любовь — это лишь синоним сексуального желания, чисто физиологического процесса, но большинство женщин — да и немало мужчин — не в состоянии предаться этому естественному акту, не освятив его именем любви. Вероятно, они были эмоционально подавлены в юности или пали жертвой своеобразной промывки мозгов, неважно, — добавил он чуть ли не страстно. — И так было всегда.

Она не могла этому поверить! Грейс все еще испытывала потрясение от своего открытия. Она влюбилась в человека — этого могущественного, невероятно богатого, ужасно привлекательного мужчину, у которого женщин было больше, чем у турецкого султана, и для которого они не более чем источник наслаждения. Это его философия жизни: дважды не входить в одну реку.

Словно подтверждая ее мысли, раздался голос Алекса:

— Возьмем, к примеру, нас. Я хотел вас в тот вечер в риокане и готов дать голову на отсечение, вы тоже хотели меня. Но все это было не более чем дань плотскому вожделению и, несомненно, отразилось бы на наших деловых отношениях. Чего не должно быть. Удовлетворение сексуальных потребностей не больше чем совместная трапеза и беседа, хотя род человеческий предпочитает думать об этом иначе.

Грейс почувствовала себя рыбой, выброшенной на песчаный берег. Она открыла рот, потом закрыла его, прежде чем запинаясь смогла произнести:

— Вы… вы хотите сказать, что вообще не верите в любовь? — Тему их сексуального взаимопритяжения она решила обойти. Есть женщины, спокойно перебрасывающиеся гранатами, но она не из их числа, тем более когда граната брошена Алексом Конквистом. — Совершенно точно.

Грейс почувствовала желание сокрушить эту самоуверенность, но с не меньшей ясностью она видела ужасающую власть этого человека над собой, так что в результате ее реакция оказалась более чем скромной, и она жалко пролепетала:

— Я не могу в это поверить.

— Конечно, не можете, — опять бросил он возмутительно покровительственным тоном, отчего она готова была на стену лезть. — Так говорю я. Вас же учили другому. Вы дитя своей среды, вот и все.

— Ничему меня не учили! — Если бы в секретарском колледже, где Грейс получала свои отличные отметки, сейчас услышали ее, то осудили бы. Нет ничего более предосудительного, чем поднимать голос на своего начальника.

— Я, черт побери, нормальное человеческое существо. И любить — это нормально! И я хочу быть любимой, — закончила она чуть спокойнее. — И это основное человеческое желание, более сильное, чем похоть.

— Я с этим не согласен, — бросил он ледяным тоном. — Я помню, говоря об Энди, вы тоже говорили о любви, а не о похоти, не так ли? — И тут же последовал удар ниже пояса. — Поправьте меня, если я что-то не так скажу, но, насколько я помню, эта великая любовь, от которой вы сбежали в наш Вавилон и которая снедала вас настолько, что вы на ладан дышали, уже через несколько недель была вами же поставлена под сомнение.

— Что? — Грейс вне себя от возмущения уставилась на него. Щеки ее пылали.

— По вашему признанию, вы не уверены, приняли ли бы вы его, если бы он вернулся к вам и на коленях стал молить о прощении, — с торжествующим видом заявил Алекс. — Не кажется ли вам, что это «основное человеческое желание» несколько… э… прихотливое?

Как можно любить человека и одновременно жаждать пробить ему башку, мелькнуло у Грейс.

— Кроме того, если бы вы любили его так, как уверяете, вы не откликнулись бы на мои поползновения, как тогда в риокане. Вот видите. Ваша хваленая любовь гроша ломаного не стоит.

Нет, хватит, она сыта по горло! Свинья! Надменный, самовлюбленный кобель! Грейс призвала на помощь все свои силы, пытаясь найти нужные слова. И они пришли.

— Но вы же сами сказали, что там, в гостинице. мы испытывали обычные животные желания, — небрежно бросила она. — Если бы я легла с вами в постель, это было то же самое, что съесть сандвич, когда голоден, или искупаться, когда жарко. Энди это не причинило бы ни малейшего вреда, потому что это все сущие пустяки. — Она щелкнула пальцем перед его носом.

На Алекса стоило посмотреть. Скажи Грейс кто-нибудь, что ей доведется увидеть великого победителя Алекса Конквиста лишившимся дара речи, она бы посмеялась. Но сейчас это было так. И как же она торжествовала!

Но лишь на миг. Следующие слова Алекса отозвались болью в ее душе.

— Грейс, уверяю вас, если бы я любил вас, это не было бы то же самое, что съесть сандвич или искупаться, это было бы нечто иное. Поверьте, совсем иное.

Она смотрела на него широко открытыми глазами. Безумец. Боже мой, это же безумец!

— А если это вызов, то я покажу вам кое-что в знак доказательства. — И, не обращая внимания на ее испуганный возглас, он придвинулся к ней.

Грейс забилась в угол такси. Отступать было некуда. Она попыталась было оправдаться.

— Это не был вызов. Это вы сказали…

Договорить ей не удалось, потому что его губы закрыли ей рот, да и все слова тут же выскочили у нее из головы. Грейс почувствовала себя иссохшей землей, с радостью принимающей ливень. Губы у него были горячие и крепкие, и Грейс представить себе не могла, чтобы все тело с такой готовностью отозвалось на это прикосновение. Да, Алекс Конквист слов на ветер не бросает, он мастер своего дела. О сопротивлении не могло быть и речи.

Она почувствовала, как наливаются у нее груди под строгой блузкой с высоким воротничком, чопорно застегнутой на все пуговки, как каменеют и выпрямляются соски. Все в голове у нее закружилось, члены стали безвольными, она судорожно вдохнула воздух, но острая волна наслаждения, неведомая ей раньше, захлестнула ее. Да, что правда, то правда. Это он умеет!

Он подмял ее под себя, навалившись на. нее всем своим массивным телом. Она тонула в невероятном запахе, в котором сочеталось все самое потрясающее.

Его руки скользнули на ее стройные бедра, прижимая ее к себе, так что она чувствовала его окрепшую плоть, что неизмеримо усиливало остроту чувств. Она вся горит, и это без всякой постели, мелькнуло у нее в голове. Они в такси, мчащемся в аэропорт по людным улицам.

Очевидно, та же мысль пришла в голову и Алексу, потому что он вдруг отпустил ее и отодвинулся в угол, не сводя с нее своих золотистых, чуть прищуренных глаз.

— А теперь скажите, сандвич с яичницей и салатом похож на это?

Грейс много отдала бы за то, чтобы поставить его на место колким замечанием, только где, скажите на милость, место Алекса Конквиста? Тем не менее она аккуратно разгладила блузку и юбку (она хотела поправить и прическу, но побоялась, что ей не справиться с заколками, удерживающими ее роскошный французский узел, потому что чувствовала, как трясутся руки) и произнесла как можно спокойнее: