Тираны (апрель 2009) - журнал Русская жизнь

Каждую зиму извольте явиться в дирекцию Петергофа и сдать экзамен, иначе водить экскурсии вам не дадут. Зачем гидов гоняют каждый год сдавать экзамен, понять невозможно. По-видимому, это доставляет удовольствие дирекции музея-заповедника. В тесном коридорчике толпятся гиды, старые и молодые, обоих полов. Молодежь лихорадочно листает брошюры и справочники, старые кадры относятся к экзамену философски: его в принципе нельзя сдать. Смотрите сами. В Петергофе - около двадцати музеев (каждый год открывают новые!), семь парков. Вас могут спросить - и спрашивают - про любую статую этого гигантского комплекса, про любой из сотни сервизов, выставленных в бесчисленных столовых и спрятанных в запасниках. Сколько чего было при Петре, сколько немцы уволокли, сколько осталось.

- Расскажите про шняву «Мункер» из музея императорских яхт.

- Перечислите подарки от персидского шаха, хранящиеся в музеях Петергофа.

- Напомните историю появления Тафельдекерской и Кофишенской, пристроенных к Ассамблейному залу.

- Сколько в заповеднике «Петергоф» скульптурных групп на тему «Амур и Психея»? Покажите на схеме, где они находятся.

- Расскажите про мифологические сюжеты плафонов Большого Петергофского дворца.

- Кто автор полотна «Девушка с собачкой»? А полотна «Девушка, оглянувшаяся назад»?

Голову даю на отсечение, что сами сотрудники музея не смогут ответить на вопросы, которыми нас терзают. Ведь один работает в Музее игральных карт, другой - в Музее царских велосипедов, третий - во дворце Марли. Свою территорию они, конечно, изучили, а гидов-переводчиков на ритуальном январском экзамене гоняют по всему полю. Бывали случаи, когда иногородние студентки не знали элементарных вещей, и их ответы становились легендами. Но это единичные случаи.

- Что символизирует Самсон, раздирающий пасть льву?

- Лев - это нацистская Германия, а Самсон - советский народ-победитель.

- Как переводится название петровского дворца «Монплезир»?

- «Монплезир» в переводе с немецкого означает «маленький домик».

Всем известно, что летом гид едва успевает за отведенные два часа пробежать по парку, а потом, после схватки с другими гидами, прорваться в Большой дворец и, подгоняемый осатаневшими служительницами, протащить туристов по анфиладе, желательно без потерь.

Я каждый раз с содроганием думаю о предстоящей экскурсии в Петергоф. В Петергоф, как и в Эрмитаж, хотят все иностранцы. Автобус тащится туда два часа: пробки. В пробках можно рассказать иностранцам про нашу жизнь, про свою семью, про размер пенсии и размер кухни. Они любят бытовые подробности. При советской власти все было строго, не забалуешь: гиды получали инструкцию, что говорить по дороге на Петродворец, как он тогда назывался. Едем мимо Кировского завода - раскрывай тему «Достижения ленинградской промышленности», пошли кварталы хрущевских пятиэтажек - переходи к теме «Массовое строительство жилья для народа», показались поля, пестрые от студентов, занятых уборкой морковки, - самое время для доклада «Пригородные хозяйства и обеспечение города продовольственными товарами». И никакой отсебятины.

В Нижний парк не попасть иначе, как через узкий коридор, образованный стоящими впритык ларьками со всякой дрянью для туристов: матрешки с лицами Грызлова и Аршавина, лапти, облепленные значками с дедушкой Лениным, ожерелья из поддельного янтаря, банки с якобы черной икрой… Просишь: не останавливайтесь у ларьков, вас облапошат. Нет, застряли, меряют косоворотку с надписью на груди «КГБ бессмертен». Ну, все, мне их, сорок человек, больше не собрать, прогулка по парку отменяется, будем смотреть на фонтаны с высокой галереи. Наконец, иностранцы оторвались от ларьков. Пересчитываю. Троих не хватает. Кто-то видел, как старая дама пошла искать туалет, а супружеская пара увязалась за другим гидом. Пеняйте на себя, я вас еще в автобусе предупреждала, при свидетелях.

У входа в Большой дворец - грозная толпа. Гиды нервничают, бегают вдоль очереди с выпученными глазами, пересчитывают своих. Красномордый охранник (берет пятьсот рублей за то, чтобы впустить группу через черный ход) орет через мегафон: «Все отошли от крыльца! Гидам приготовить лицензии в открытом виде!» Всегда находится среди гидов юморист, который вскрикивает время от времени: «В очередь, сукины дети, в очередь!» Наконец, вошли. Туристы радостно загалдели: попали все-таки во дворец. Тут же получают отповедь от контролерши: «Молчать! Вы куда пришли? На базар? Вы у себя дома тоже орете в музеях? Кто у вас гид? Гида возьму на заметку, еще раз услышу, что ваши туристы нарушают порядок, отнимем лицензию!»

Бедные иностранцы ничего не поняли, но сразу притихли. Началась экскурсия. Я не могла отойти от стресса и от мыслей о недостаче - трех пропавших туристах. В Большом дворце есть залы, где даже двадцать человек помещаются с трудом, сзади напирают, впереди группа забаррикадировала вход.

Метод у экскурсовода простой: рассказывай о том, что туристы видят перед собой. Заранее ничего не говори, не воспринимают. Сколько раз я попадалась на том, что в ожидании, пока меня пустят в следующий зал, живописала, какой сейчас мы увидим замечательный комод маркетри, сделанный крепостным мастером. Входим, а комода и след простыл. Увезли на выставку, или на реставрацию, или в подмосковную усадьбу. Бывает еще хуже. Стою в тронном зале, где я проводила экскурсии тысячу раз, передом - к туристам, задом - к царскому трону. Разбуди меня ночью - я про этот трон прочту часовую лекцию. «Перед вами трон начала XVIII века. Кресло вырезано из дуба, позолочено и обито красным бархатом с галунами. На верхней части спинки трона вы видите полковые знамена, трубы и барабаны, а массивные ножки заканчиваются в виде звериных лап». Слышу ропот, оглядываюсь, а трона нет. Сорок лет тут стоял, а теперь - шиш. Куда он делся, не говорят: государственная тайна.

Добрались, наконец, до Туалетной. Здесь можно перевести дух и, стоя перед парадным портретом Елизаветы художника Ван-Лоо, рассказать иностранцам, чем прославилась наша царица, ответить на вопросы. Вдруг передо мной возникает дама, вся как божия гроза, на груди табличка «старший методист».

- Здесь нельзя рассказывать про Елизавету!

- Почему???

- Потому что задерживаете другие группы. Делаю вам замечание. Три замечания - лишаетесь лицензии.

- Где же мне рассказывать про Елизавету, как не перед ее портретом?

- Рассказывайте в автобусе.

Старший методист понеслась дальше по дворцовой анфиладе, раздавая методические указания гидам-переводчикам, которые после выволочки покидают дворец или в истерике, или в ступоре.

Кончается туристский сезон, умолкают петергофские фонтаны, облетают деревья, пустеют парки. Но волны Финского залива по-прежнему бьются о мраморную балюстраду, из павильона Монплезир все так же виден Кронштадт, а подобревшие местные экскурсоводы сидят на лавочках перед своими дворцами-музеями и ловят последние лучи осеннего солнца.

Вот тогда и приезжайте в Петергоф.

Дмитрий Воденников

Приказ свыше

Желтое и синее как болезнь роста

Однажды следователь, издеваясь над его зверским голодом, дал ему тарелку щей, поставив ее прямо на пол. Но и этого ему показалось мало. Он смачно харкнул ему в тарелку. «И что вы думаете? — продолжал мой собеседник. — Достоинство? Гордость? Я осторожно отодвинул ложкой харкотину и стал есть».

<...> И вот он в Москве. <...> Иду по улице Горького, слышу, кто-то меня настойчиво окликает по имени-отчеству. <...> Смотрю, это мой колымский следователь. <...> Заходим вместе в «кафе Филиппова», занимаем столик. <...> А он говорит, что забыть меня не может. Стоит, мол, человек, качается, ноги распухли, из них жидкость течет, а он твердит одно: «Я только статистический случай». Долго мы с ним сидели, он все злодейства сваливал на приказ свыше. А я его спрашиваю: «А харкотину в суп тоже по приказу свыше?» — «Знаете, распаляешься...»

(Эмма Герштейн, «Лишняя любовь»)

I

Тиранов — жалко.

Маленьких, крупных, заляпанных кровью, имеющих оправдания, не имеющих — всех. Особенно, если посмотреть на них через желтые и синие пятна — на солнечном пятачке, не видя при этом их замученных жертв. Больше всех жаль почему-то президента Боливии (хотя, может, он ни разу не тиран, но его жест — объявить голодовку, чтобы приняли его решение, меня умиляет почти до слез).

Раньше ссылали целые народы в Сибирь, теперь объявляем голодовку. Какое паденье.

Но я понимаю и того, и другого.

А как не пожалеть? Хотелось ведь — чтоб открыл коробочки, а там оловянные солдатики: взял их, а они живые, поигрался, надоели — спрятал, и вот они лежат, а все равно живые. Хотелось ведь — волшебства.