Храбры Древней Руси. Русские дружины в бою - Вадим Долгов

Есть версии об иноязычном происхождении этого термина. Первую выдвинул еще «последний летописец и первый историк» XVIII века В. Н. Татищев, выводивший «боярина» от сарматского «поярика-боярика», обозначавшего «умную голову». То есть, согласно татищевскому мнению, боярин — это прежде всего мудрый княжеский советник. Но и это было еще не все. В XIX веке С. Сабинин обратил внимание на сходство «боярина» со скандинавским словом baearmenn или baejarmen, что означало: 1) гражданин, муж града; 2) служащий при дворе. Сходство заставило предположить родственность этих слов. Следует, правда, заметить, что в славянской Болгарии тоже есть бояре (бойары), скандинавское же влияние там предположить трудно. Есть версия, что титул «боярин» можно рассматривать как русский вариант французского «барона» (тем более что похожи и звучания, и смыслы этих слов). И, наконец, выдающийся русский лингвист А. И. Соболевский выдвинул предположение, что слово «боярин» имеет тюркское происхождение. Таким образом, почти не осталось языков, из которых не выводили бы это слово.

Дело обстоит так, что самым добросовестным будет признать происхождение этого титула до конца не выясненным. Тому, кто видит в этом ущерб для национальной чести и предпочел бы заявление, что «боярин», без сомнений, термин славянский, лучше за научную литературу вообще не браться. Русская культура развивалась в тесном взаимодействии с культурами соседних народов: оказывала влияние и сама испытывала. Выяснить, в каком направлении кочевали слова, часто невозможно. Самодеятельные «академики» любят выдавать приятные читателю байки за правду, для них нет неразрешенных вопросов. Но авторы этой книги считают, что там, где нет твердых доказательств, следует честно заявить о незнании. В конце концов, дефицита «трудов» мастеров сладенькой лжи на полках книжных магазинов не наблюдается. Пишут и говорят все кому не лень — в последнее время в этом «деле» весьма преуспел даже пошловатый юморист Задорнов (дождемся, что скоро и Петросян подключится). Если читателю хочется слышать о том, что Россия — родина всех народов, всех языков и, конечно же, слонов, он без труда найдет подходящую макулатуру, ее полным-полно. У нас же все просто и сухо. Скандинавские, иранские и тюркские корни остаются в пределах возможного наряду со славянскими.

Если со словом «бояре» много неясного, то с ними самими дело обстоит гораздо лучше. Их положение определяется совершенно точно — изначально у славян это самые опытные бойцы и самые мудрые советчики. А позже, уже в древнерусские времена, еще и самые богатые, самые знатные, ближнее окружение князя. Из их числа назначались наместники, послы и, что для нас особенно важно, воеводы.

К XII веку разделение на «бояр думающих» и «мужей хоробрствующих» уже прослеживается явственно и упоминается в летописи. В XII–XIII веках по письменным источникам можно проследить боярские династии — правда, не более двух-трех поколений. После монголо-татарского нашествия генеалогии снова прерываются, и все начинается сначала. Перед лицом грозной опасности бояре, как в былые времена, встали в первые ряды сражающихся и, видимо, все погибли (как легендарный рязанский боярин Евпатий Коловрат). На первые роли выдвигаются уцелевшие представители младшей дружины, ставшие основателями аристократических родов Московской Руси.

Члены младшей дружины в домонгольские времена носили наименования «детских» и «отроков», «гридей», «кметей». «Кмети» — общеславянское слово, обозначавшее, возможно, изначально свободных общинников, а в XI–XIII веках тех же дружинников. «Гриди» — телохранители князя, жившие в специальных помещениях княжеских хором — гридницах. В «Русской правде» и в летописях иногда упоминаются «мечники» — также часть дружины. Вряд ли владение мечом было их отличительным качеством: мечами владели все дружинники, и не только они. Скорее всего, это было их условное наименование, они, как и «гриди», составляли непосредственное окружение князя и выполняли разного рода административные поручения.

С «отроками» все обстоит несколько сложнее. По мнению большинства исследователей, слово «отрок» изначально обозначало младшего члена рода, которому пока запрещено высказывать свое мнение в совете взрослых мужчин. В летописях видно, что не все отроки выступают в боевых рядах — некоторые прислуживают князю, составляя штат его домашних слуг. По мнению И. Я. Фроянова, часть отроков могла находиться на положении рабов. Вот, например, Владимир Мономах в своем поучении пишет:

«В дому своем не ленитесь, но за всем сами наблюдайте; не полагайтесь на тиуна или на отрока, чтобы не посмеялись приходящие к вам ни над домом вашим, ни над обедом вашим».

Значит, обед и дом — забота управляющего княжеским хозяйством тиуна (который был, согласно «Русской правде», как правило, рабом) и отроков.

С другой стороны, в «Повести временных лет» отроками часто называют дружину вообще:

«И не захотели половцы мира, и наступали половцы, воюя. Святополк же стал собирать воинов, собираясь против них. И сказали ему мужи разумные: «Не пытайся идти против них, ибо мало имеешь воинов». Он же сказал: «Имею отроков своих 700, которые могут им противостать». В летописи довольно много сюжетов, где отроки действуют именно как воины.

Другая категория младших дружинников, «детские» — это совсем не обязательно юные безусые воины. Емкую характеристику им дал И. Я. Фроянов: «Если отрокам приходилось выступать в роли заурядных домашних слуг князя, то детские, насколько явствует из источников, службы по княжескому дому не несли. Больше того, некоторые детские сами даже имели собственные дома, чего не скажешь об отроках. О наличии домов у детских говорит владимирский летописец, повествуя о волнениях, последовавших за убийством Андрея Боголюбского: «И много зла сотворися в волости его, посадник его и тиунов его домы пограбиша, а самих и избиша, детские и мечники избиша, а домы их пограбиша». Сближаясь в области военной, детские и отроки заметно расходились в сфере общественной деятельности. Дальше элементарного участия в суде с вытекающим отсюда правом сбора судебных пошлин отроки не пошли. Детские же порой занимали высшие правительственные должности, получая «посадничества». Старый наш знакомый владимирский летописец рассказывает: «Седящема Ростислаивичема в княженьи земля Ростовскыя и раздаяла бяста по городам посадничество Русьскым дедьцким». Столь широкие общественные возможности детских выдают в них людей свободных. Быть может, значительную их часть составляли дети знати, в частности боярства, хотя это, конечно, только догадка» [Фроянов 1980, 93].

Если схематически представить структуру древнерусской дружины, то она будет выглядеть следующим образом:

князь

бояре

детские

отроки

Каким образом формировалось сообщество «мужей крови», способных малым числом биться против многократно превосходящего по численности врага? Вопрос этот в науке до сих пор является предметом жарких споров.

Следует отметить, что на Руси, точно так же как в Западной Европе, аристократия не могла похвастаться особенно длинными родословными. По выражению знаменитого французского историка М. Блока, «истории господствующих семейств в первый период феодализма если и поражают чем-то, то только краткостью своих генеалогий». Ни потомков римских патрициев, ни германских вождей среди европейских феодалов нет. «О каком бы семействе ни зашла речь, 800 год кажется непреодолимой преградой, за ним простирается тьма». Тот же барьер отсекает и древнюю историю русских фамилий. Самым старинным родом, несомненно, являются Рюриковичи, сведения о которых начинаются, как известно, с 862 года.

Среди княжеского окружения генеалогические ряды короче. Ничего не известно ни о потомках племенных князей и старейшин, ни о потомках пришедших с Рюриком скандинавов. И если исчезновение первых может быть объяснено их поголовным истреблением в ходе распространения власти варяжской династии (примером тому может служить судьба древлянского князя Мала), то молчание источников о боярских и дружинных родословных скорее всего имеет причиной их не особенно аристократическое происхождение. Вероятно, большая часть их происходила (как и в Западной Европе) от простых дружинников, а те, в свою очередь, из свободных общинников, высокое положение которых было не наследственным, а лично заработанным, выслуженным, добытым благодаря счастливому случаю и собственному мужеству. Социальная мобильность в обществе с неустоявшейся социальной структурой была высока. Стратификация еще не устоялась. Верхние и нижние слои постоянно перемешивались. Потомок рядового дружинника мог стать боярином, а потомок древних славянских старейшин, попав в плен, мог дать начало рабскому роду, потомков которого очень быстро заставляли забыть о великом прошлом. Помнить о предках было не всегда выгодно: генеалогические счеты забывались либо намеренно замалчивались. С тем большим пиететом относился человек раннего Средневековья к тем, кто такие счеты мог представить без зазрения. Но если и не мог — беда была небольшая. Можно ли представить себе какого-нибудь изнеженного потомка знати в суровой обстановке Святославовых походов? Поэтому на начальном этапе в дружину верстали исключительно по личным качествам: воинскому умению, силе и мужеству.