Покоренная поцелуем - Донна Валентина

Мария принялась лихорадочно искать причину, чтобы не допустить решительно настроенного священника до Хью. Она знала, что он испытывал необычайную любовь к своему мулу.

— Вы хотя бы подумали о вашем животном, мой друг священник. Он получит целую меру овса. А мы тем временем, когда он будет жевать овес, поговорим с вами в конюшне. Хью сейчас лежит в кровати — у него лихорадка, и я опасаюсь, как бы он случайно не заразил вас.

У отца Бруно задрожали губы, он знал наперед, что она обязательно добьется своего.

— Я слышал, что в Гилуите разразилась чума. Может, господин Хью страдает этой болезнью? Необходимо ли ему… — Священник проглотил последние слова, затем, глубоко вздохнув, продолжал:

— Не следует ли мне причастить у края его ложа?

— Нет, отец. Скорее всего, это рецидив той лихорадки, которую он подцепил, когда был на юге, где принимал участие в рыцарском турнире. Время от времени она возвращается.

По выражению лица священника было видно, что он испытывал от ее слов сильное облегчение и она решила воспользоваться до конца своим преимуществом.

— Пойдемте. Давайте покормим вашего мула. Стоило священнику повернуть голову в сторону конюшни, как его мул живо поскакал в ее направлении. Подобрав юбки, Мария едва поспевала за ним, молодой конюх придерживал мула, пока с него слезал тучный священник, и Мария, после того как кормушку наполнили овсом, выпроводила из конюшни всю прислугу. Когда в конюшню загоняли лошадей, волов и коров, воздух в ней сразу же нагревался от их исходящих паром, покрытых потом шкур. Но в это время дня рыцари обычно тренировали своих боевых коней в полях, коровы щипали первую траву на лугах, а волы возили деревья для строительства замка. Когда здесь не было животных, в конюшне было так же холодно, как и снаружи. А она велела закрыть Ротгара в курятнике. Она потуже запахнула на себе плащ, а отец Бруно учащенно дышал, пытаясь согреться. Без всякого вступления он сразу перешел к существу своей жалобы.

— Народ в Лэндуолде рассказал мне такие вещи, от которых у меня душа не на месте. Разве вам недостаточно того, что новый король пожаловал вам земли, принадлежащие Ротгару? Нет, вам еще нужно его подвергнуть пыткам, морить его голодом, унизить его гордость, чувство собственного достоинства, а уж потом казнить.

— Может, ему на самом деле холодно, но вряд ли это можно назвать пыткой, сказала Мария, бросив виноватый взгляд в сторону курятника. — К тому же Ротгар сам отказался от еды. Я ему предлагала. Мы с ним обращаемся довольно мягко.

— Мне сказали, что он уже не человек, одна кожа и кости, ну а что касается пыток, то как назвать это иначе, миледи, если вы отдали приказ бросить его в холодный курятник почти без одежды? Кроме того, я слышал, что сэр Гилберт колол его мечом, когда он, беспомощный и невооруженный, лежал у его ног.

— Это был всего булавочный укол. — Воспоминание о проявленной Гилбертом жестокости глубоко ранило ее сердце, но она чувствовала своей обязанностью в данный момент заступиться за своего сторонника-норманна.

— Да, что касается ваших слов о том, что он представляет собой серьезную угрозу для вас. Насколько я понимаю, Гилберт бросился на Ротгара, чтобы тот не мог вскочить на ноги и разоружить всех норманнских рыцарей, присутствовавших в эту минуту в зале.

— Чтобы разоружить нас всех, сэр священник, ему не нужно даже шевельнуть и пальцем, — мягко возразила она. — Все эти долгие месяцы память о нем была сильнейшим возбудителем для всех его крестьян. Теперь, когда он вернулся, боюсь, они отшатнутся от нас еще больше, чем могут навлечь на себя гнев Вильгельма, а это может привести к гораздо большим смертям и к более серьезным разрушениям, таким, что даже трудно себе представить.

— Значит, вы решили его казнить?! В тоне, с которым он произнес эти слова, чувствовалась обреченность, готовность принять все, как есть, а это указывало на то, что он и не ожидал другого ответа, несмотря на свое дерзкое появление перед домом господина Лэндуолда. Основываясь на личном опыте, Мария делила всех священников на две породы: избалованных, маменькиных сынков богатых отцов, у которых не было необходимости ни перед кем заискивать, и неприметных, скромных, угодливых, стремящихся торговать благословениями, отпускать за деньги грехи или даже обещать спасение за приличную сумму. Мария была поражена тем, что этот уже немолодой священник нашел в себе достаточно мужества, чтобы сесть на своего древнего мула и отправиться защищать свое безнадежное дело перед норманнскими завоевателями. Это не похоже на других священников. Она почувствовала вдруг глубокое уважение к отцу Бруно, которое подталкивало ее ему исповедоваться. В студеном воздухе послышался вопль Хью.

— Пытают, — сказал отец Бруно. Он бросил на Марию злобный, самодовольный взгляд, и ее порыв откровенно поговорить с ним погас, увял, словно роза, тронутая морозцем.

— Можете говорить все, что вам угодно, — сказала она ледяным тоном, — но Ротгар не умирает, он не голодает, и его никто не пытает.

Отец Бруно ожидал от нее дальнейших объяснений с привычной готовностью человека, проведшего не один час в исповедальне.

Мария решила нанести удар по его самодовольству.

— В таком случае что вы нам посоветуете сделать с ним?

Прямо у нее на глазах священник переменился — теперь он был уже не исповедником, а просто просителем.

— Леди, Ротгару было всего семнадцать лет, когда умер его отец. Его несовершеннолетие ни о чем не говорило, так как, клянусь, он родился здесь, в Лэндуолде, и в его жилах течет не кровь, а вода нашей реки, все его тело вскормлено плодородной почвой Лэндуолда. В силу своих обязанностей мне приходится бывать и в других поместьях. Ни одно из них не управлялось ни одним господином, испытывающим такую любовь к своей земле, к своему народу. Иногда я даже приходил от этого в отчаяние и обвинял его в том, что он ставит любовь к Лэндуолду выше любви к Богу.

Если в эту минуту священник пытался отстоять дело Ротгара, то он оказывал ему тем самым плохую услугу. А когда Мария услыхала об одержимости этого человека, влюбленного до такой степени в Лэндуолд, у нее по спине от страха поползли мурашки. Теперь она начинала сомневаться в мудрости разработанного ею плана сохранить жизнь Ротгару.

Отец Бруно, казалось, понял терзающие ее страхи. Он поднял руку, чтобы предотвратить смертельный удар, посланный в направлении Ротгара.

— Эту одержимость, миледи, можно… обратить себе на пользу.

— Каким образом? — спросила Мария, не скрывая любопытства. Ей очень хотелось узнать, могло ли предложение отца Бруно укрепить ее собственные, наполовину сформированные идеи.