Закат и падение крошечных империй. Почему гибель насекомых угрожает существованию жизни на планете - Оливер Милман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приспособляемость всегда была ключевым фактором нашего господства на планете, но она также сопряжена с некоторой амнезией. Синдром смещения базовой линии, термин, описывающий постепенный сдвиг общепринятых норм в окружающем нас мире, пожалуй, наиболее ярко представлен в работе 2008 года морского эколога Лорэн Макклэнахан, которая решила поднять архивы со старыми фотографиями, где любители рыбалки демонстрируют свой улов на острове Ки-Уэст, штат Флорида. На Ки-Уэсте, последнем в череде островов у южной оконечности Флориды, существует традиция делать групповые фотографии участников каждого рыболовного тура вместе с добычей, выставленной на «доске для подвешивания». На найденных Макклэнахан фотографиях 1950-х годов позировали люди с рыбой, которая превосходила их по размерам, достигая двух метров в длину. В 1970-х годах рыба была примерно такого же размера, что и рыбаки. Когда же в 2007-м Макклэнахан купила билет на дневную рыбалку с выходом в открытое море, рыбы на досках для подвешивания оказались крошечными по сравнению со своими предками – всего сантиметров тридцать в длину.
Макклэнахан подсчитала, что акулы, пойманные в 2007 году у берегов Ки-Уэста, были в среднем вдвое меньше, чем в 1950-х, а крупные груперы, обитавшие в этих водах 50 лет назад, сдали позиции более мелким луцианам. Продолжающаяся деградация коралловых рифов, расположенных вдоль острова, сделала этот участок менее пригодным для обитания крупной рыбы. Однако люди на современных фотографиях улыбаются так же широко, как их предшественники. Туристы всех времен довольны своим уловом. Цена тура с учетом инфляции тоже почти не изменилась, хотя теперь рыба намного меньше, чем раньше. Ожидания от рыбалки 1950-х годов имели определенный «срок годности». Каждое следующее поколение прибывало сюда с новым пониманием нормы, новой точкой отсчета. Мир природы может показаться истощенным старикам, но не молодым.
То же правило действует и в случае с насекомыми. Возможно, их триллионные полчища терроризируют людей лишь для того, чтобы однажды уйти в историю. Когда-то саранча Скалистых гор в колоссальных количествах мигрировала по западной части США, устраивая своего рода антиутопию для сельских общин конца XIX века. Огромные тучи насекомых закрывали солнце на несколько часов. По свидетельствам очевидцев, «они казались огромным белым светящимся облаком, так как их крылья отражали солнечный свет и делали стаю похожей на клубы белого пара». Опускаясь на землю, саранча пожирала каждый куст, дерево и кукурузный стебель, поедала траву, листья и даже одеяла, которыми люди в отчаянии пытались прикрыть огороды. Целые орды врывались в дома фермеров, опустошая шкафы и разрывая на части ковры. Были даже сообщения о том, что они объедали одежду на спинах людей.
В 1875 году подсчитали, что колоссальное скопление саранчи заняло территорию, размер которой превышал площадь Калифорнии. Этот вид казался непобедимым. Но к 1902 году саранча оказалась на грани вымирания, возможно, из-за изменения методов ведения сельского хозяйства или сокращения генофонда. В недалеком прошлом целое поколение американцев регулярно подвергалось практически библейским нападениям саранчи, а нынешние жители запада США с трудом способны представить такое.
Теперь энтомологи гадают, что может скрываться от нас за пеленой забытого прошлого и какие усилия потребуются, чтобы переломить ситуацию. Обнадеживает то, что численность насекомых подвержена сильным колебаниям даже в нормальных условиях и может быстро восстанавливаться благодаря их колоссальной плодовитости. Бабочка-монарх откладывает по несколько сотен яиц в день, а пчелиная матка – более тысячи. Насекомые могут восстановить свои популяции; все, что им для этого нужно, это передышка.
Для устойчивого восстановления нам потребуется не только избегать действий с заведомо негативными последствиями, но и принимать меры, результативность которых не поддается точному измерению. Даже поддержание номинального статус-кво потребует постоянных усилий, включая массу крупных поэтапных изменений (многие из которых будут находиться вне поля зрения большинства людей) наших способов обработки почвы, производства продуктов питания и выработки энергии. Но прежде всего нужно показать на фундаментальном уровне, что нам не все равно.
Дни без насекомых
Птицы всегда занимали особое место в сердце Андерса Папе Меллера. Его главной любовью были деревенские ласточки. Особый трепет он испытывал при виде летящей ласточки, когда она неуловимым движением ловко хватала встречное насекомое, перекусывая прямо на лету. Это увлечение привело к тому, что Меллер потратил полвека на изучение любимого вида птиц.
Ласточки с синими блестящими спинками и крыльями, светло-коричневым пятнышком на лбу и раздвоенным хвостиком придавали нотку жизнерадостности унылым пашням на севере датской Ютландии, где вырос Меллер, которому сейчас 67 лет. Долгая карьера Меллера на поприще экологии началась, когда в возрасте 15 лет он отважился покинуть ферму своей семьи, чтобы надевать кольца на ноги птицам для отслеживания их перемещений. Деревенские ласточки встречались повсюду, поймать их и зафиксировать кольцо было совсем не сложно. Вскоре Меллер занялся изучением повадок других птиц, в частности стрижей и городских ласточек. Иногда он высматривал среди растительности ее обитателей, замечая то бабочку, то божью коровку.
Жизнь в Крагеде текла размеренно (буква «д» произносится мягко; «носителям английского языка это дается непросто, а вот испанцы отлично справляются», – замечает Меллер). Пейзаж – аккуратные ряды посевов на пшеничных, ржаных и картофельных полях с россыпью беленых домишек и редких ручьев – почти не изменился, когда Меллер отправился на юг, чтобы начать академическую карьеру в Орхусе, втором по величине городе Дании. Однако исследователя не покидало мучительное подозрение, что что-то не так.
Деревенские ласточки обладают отменным аппетитом: половозрелая пара вместе со своим беспомощным потомством съедает около миллиона насекомых за сезон. На каждой ферме на полуострове Ютландия насчитывалось пятьдесят-шестьдесят пар ласточек, а значит, эта местность буквально кишела насекомыми. Меллер помнит десятки жужелиц, разбегающихся из-под тюков сена, когда работники загружали их на машины, шмелей, жужжащих в зарослях травы у обочины, и мух, которые наводняли дом его родителей ближе к вечеру.
Однако с годами насекомые, похоже, стали исчезать. В 1980-х и 1990-х заметить снижение их численности могли не только биологи. «Большинство жителей сельской местности знали, что насекомых стало меньше», – говорит Меллер. Количество насекомоядных птиц, например сельских ласточек, тоже снизилось. «Это было очевидно. Не нужно было проводить измерения, чтобы это понять».
Однако основным инструментом ученых являются количественные данные, поэтому Меллер задумался о том, как организовать сбор данных о насекомых таким способом, чтобы его несложно было повторить, а полученные результаты позволяли судить
