Очерки по психологии аномального развития личности - Б. Зейгарник

Поиски экспериментальных путей исследования критичности наталкиваются на трудности, так как у сформированной личности трудно разграничить разные виды ее проявления. Нам кажется, что легче подступиться к данной проблеме в плане ее негативного аспекта — нарушения критичности, используя для исследования материалы и метод патопсихологии. Это целесообразно потому, что многие психические заболевания приводят именно к нарушению личностной сферы человека, к бесконтрольным поступкам. Данный подход облегчается и тем обстоятельством, что психологический эксперимент в условиях психиатрической клиники существенно отличается от любого другого, поскольку он означает для больного проверку его состояния, приобретая, как об этом много раз писалось (Зейгарник, 1927; и др.), характер «экспертизы»: любой больной человек (если он не слабоумен) считает, что от результатов этого исследования зависит в какой‑то мере его «судьба». В одних случаях исследование может выступить как способ анализа своего психического здоровья, в других — как стремление помочь или помешать обнаружению у него дефектов психической деятельности. Возможны и другие трактовки больными смысла экспериментального исследования, но важнее то, что больной всегда выполняет экспериментальные задачи, руководствуясь какими‑то более или менее значимыми для него мотивами, обусловленными позицией больного в лечебном учреждении. Иначе говоря, отношение больного к выполняемой экспериментальной работе мотивировано тем смыслом, который приобретает для него исследование. Поэтому ситуация психологического эксперимента обостренно вызывает контроль, необходимость понимать намеченные цели и предвидеть результат своей деятельности, правильно оценивать свои возможности. «Чем сохраннее личность больного, — указывает С. Я. Рубинштейн, тем более он способен обнаружить какую‑либо позицию в процессе экспертного исследования, особенно при экспериментально–психологическом исследовании» (1970, с. 29). Этот выступающий для больного смысл исследования и обусловливает отношение его к своим ошибкам, к экспериментатору и его замечаниям, а следовательно, и опосредованность своего поведения.

Прежде чем перейти к конкретному анализу некоторых нарушений критичности, необходимо остановиться еще на одном аспекте — роли чувств, эмоций, переживаний как регуляторов поведения. Они становятся таковыми лишь в том случае, если у субъекта сохранена критичность. При отсутствии критичности чувства не только не регулируют, но могут стать дезорганизаторами поведения, нарушается опосредованность действий. Из обыденной жизни можно привести не один пример описания такого явления, когда под влиянием аффекта человек временно теряет контроль над своим поведением, допускает необдуманные поступки в общении с другими людьми и даже действует во вред себе и своим дальнейшим жизненным планам. Однако в норме, по мере угашения аффекта, критичность восстанавливается. В патологии же нарушение возможности регулировать свои действия, связанное с проявлением болезненного аффекта, нередко становится устойчивым модусом поведения. Так, например, импульсивные реакции у психопатов самого различного склада представляют чрезвычайно частые и устойчивые явления; вязкость аффекта больного эпилепсией занимает значительное место в структуре изменения подконтрольности его поведения. В том и другом случае нарушения критичности больных носят своеобразную структуру, типичную для каждого из этих состояний. В целом регуляция и последующий контроль у психически больных носят совершенно иной характер, о чем справедливо пишет П. Я. Гальперин, указывая, что при такого рода заболеваниях «человек не способен оценивать свои действия, действия других людей и объективные события так, как это делают здоровые люди, не может пользоваться объективно общественными критериями всех этих явлений, поскольку не может правильно управлять своим поведением. Он остается субъектом, но уже не является личностью и не отвечает за свое поведение» (1976, с. 142).

В патопсихологии проблема критичности изучалась в основном в связи с изменением структуры деятельности у больных с поражениями лобных долей мозга (Зейгарник, 1943; Рубинштейн, 1949; Лурия, 1947; Лебединский, 1967; и др.). Клиническая практика показывает разные аспекты этого нарушения: а) регуляция познавательных процессов; б) отношение к болезненной симптоматике; в) аспект сознания (бессознательного); г) оценка своей личности и др.

Мы остановимся на двух аспектах исследуемой проблемы. Один из них дает возможность проследить, каким образом нарушение критичности изменяет процесс мыслительной деятельности, структуру его отдельных компонентов. Второй касается отражения нарушения критичности в самосознании, оценке своей личности, своего «я».

В данном очерке мы подвергнем анализу нарушение критичности к своим суждениям, интеллектуальным действиям и высказываниям — аспект, наиболее разработанный в патопсихологической литературе и описанный как «некритичность мышления» (Зейгарник, 1962). При выполнении умственных заданий, принципиально доступных больным, обнаруживалась особая группа ошибок, которую можно было охарактеризовать как «бездумную», неадекватную инструкции манипуляцию предметами. Так, в опыте на классификацию предметов больные, лишь бегло взглянув на карточки, начинали раскладывать их по неадекватным группам, не проверяя себя. Больные не сличали своих действий с заданной целью, не корригировали хода решения задачи и не соотносили полученные результаты со своими возможностями.

Нарушение критичности могло также выступать в виде нарушения отношения к своим ошибкам. В этих случаях хотя действия больных не носят характера манипуляций и выступают в виде целенаправленных действий, они все же свидетельствуют о некритичности суждений, которая выражается в игнорировании коррегирующих замечаний относительно допускаемых ошибок, подсказок экспериментатора. Приведем краткие иллюстрации подобных нарушений.

Больная С. (диагноз — шизофрения с вялым непрерывным течением). Классифицируя предметы, отказывается отнести ласточку в группу «животный мир», объясняя: «Она ведет совершенно другой образ жизни, ей свойственны и другие условия, ее приучить нельзя, она размножается по–другому, в воздухе может парить».

Э.: Но ведь она живое существо?

С.: Ну пусть тогда пойдет в животный мир, если вы так хотите, но я хотела бы иначе.

Больная В. (диагноз — хронический алкоголизм II степени). При укрупнении групп на III этапе «классификация предметов» объединяет моряка, пароход, двух рыб и лебедя в группу «море».

Э.: Проверьте, правильно объединили?

В.: Сейчас посмотрю, вы хоть говорите, когда неправильно (при этом беззаботно хохочет). Голубь летает и даже много, но он отдельно.

Э.: Какой голубь? Мы ведь говорим о том, почему вы отнесли лебедя в группу «море».

В.: Голубь, лебедь… все равно. Лебедь отдельно, он между небом и землей летает.

Э.: Будьте внимательны, не допускайте ошибок.

В.: Хорошо (и сразу образует группу «в небесах», куда относит самолет к ласточку).

Э.: Вы же самолет отнесли к транспорту!

В.: Да. Но я передумала, пусть будет с ласточкой.

Больная М. (диагноз — органическое поражение головного мозга с психическими расстройствами). Классифицирует предметы, объединяет дерево, метлу, куст, потому что «метлу из березы делают».

Э.: Именно поэтому вы и объединили эти карточки?

М.: (подумав)… нет, метла отдельно, а деревья будут вместе. Метлу лучше с лопатой, это инструмент для уборки.

Мы привели только три примера разных оценок больными своих ошибок, показывающих разнообразные формы критичности: некоторые больные сами исправляли свои решения; другие — только после наводящих вопросов экспериментатора; третьи — отстаивали свою правоту, но после беседы с экспериментатором все же исправляли допущенные ими ошибки; часть же больных спорила, не соглашалась с предложениями экспериментатора или вынужденно «уступала», но не обнаруживала истинной критичности.

Таким образом, выступившая градация оценки больными допущенных ошибок при выполнении задания могла расцениваться как индикатор сохранности критичности.

В этой связи возникает вопрос о том, имеется ли зависимость между нарушением контроля и типом ошибок. Представлялось интересным проследить, какие именно ошибки допускают больные в своей работе, какие из них поддаются коррекции экспериментатора и какие ошибки остаются некоррегируемыми.

Был проанализирован характер допущенных больными (шизофренией, органическими поражениями головного мозга и хроническим алкоголизмом) ошибок при выполнении ряда экспериментальных заданий (Кожуховская, 1973). Из проанализированных 156 ошибок 90 были скоррегированы, 66 оказались некоррегируемыми. С некоторой долей схематичности можно было разделить допущенные больными ошибки на следующие группы: связанные с конкретностью суждении; связанные с «разноплановостью» суждений и, наконец, связанные с бездумными, ситуационно возникающими суждениями, за которыми не стояла никакая аргументация (манипуляция). Обнаружилось, что в основном не поддавались коррекции ошибки, связанные с «разноплановостью» суждений (53 из 66) т. е. с тем видом нарушений суждении, который связан с нарушением мотивационной сферы (Зейгарник, 1962). Подобное сопоставление обнаруживает и некоторую нозологическую характеристику. Слабая доступность коррекции наблюдалась чаще всего у больных шизофренией (параноидная форма). Именно эта группа больных спорила с экспериментатором, удивлялась, почему последний «навязывает» свой способ выполнения задачи. Выявилось «принципиальное» несогласие больных с коррегирующими замечаниями экспериментатора.