Субмарина «Голубой кит» - Александр Мирер

Катя пошла неохотно. Лишь авторитет Игоря заставил ее пойти. Митя сочувственно пыхтел и пытался ее утешить своим мышонком. Безуспешно. Катя едва переставляла ноги и думала, что институт подводить нельзя. Что он — свой, почти как дом или школа. Из-за него сюда понаехало столько людей. Что надо пойти и все рассказать. Другое поведение — предательское поведение… Думала-то думала, но все надеялась, что хоть по дороге случится нечто и избавит ее от необходимости выдавать секрет взрослым.

По дороге не случилось ничего. Никто даже не встретился до самой проходной. Там уж послышались голоса и шаги. К элегантному бетонному козырьку спешили разные люди — прошла, например, группа десятиклассников. Зачем — неизвестно.

Втроем они вступили под козырек, нависший над стеклянными дверьми проходной. Почтительно посмотрели вверх — вся внутренняя поверхность козырька была в застекленных круглых окошечках, как речной откос бывает в ласточкиных гнездах. За стеклами можно было рассмотреть небольшие лампочки. Так необычно и модно освещалась проходная по вечерам! А в вестибюле проходной была еще стена из толстых переливчатых стеклянных блоков. Подтянутые вахтерши в полувоенных кителях стояли за никелированными турникетами-вертушками. Все проходящие небрежно показывали вахтершам коричневые плотные книжечки — пропуска. Здесь было гулко и чисто и пахло на свой особый манер: масляной краской, бетоном, пластмассой и щами с томатом из столовой.

Катя уже бывала здесь, встречала отца несколько раз. Справа, на стеклянной стенке, были специальные телефоны, внутренние. По ним можно было разговаривать с другими институтскими телефонами, а чтобы звонить в город, тут же висел телефон-автомат.

Катя важно подошла к внутреннему телефону и сказала:

— Два-три-три, пожалуйста.

Телефонистка ответила:

— Соединяю.

И запищал длинный гудок вызова, а после двух гудков ответил веселый голос:

— Теплякова слушает!

Тогда Катя произнесла второе заклинание:

— Будьте любезны пригласить Яков Иваныча.

На что последовало встречное заклинание:

— А кто его спрашивает?

— Дочь его спрашивает.

Голос стал опять веселым и ответил:

— Ваш отец, Катюша, в лаборатории, а звонить туда из города нельзя, а нам крепко-накрепко запрещено туда звонить. А что ему передать, когда он освободится?

— Спасибо, ничего. Он скоро освободится?

— Неизвестно никому, Катюша.

— Я звоню не из города, из проходной. Можно ему позвонить из проходной?

— Все равно нельзя, — сочувственно сказала Теплякова. — Что-нибудь дома случилось, что вы пришли?

— Ничего не случилось…

Катя не удержалась и спросила, откуда товарищ Теплякова знает, как ее звать.

— А мы тут всё знаем! — весело возразила товарищ Теплякова.

И они распрощались — одна весело, вторая довольно угрюмо.

— Ну что делать? — спросила Катя у Игоря.

Он поправил фуражку и сделал глаза щелочками. Скулы у него стали такими же квадратными, как плечи.

— Дай-ко мне трубочку… Девушка, пожалуйста, начальника института… Ну, директора, хорошо. Х-м… Пожалуйста, директора… Постой! — Он растерянно посмотрел на зеленую телефонную трубку. — Торопыга! Говорит: «Ушел на территорию», и трубку — хлысть!

Митя, про которого Игорь с Катей совсем забыли, подступил к ним и застенчиво промолвил:

— Хлопцы, если Квадратик догадался правильно… Хотя я не знаю… — Он замялся.

— Да говори, чего хотел! — зашипела Катя.

— Ничего я не хотел! — обиделся Митя.

Катя дернула себя за косу. Проклятый характер! Вечно кого-нибудь обидит нехотя!

— Ну, Митенька, — сказала она заискивающим голосом, — что ты, в самом деле?

— Хлопцы, — начал Митя заново и засмеялся, посмотрев на Катю. — Хлопцы та девчата, если они опять готовят радиопередачу? Они, наверное, все собрались там и смотрят, а?

— Точно! — вскрикнул Игорь.

И-у-у-х! — будто вихрь закрутился на кафельном полу вестибюля, взвизгнули и закачались на петлях тяжелые стеклянные двери! Вся тройка мчалась на речку, размахивая портфелями.

Еще сверху, еще с асфальтовой дорожки, они услышали команду к разводу караула и увидели тот же белый мяч над забором. А выбежав к камням, они услыхали уже: «Мяч направо! Два-два!»

— Опоздали, лешаки! — сказал Квадратик.

— Ничего! — крикнула Катя. — Вчера они позже начинали!

— Много позже! — пискнул запыхавшийся Митя.

И еще через полминуты компания сидела на Полудыньке, держась за руки, чтобы не скатиться в воду.

Сидела и смотрела с надеждой на стеклянные стены нового корпуса. С тщетной надеждой — перемещения не было.

Пять минут, десять, нет — все напрасно. Было уже пятнадцать минут третьего — ничего…

Первому надоело сидеть Мите. Он освободил мышонка из кисета, заглянул ему в мордочку и сообщил:

— Проголодался мыш-мышович, а звать его Панькой. Алле!

Мыш-мышович Панька исчез неведомо куда, и фокусник, опасливо посмотрев на Катю, прошептал:

— Перемещение… алле!

Панька появился, как исчезал, неведомо откуда. Никто не засмеялся, к Митиному огорчению, и он полез на берег, так как по беспечности бросил там портфель, а в портфеле у него был сыр для Паньки.

Катя немного позавидовала Митеньке. Груз ответственности нисколько не уменьшил его жизнерадостности.

— Ладно, — сказала она Игорю. — Пока объясни мне про батискаф и про атомные подводные лодки. А то я дура-дурой, ничего не знаю.

Квадратик еще вчера удивился. Профессорская дочка не знает про батискафы и подводные лодки! Но объяснять было вдвойне приятно. Игорь ни за что не признался бы, что Катя ему нравится. А может, и не нравится, а просто… Тут он запутался. Хорошая девчонка, в общем. Даже не очень задается. Мало ли кто не задается! Ему было приятно, что Катя запросто говорит: «Расскажи, я не знаю». Хотя и профессорская дочь.

Он снова устроил из портфеля стол, пощелкал шариковой ручкой и приступил к лекции. Они с Катей примостились на двух узких концах Полудыньки, а на желтом шероховатом ее горбе лежал портфель… Но вот что, дорогой читатель. Следующая глава будет вся целиком занята «лекцией Квадратика» и его же рисунками к этой лекции о батискафах и атомных подводных лодках. Кому неинтересно — может пропустить главу.

Ведь читателю лучше (или хуже), чем герою повести. Возможно, читатель никогда не побывает на атомной субмарине — знания ему не понадобятся.

16. ЛЕКЦИЯ КВАДРАТИКА

Игорь нахмурился, поиграл скулами и оглядел чистый лист бумаги, как шахматист оглядывает доску перед первым ходом. И начал с хода конем, с вопроса:

— Знаешь, почему подводная лодка ныряет на триста — четыреста метров, а глубже не может?

— Игорь, ты рассказывай по порядку. Я же совсем ничего не знаю, правда!

— Дивно… какое давление на глубине четыреста метров — знаешь?

— Это знаю, сейчас. Четыреста разделить на десять — сорок атмосфер. А что?

— А вот что: какое давление на глубине океана в двенадцать километров? Раздели глубину на десять. Будет тысяча двести атмосфер. Плюс — вода соленая тяжелее пресной, получается все полторы тысячи. Понимаешь?

— Нет еще.

— Если лодку построить с такими толстыми стенками, чтобы они выдерживали полторы тыщи атмосфер, то лодка — фью-ить! Потопнет.

— Не понимаю и не понимаю! — горячо сказала Катя. — Я читала, что на линкорах броня по полметра толщиной, так ведь не тонут линкоры!

— Теперь линкоров не строят, — отозвался Игорь и посмотрел на Катю подозрительно.

Профессорской дочке полагалось быть пограмотнее, а Квадратик никому не прощал розыгрышей. Но Катя его не разыгрывала, смотрела вполне правдивыми глазами. Успокоенный Игорь отчеркнул двумя линиями четвертушку листа и надписал: «Рис. 2». Катя немедленно спросила, почему рисунок второй, если он первый. Игорь резонно напомнил о первом рисунке с лепестком. Пришлось согласиться. И на четвертушке появились два двойных кружочка, заштрихованных по-разному. Игорь додумал немного и внутри обоих кружочков нарисовал по человечку. То, что они вышли похожими на кривые столбики, его смутило, но Катя сказала — сойдет. Понятно, что люди нарисованы для масштаба.

Тогда Квадратик объяснил, что кружочек номер один — современная подводная лодка, ныряющая на глубину четыреста метров. В разрезе. То есть лодка, похожая на колбасу, разрезана поперек.

— Однако лодка больше похожа на яйцо! — вдохновился Игорь. — Глянь! Где я заштриховал — скорлупа. Поняла? У первого номера скорлупа выдерживает сорок атмосфер, а у второго — полторы тыщи атмосферов…

Он так радовался, что нашел хорошее сравнение.

Но Катя поправила его, чтоб не зазнавался:

— Атмосфер.