Мечник - Василий Сахаров

— Понимаю, вот только дикостью нас пугать не надо, мы ее на своем веку повидали достаточно.

— Да, ни хрена ты не понимаешь, купец! — градоначальник сорвался на крик. — Это уже не люди, не человеки прямоходящие и разумные. Нельзя объяснить то, что мы видели в эту зиму, нет таких слов, чтобы передать все то омерзение при их виде, и весь тот страх, испытанный нами. Вижу, что вы люди военные, выправка ваша заметна. Вы с «беспределами» воевали?

— Да, — дружный кивок трех голов.

— Так вот, «беспределы», по сравнению с этими выродками рода человеческого, сущие дети. Поверьте моим словам, и забудьте про поход на север, а вернувшись домой, предупредите своих начальников, что скоро север сам придет к ним, и пусть они будут готовы встретить его со всеми своими пушками, танками и солдатами.

— Что, все настолько плохо?

— Не то слово, плохо. В эту зиму мы потеряли больше ста человек, и это при том, что у варваров почти не было огнестрельного оружия. Они приходят мелкими группами, не более десяти-двадцати воинов, все разукрашены татуировками, а вооружены луками, метательными дисками, пращами и дротиками. Лошадей не признают, а передвигаются на лыжах или пешком. Ненавидят собак и домашнюю живность, а говорят на странной смеси русского, украинского и блатной фени, а зачастую, переходят на рык или язык жестов.

— Так значит, дикари приходят со стороны Харькова?

— Да, они идут из тех мест.

— А что пленные?

— Мы ни одного живьем взять не смогли. Пару раз, наши разведчики почти хватали кого-то из них, кто в бою был ранен, но те, видя такое, кончали жизнь самоубийством.

— Извините, господин градоначальник, но при всем моем к вам уважении, то, что вы рассказываете, ничем не подтверждено, и поверить в это трудно.

— Ничего, купец, когда они нас сломают, и к вам в Конфедерацию придут, тогда ты поверишь моим словам.

— Серьезное заявление. Вы считаете, что готовится вторжение?

— Я не считаю, а знаю это. Пройдись по нашему городу, пообщайся с людьми и ты увидишь, что за их спокойствием скрывается страх, и они готовы покинуть свои дома. Пройдет год, два, может быть, что и три, и здесь не останется никого.

— Потеря ста человек, и зимние налеты дикарей, это не повод, дабы с места срываться.

— А-а-а, — Приходько устало взмахнул рукой, — говорю же, что не могу объяснить всего того, что сейчас происходит. Вечером я пришлю к вашей стоянке беглецов из тех мест, и командира дружины, переговорите с ними, если вас так интересует, что же происходит в тех местах, и кто таковы эти варвары.

Разговор с градоначальником был окончен, и мы, прогулявшись по городу, вернулись к своей стоянке. То, что услышали, пока не обсуждали, поскольку надо было обдумать слова местного правителя, и выяснять, говорит ли он нам правду, или может быть, просто не хочет пускать наш караван с боеприпасами к Харькову.

Наступил вечер, воины, приказчики и возницы, получили увольнительную и, в большинстве своем, разбежались по Дебальцево, кто в кабак, кто в бордель, а кто-то просто пошел по улицам погулять. На стоянке остались только восемь бойцов и старшие командиры нашего небольшого отряда, Татаринцев, Астахов, инженер Гуров, и я.

— Идут, — прерывая наши молчаливые размышления у костра, сказал Астахов, и перед нами появились трое.

Первый, это командир местной дружины Брагин, с которым мы еще на въезде в город познакомились. Лет около пятидесяти, абсолютно седой, лицо в глубоких морщинах, а на непокрытой голове, виден шрам, от макушки до виска, кривой чертой пересекавший волосы. Второй, лысый парень, непомерно толстый и рыхлый, с виду, обычный человек, а что-то в нем было не так. Третьим гостем оказалась девушка лет семнадцати, с густыми и черными как смоль волосами, волнами спадающими на грудь и челкой закрывающей лоб, выразительными глубокими глазами, цвета которых в сумерках я разглядеть не мог, и приятными тонкими чертами лица. Она была очень красива, но, как и в случае с парнем, в ней чувствовалось какое-то несоответствие и создавалось впечатление, что разум этой девушки, находится где-то очень далеко от своего тела.

— Вечер добрый, — поприветствовал нас Брагин и указал своим спутникам на бревна, лежащие рядом с костром.

— Добрый, — я ответил за всех присутствующих с нашей стороны, и кивнул на парня с девушкой. — Это все, кто может что-то рассказать?

— Ну, — пожал плечами командир дружинников, — в общем-то, что и все. Была еще парочка мужиков, но они по зиме в бою погибли. Больше с тех мест никто не выбирался.

— Ладно, что есть, и то хорошо. Кто начнет?

— Анна, — Брагин обратился к девушке, которая с безучастным видом смотрела на костер, — расскажи, что с тобой было.

Девушка беспокойно пошевелилась, оторвала взгляд от огня, рукой откинула волосы на затылок, и на ее лбу мы увидели выжженный крест, только не тот, что у христиан используется, а другой, перевернутый и перечеркнутый косой чертой.

— Меня зовут Анна Ельцова, я из деревни Васильевка. Мы жили, как и все, кто пережил Черное Время, выращивали картошку, овощи, и держали скотину. В селе нас было немного, человек сто, и мы были мирными людьми, никого не задевали, и хотели только того, чтобы нас не трогали и не беспокоили. Это произошло в начале осени, пять лет назад. Однажды, я проснулась среди ночи от непонятного шороха, и сердечко мое в предчувствии беды бешено застучало. Мои родители спали в соседней комнате, а два братика и сестричка со мной рядом, мне хотелось успокоиться, нашептать самой себе, что шорох под окнами это только разыгравшееся воображение, но в этот момент, что-то с силой ударило в дверь нашего дома. Вся семья проснулась, младшие заплакали, и дверь, не выдержавшая нескольких мощных ударов, упала внутрь комнаты. Отец схватил топор, лежащий под их с матерью кроватью, и бросился навстречу беде, и долго, может быть целую минуту, он сдерживал в узком проходе тех, кто хотел проникнуть к нам. Однако он был один, а врагов трое. Он упал, и в доме появились вооруженные длинными ножами люди с размалеванными лицами. Так я впервые увидела «диких сектантов», которые называют себя Внуки Зари.

Ельцова на мгновение прервалась, и снова посмотрела на огонь.

— Что было дальше, Анна, — поторопил ее Брагин, — рассказывай.

— Моего отца убили, мать изнасиловали, и распяли на стене дома, а нас, всех деревенских детей, собрали в кучу, и повели в Харьков, место, откуда пришли разорители нашей деревни. В городе нас бросили в подвал с крысами и несколько дней не кормили. Ночью было холодно и страшно, а днем к нам приходили проповедники, и вели разговоры о том, что прежний мир погиб из-за того, что люди верили в Дьявола, который назвался богом, а истинный наш создатель Люцифер, Сын Зари. Мы плакали, просили еды, но для того чтобы избавиться от лишений, нам надо было сказать, что мы верим в бога Люцифера и готовы служить ему там, где укажут проповедники, несущие свет истинной веры всем людям Земли. Через пять дней, в подвале не оставалось никого кроме меня. Все пленники, включая моих родных, признали новую веру и согласились ей служить. Меня хотели убить, говорили, что я взрослая и ересь Христова крепко сидит во мне, но так сложилось, что я понравилась одному из проповедников и, очистив меня знаком своего бога, он забрал меня с собой и сделал своей любовницей. Я и знать не знала, кто такой Христос, и кто такие христиане, у нас в деревне ни во что не верили, хотя иногда, просили Небо о дожде или мягкой зиме, но никого это не волновало, и теперь у меня на лбу клеймо на всю жизнь. Два года я провела среди «диких сектантов», но потом, нам с Павликом удалось бежать.

Одно из толстых сучьев, лежащее в костре, при этих словах Анны громко треснуло, и она испуганно оглянулась по сторонам. Парень, сидящий рядом с ней, прикоснулся к ее плечу рукой. Успокоившись, девушка взглянула на Астахова, который сидел напротив, и спросила:

— Наверное, вам неинтересно все то, что я говорю?

— Жаль вашу деревушку и тебя жаль, конечно, но нам надо знать, кто такие эти Внуки Зари, — ответил капитан.

— Понимаю, спрашивайте, что вам нужно.

Астахов посмотрел на меня, я утвердительно кивнул, и он продолжил разговор:

— Какова их численность?

— Точно не знаю, но только в одном из кланов, том, в котором я жила, было четыре тысячи семьсот человек без учета рабов.

— Кланы, значит, — протянул Астахов. — А сколько всего таких кланов?

— Тринадцать, три угла, три ромба, три квадрата, три круга, и один звездный. Каждый клан имеет свой цвет и условное обозначение, у каждого свои проповедники, воины, женщины, рожающие новых Внуков Зари, и рабы. Звездный клан всегда находится на развалинах Харькова, они руководят всеми сектантами, они командиры, а остальные кланы занимаются расширением подконтрольных им земель, добычей пленников и исполнением приказов. Я сама слышала от Хаксы, проповедника, у которого была наложницей, что главная цель их, как они говорят, вселенского проекта, подчинить себе весь мир, а поэтому, они должны постоянно двигаться вперед и не останавливаться. Ромбы идут на юг, их цель Луганск, Донецк и Дебальцево, углы продвигаются на Полтаву и Днепропетровск, квадраты идут на Сумы, а круги на Воронеж и Дон.