Все шедевры мировой литературы в кратком изложении - В. Новиков

Неожиданно — стук в дверь, глядь — а это Акэбоно, Снежный Рассвет. Снег валил, погребая все вокруг под собой, жутко завывал ветер. Акэбоно раздавал подарки, и день прошел как сплошной праздник. Когда он уехал, боль разлуки была нестерпимой. Во второй луне я почувствовала приближение родов. Государь был в то время весьма озабочен делами трона, но он все же повелел монастырю Добра и Мира молиться о благополучном разрешении от бремени. Роды прошли хорошо, родился младенец-принц, но я терзалась мыслями об отце и своем возлюбленном Акэбоно. Тот снова навестил меня при свете унылой зимней луны. Мне все казалось, что кричат ночные птицы, а то были уже птички рассветные, стало светло, выходить от меня было опасно, и мы провели день вдвоем, и тут принесли ласковое письмо от государя. Обнаружилось, что я снова понесла от Акэбоно. Страшась людских взоров, я покинула дворец и затворилась у себя, сказавшись тяжело больной. Государь слал гонцов, но я отговаривалась, что болезнь заразная. Ребенок родился втайне, только Акэбоно и две служанки были со мной. Акэбоно сам отрезал мечом пуповину. Я посмотрела на девочку: глазки, волосики, и только тогда поняла, что такое материнская любовь. Но дитя мое унесли от меня навсегда. И так случилось, что потеряла я маленького принца, что жил в доме моего дяди, он исчез, как росинка с листа травы. Я оплакивала отца и мальчика-принца, оплакивала дочь, горевала, что Акэбоно покидал меня по утрам, ревновала государя к другим женщинам — такова была моя жизнь в ту пору. Я мечтала о горной глуши, о странствиях: «О, если бы мне / там, в Ёсино, в пустыни горной, / приют обрести — / чтобы в нем отдыхать порою / от забот и горестей мира!..»

Государь увлекался разными женщинами, то принцессой, то одной молодой художницей, и увлеченья его были мимолетны, но все равно причиняли мне боль. Мне исполнилось восемнадцать лет, многие знатные сановники посылали мне нежные послания, один настоятель храма воспылал ко мне неистовой страстью, но она была мне противна. Он осыпал меня письмами и весьма искусными стихами, подстраивал свидания — одно свидание даже произошло перед алтарем Будды, — и одно время я было поддалась, но затем написала ему: «Что ж, если однажды / изменятся чувства мои! / Ты видишь, как блекнет / любовь, исчезая бесследно, / подобно росе на рассвете?..»

Я заболела, и мне казалось, что это он своими проклятиями наслал на меня хворь.

Как-то раз государь проиграл старшему брату состязание в стрельбе из лука и в наказание должен был представить брату всех придворных дам, прислуживающих при дворе. Нас переодели мальчиками в изящнейшие наряды и повелели играть в мяч в Померанцевом саду. Мячи были красные, оплетенные серебряной и золотой нитью. Затем дамы разыгрывали сценки из «Повести о принце Гэндзи». Я уже было совсем решила отречься от мира, но заметила, что опять понесла. Тогда я скрылась в обители Дайго, и никто не мог найти меня — ни государь, ни Акэбоно. Жизнь в миру мне постыла, сожаления о прошлом томили душу. уныло и мрачно текла моя жизнь, хотя государь разыскал меня и принудил вернуться во дворец. Акэбоно, который был моей первой настоящей любовью, постепенно отдалился от меня. Я размышляла о том, что меня ждет, ведь жизнь подобна недолговечной росе.

Настоятель, который все так же неистово любил меня, скончался, прислав предсмертные стихи: «Вспоминая тебя, / ухожу я из жизни с надеждой, / что хоть дым от костра, / на котором сгорю бесследно, / к твоему потянется дому. — И приписал; — Но, дымом вознесясь в пустоту, я буду по-прежнему льнуть к тебе». Даже государь прислал мне соболезнование: «Ведь он так любил тебя…» Я же затворилась в храме. Государь отдалился от меня сердцем, государыня на дух не переносила меня, Акэбоно разлюбил, пришлось покинуть дворец, где я провела много лет. Мне было не жаль расставаться с суетным миром, и я поселилась в храме Гион и стала монахиней. Меня звали во дворец, но я понимала, что душевная скорбь всюду пребудет со мной. И я отправилась в далекое странствие по храмам и пещерам отшельников и очутилась в городе Камакура, где правил сёгун. Всем хороша была великолепная столица сёгуна, но мне казалось, что недостает ей поэзии и изящества. Так жила я в уединении, когда узнала, что скончался государь. В глазах у меня потемнело, и я бросилась назад, в старую столицу, чтобы хоть неузнанной побывать на похоронах. Когда я увидела дымок его погребального костра, все померкло в моей жизни. Поистине невозможно изменить то, что предначертано человеку законом кармы.

Примечание переписчика: «В этом месте рукопись отрезана, и что написано дальше — неизвестно».

Неизвестный автор [XIII в.]

Повесть о доме Тайра (Хэйкэ моногатари)

Жанр повествования о ратных делах

Много было в мире князей, всесильных и жестоких, но всех превзошел потомок старинного рода князь Киёмори Тайра, правитель-инок из усадьбы Рокухара, — о его деяниях, о его правлении молва идет такая, что поистине не описать словами. Шесть поколений дома Тайра исполняли должность правителей в различных землях, однако высокой чести являться ко двору никто из них не удостоился. Отец Киёмори Тайра Тадамори прославился тем, что воздвиг храм Долголетия, в который поместил тысячу и одно изваяние Будды, и храм сей настолько пришелся всем по душе, что государь на радостях даровал Тадамори право являться ко двору. Только собрался было Тадамори представиться государю, как придворные завистники порешили напасть на непрошеного гостя. Тадамори же, прознав про это, взял во дворец свой меч, наводивший ужас на супостатов, хотя во дворце следовало быть безоружным. Когда все приглашенные собрались, он медленно вытащил меч, приложил к щеке и застыл неподвижно — в свете светильников лезвие горело, как лед, и вид у Тадамори был столь грозен, что никто не осмелился напасть на него. Но жалобы посыпались на него, все придворные выражали государю свое возмущение, и он уж было вознамерился закрыть для Тайра ворота дворца, но тут Тадамори вынул свой меч и почтительно передал государю: в черных лакированных ножнах лежал деревянный меч, оклеенный серебряной фольгой. Государь рассмеялся и похвалил За дальновидность и хитроумие. Тадамори отличался и на пути поэзии.

Сын Тадамори, Киёмори, славно сражался за государя и покарал мятежников, он получил придворные должности и наконец чин главного министра и право въезжать в карете, запряженной волом, в запретный императорский город. Закон гласил, что главный министр — наставник императора, пример всему государству, он правит страной. Говорят, произошло все это благодаря благоволению бога Кумано. Киёмори ехал как-то морем на богомолье, и вдруг огромный морской судак прыгнул сам в его ладью. Один монах сказал, что это знамение бога Кумано и следует приготовить и съесть эту рыбу, что и было сделано, с тех пор счастье во всем улыбалось Киёмори. Он обрел невиданную власть, а все потому, что правитель-инок Киёмори Тайра собрал триста отроков и взял к себе на службу. Им подрезали волосы в кружок, сделали прическу «кабуро» и одели в красные куртки. День и ночь они бродили по улицам и выискивали в городе крамолу, чуть только что увидят или услышат, что кто-нибудь поносит дом Тайра, сразу с криком кабуро бросаются на человека и тащат в усадьбу Рокухара. Всюду ходили кабуро без спроса, перед ними даже лошади сами сворачивали с дороги.

Весь род Тайра благоденствовал. Казалось, что те, кто не принадлежит к роду Тайра, недостойны того, чтобы называться людьми. Дочери Киёмори тоже процветали, одна — супруга императора, другая — супруга регента, воспитательница младенца-императора. Сколько у них было поместий, земель, ярких нарядов, слуг и челядинцев! Из шестидесяти шести японских провинций владели они тридцатью. Усадьба Тайра — Рокухара по роскоши и великолепию превосходила любой императорский двор. Золото, яшма, атлас, драгоценные камни, благородные кони, разукрашенные экипажи, всегда оживленно и многолюдно.

В день совершеннолетия императора Такакура, когда он пожаловал на празднество в дом своих августейших родителей, случилось несколько странных происшествий: в разгар молений с горы Мужей слетели три голубя и в ветвях померанцевого дерева затеяли драку и заклевали друг друга до смерти. «Близится смута», — сказали знающие люди. А еще в огромную криптомерию, в дупле которой был устроен алтарь, ударила молния, и вспыхнул пожар. А все потому, что все в мире происходило по усмотрению дома Тайра, и боги воспротивились этому. Против Тайра восстали монахи священной горы Хиэй, так как Тайра наносили им незаслуженные обиды. Когда-то император говорил: «Три вещи мне неподвластны — воды реки Камо, игральные кости и монахи горы Хиэй». Монахи собрали множество чернецов, послушников и служек из синтоистских храмов и устремились к императорскому дворцу. Им навстречу выслали два войска — Тайра и Ёсифуса Минамото. Минамото повел себя мудро и сумел усовестить бунтующих монахов, он был прославленным воином и прекрасным стихотворцем. Тогда монахи ринулись на войско Тайра, и многие погибли под их святотатственными стрелами. Стоны и вопли поднимались к самому небу, побросав ковчеги, монахи побежали назад.