Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы - Питер Хизер

Они делятся на несколько категорий. Во-первых, принятие христианства ставило князей на новый идеологический уровень. В 1-м тысячелетии христиане считали, что ни один правитель не смог бы прийти к власти, не будь на то воли Божьей. Таким образом, обращение в христианство позволяло князьям утверждать, будто они избраны высшей силой, тем самым возвышая себя и принижая своих соперников. Это могло оказаться полезным при тогдашних политических условиях, когда наиболее амбициозные князья едва-едва успели подняться над другими, нередко – грубой силой. Во-вторых, христианство было религией Писания – основные тексты, комментарии к ним и практические правила, появившиеся за века для организации необходимых мероприятий, существовали в письменной форме. Поэтому в раннесредневековой Европе христианские священники в целом были более грамотны, чем даже представители элиты. Служители церкви могли стать полезными слугами новообращенных правителей, и мы знаем, что нередко так и получалось. В дальнейшем именно грамотность церковников сделает возможным функционирование более бюрократических форм управления – в особенности в том, что касается подсчетов и сборов налогов, получаемых наличными деньгами. В-третьих, и, разумеется, это проистекает из второго, христианство требовало немалых затрат. Строения, книги, постоянные священники – все это стоило очень дорого. Поэтому установление христианства всегда требовало введения новых налогов – в конце 1-го тысячелетия нередко в форме десятины, – которые шли на необходимые религиозные мероприятия. Все говорит о том, что правители придерживали часть собранных средств и использовали их в собственных целях, иногда напрямую присваивая долю десятины, иногда – косвенно. Косвенный метод работал лучше, поскольку короли и князья нередко сохраняли за собой право назначать священнослужителей высшего сана вроде епископов и аббатов, а потому могли отдать предпочтение своим сторонникам и тем самым заручиться их финансовой и иной поддержкой[678].

Этот список всегда вызывал у меня сомнения. К примеру, заверения и притязания всегда подлежат проверке. То, что обращенные в христианство правители стремились обрести больший авторитет, выдавая себя за Божьих избранников, еще не означало, что таковыми их считали все остальные, и в большинстве случаев переход в новую веру практически не сказывался на основной политической культуре. Новообращенных правителей могли свергнуть или убить, им могли противоречить – точно так же, как и их предшественникам-язычникам. Особенно ярко это проявилось, к примеру, в том, что Болеслав II решил покончить со Славниковичами в День святого Вацлава. Выбор даты, разумеется, не был случайным, и невольно начинаешь думать, что успех подобной затеи в такой праздник как бы оправдывает действия правителя, несмотря на всю их жестокость. Но Болеслав II был сыном и наследником Болеслава I Грозного, младшего брата Вацлава, убийцы, ставшего заменой брату. Возможно, любовь к кровопролитиям и уничтожению соперников была у потомков Болеслава I в крови, и они предпочитали заниматься этим непременно в конце сентября, выбирая символическую дату, которая станет напоминать потенциальным соперникам об их возможной участи.

Второе предполагаемое преимущество, скорее всего, не имело серьезного веса, поскольку не могло пригодиться новообращенным князьям, а потому вряд ли входило в их расчеты. Учитывая, сколько времени прошло между принятием христианства и появлением развитой грамотной администрации у англосаксов, где этот процесс хорошо описан в источниках и занял несколько веков, мы вряд ли можем считать, что князей подтолкнули бы к смене конфессии мечты о потенциальной революции в правительстве в далеком будущем[679].

Получается, что из всех преимуществ, которыми, как традиционно считается, сопровождается переход в христианство, весомым является только третье, и как раз оно, как и желание избавиться от ярлыка «варвары», стало важным фактором для большинства правителей, крестившихся в IX и X веках. К тому времени система сбора налогов в церковной сфере была так хорошо отлажена в имперской Европе, что включить в систему новые территории было несложно – и этот шаг мог принести князьям и королям значительную прибыль[680]. Однако я склонен верить, что оба этих преимущества меркли на фоне еще одного, о котором не так часто говорят. Его важность, хотя это кажется парадоксальным, проистекает из исторических условий, в которых новой вере активно противостояли.

Будучи грамотной религией развитого мира, обладавшей развитой идеологией и престижем, ассоциировавшейся с успехом и процветанием, христианство обычно «побеждало» в столкновениях культур в раннее Средневековье: примерно так же «Левайс» и «Макдоналдс» разошлись по всему миру, поскольку ассоциировались с ведущим мировым брендом, каковым является Америка. Лишь изредка контакт с христианством вызывал яростное сопротивление (как и успехи Америки в современном мире). Мы ранее сталкивались с одним примером, когда предводители готов-тервингов в IV веке начали преследовать христиан, поскольку эта религия ассоциировалась у них с господством Рима. Еще пару примеров данного явления можно наблюдать шестьсот лет спустя. Яркая антихристианская идеология была центральной во время бунта полабских славян против империи Оттонидов после 983 года, когда многочисленные церкви и монастыри были разграблены и сожжены, и даже над телами епископов, извлеченными из захоронений и ограбленными, нападавшие надругались. Немного иная антихристианская идеология, исходящая от князя, имела место на Руси примерно в тот же период. Хотя вдова Игоря Ольга перешла в христианство под влиянием Византии и крестилась во время визита в Константинополь в 957 году, ее сын Святослав и внук Владимир, правившие поочередно после ее смерти, фактически насаждали язычество, вопреки воле матери. Здесь проблема была скорее культурного плана, поскольку хищная организация Византийской церкви еще не успела поднять голову в Киеве[681].

Но в этих примерах агрессивного отношения к христианству интересно следующее: природа исконной религии должна была измениться, чтобы у нее появился шанс ему противостоять. Чтобы объединить столько разных народов и оградить их от влияния христианства, Владимир не стал запрещать разных богов, но возвысил Перуна, старого балтийского и славянского бога грома и молний, сделав его верховным, и заставил подданных поклоняться ему. Владимир объединял скандинавов, славян, финнов и бог знает кого еще, а потому для создания религиозного единства необходимо было выбрать один из, судя по всему, многочисленных культов, которым следовали его подданные. И даже среди полабских славян, культура которых была более однородной, антихристианство повлекло значительную перестройку их собственной религии. Другие верования не запрещались и здесь, но новый союз лютичей скреплялся в том числе общим культом – Радегаста. Все платили жрецам бога и храмам, у Радегаста просили совета перед каждой битвой, отдавая десятую часть трофеев. Нам мало что известно о славянских богах и язычестве до обращения этих народов в христианство, но тот факт, что правителям приходилось учреждать единый культ, чтобы бороться с христианством, говорит о том, что богов было великое множество и у каждого «племени» имелись свои[682].

На этом фоне христианство предлагало правителям, желающим объединить под своей властью огромные территории, удобный выход из положения. Наличие самых разных языческих верований, с которыми им приходилось иметь дело, было частью культурной системы, принадлежащей старому политическому порядку. В этих условиях христианство было очень привлекательным благодаря санкционированной нетерпимости: отказу мириться с существованием иных религиозных культов. Переход в христианство позволял правителю истребить старые религиозные практики, независимо от того, хватает ли у него священников на то, чтобы повсюду вместо языческих культов создать полноценные церкви. Тем самым он мог сломать один из основных культурных барьеров, который в противном случае мог помешать его попыткам утвердить новый политический порядок. Помимо других, более «положительных» преимуществ, христианство давало возможность уничтожить существующие религиозные структуры, что сделало его идеальным идеологическим аккомпанементом к процессу политического объединения.

Равные и периферия

Новые государства, появившиеся в Северной и Восточной Европе к концу 1-го тысячелетия, были продуктами долгих и сложных трансформационных процессов, многие из которых уходили корнями в далекое прошлое. Миграционная экспансия конца V века и на протяжении VI способствовала первичной социальной дифференциации среди славяноязычного населения Европы. Империя аваров затем, судя по всему, установила принцип наследования власти в тех славянских группах, которые оказались в числе ее подданных, и новые государства IX–X веков сумели существенно увеличить объем сельскохозяйственной продукции и численность населения в той части Европы, которая была среди всех варварских земель наименее развитой. По крайней мере, некоторые из этих преобразований способствовали появлению крупных социально-политических единиц, основанных по большей части на взаимном согласии, когда отдельные индивиды соглашались нести тяготы, неизбежно сопровождавшие жизнь в большом сообществе, в обмен на экономическую и политическую безопасность, которую обещали союзы такого рода. Об этом свидетельствуют укрепления на холмах, возводимые вплоть до начала IX столетия, которые явно предназначались для коллективного использования, то были убежища, необходимые всем, а не форты, выстроенные по приказу некой важной персоны.