Ревет и стонет Днепр широкий - Юрий Смолич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Винниченко с искренним восхищением взирал на своего нового знакомца. Живой герой для романа! Жаль, что в своих многочисленных литературных опусах Владимир Кириллович рисует представителей буржуазно–капиталистических кругов только с убийственным сарказмом. Фигура активного организатора, так сказать, созидателя… знаете, привлекательна… Палитра, понимаете, ярких тонов…
Между тем Демченко счел нужным представить премьеру республики все уважаемое общество, почтившее его своим визитом. Широким жестом он обвел присутствующих. И Винниченко вынужден был обойти вдоль стены весь зал, от человека к человеку: пожать каждому руку и коротко приветствовать. Девяносто человек, девяносто рукопожатий! И ничего не поделаешь — положение обязывает: вон президент Соединенных Штатов Америки в день своего рождения с восьми утра до трех пополудни стоит на пороге своего кабинета — и каждый гражданин Соединенных Штатов Америки может подойти и пожать ему руку. Демократия! Престиж! В конце концов, раз ты глава государства, даже с врагом надо быть корректным.
— Граф Бобринский. Очень приятно.
Ого! Ну и птички залетели сегодня на огонек в Центральную раду! Что значит — победа сил революции!..
— Винниченко. Очень приятно.
Приятно или неприятно, а был это владетель изрядной части всей украинской земли и того, что под землей и над землей. Луга, поля, плантации сахарной свеклы, фабрики и заводы, шахты и рудники, даже собственная железная дорога! С фактом его существования, в частности с фактом его присутствия сейчас здесь, нельзя было не считаться.
— Харитоненко. Очень рад.
— Очень рад. Винниченко.
Радоваться, быть может, и нечему было, но знакомство, безусловно, волнующее: в латифундиях магната Харитоненко Винниченко в юности, когда он бродил в поисках заработка по панским экономиям, довелось выгребать навоз на знаменитых харитоненковских конных заводах.
— Егермейстер двора его императорского величества Валахов!
— Очень приятно…
Винниченко почувствовал, что его пронимает дрожь. Он пожимает руку самому богатому и самому сановитому человеку на Украине.
— Князь Святополк–Четвертинский…
— Лизогуб…
— Григоренко…
— Шемет…
— Ханенко…
— Кочубей…
— Куць…
Слава богу! Пускай и буржуи, но все ж так свои — хохлы…
— Бродский.
— Фон Мекк…
— Граф Гейден…
— Де Лятур…
— Рихерт…
— Спилиоти…
Матка бозка! Да тут целый интернационал!
Некоторые, рекомендуясь, считали нужным тут же кратко информировать о характере своей деятельности и пользе от нее для человечества.
Представлялись так:
— Мойше Калихман — известь, алебастр, портлендский цемент.
— Колибаба — духовые инструменты и барабаны.
Они, очевидно, не полагались на популярность своих фамилий, а больше — на популярность выпускаемой ими продукции.
Другие особенно подчеркивали давность своего промысла:
— Морозов, Захар Саввич — Богородско–Глуховская мануфактура, существует с 1870 года.
— Иосиф Цукервар — оборудование сахарных заводов, с 1884 года.
— Курис — бриллианты. Покупаю всех дороже, продаю дешевле всех, с 1899 года.
— Росси — мраморные надгробья и убранство склепов, с 1870 года.
Ого! Сколько же уважаемых граждан за эти полвека успел проводить в достойном убранстве мосье Росси? Промысел, безусловно, прибыльный — без кризисов, без угрозы стачки, невозможен даже локаут…
Другие — на писательский глаз — были еще занятнее: они представали как бы сразу в нескольких ипостасях, обладали сразу несколькими фамилиями, и неизвестно было, которая же именно принадлежит им:
— Хряпов–Энни–Энни–Вейс! Счастлив познакомиться! Киев, Кирилловская, 43. Основной, запасный и амортизационный капитал миллион сто тысяч. Пивоваренный завод.
Пиво фирмы Хряпова–Энни–Энни–Вейса Винниченко в молодости случалось отведывать. Он с любопытством посмотрел на человека, который был то ли Хряповым, то ли первым Энни, то ли вторым, а может быть, и Вейсом. Неужто и на пиве можно стать миллионером?
— Поллак, Сук и сыновья — чугунолитейные работы. Кузнечная, 56.
— Анонимное товарищество Дитятковских, Понинковских и Миропольских бумажных фабрик. Годовой оборот два миллиона.
Винниченко завороженно смотрел на здоровяка в долгополом сюртуке. Тот стоял перед ним, заслоняя свет из широкого окна, он пожимал руку этому богатырю, но в действительности этого человека не существовало. Аноним! Два миллиона годового оборота, бумага — писчая, печатная, папиросная, картон — чуть ли не для всей Украины, три огромные фабрики, а человека нету. Фантом!
Фу! Но это уже, кажется, все!..
Нет! Последним подкатился человечек с радостно сияющим лицом. Именно — подкатился, ибо весь он был такой кругленький — и брюшко и физиономия, — что его коротеньких ножек, где–то там внизу, смело можно было не принимать во внимание. Ручки его едва охватывали собственный животик–бочоночек, голова на плечах, без малейших признаков наличия шейных позвонков, вертелась туда и сюда, почти вокруг своей оси, как глобус, а с лица не сходила приятная, ласковая и доброжелательная улыбка.
— Добрый, — пролепетал человечек, совершенно расплываясь в радостном сиянии.
Человек этот, и правда, должен был обладать весьма добрым сердцем. Только что ж это он, сам первый похваляется своей добротой? Нескромно, знаете, как–то… Но Винниченко вдруг сообразил: да это же фамилия — Добрый! И какая фамилия, господи боже мой! Без этой фамилии разве Киев мог бы существовать? Ведь мосье Добрый был банкир, да еще глава корпорации всех частных банков Киева и Украины. Когда государство не имеет ни копейки за душой, то спасти его может только мосье Добрый — добрый он или нет.
Винниченко — даром что уже до смерти устал склонять голову, а рука от пожатий болела даже в плече — приветствовал мосье Доброго особенно уважительно.
4
Итак, процедура знакомства закончена и должен начаться разговор.
Собственно, какой там разговор — битва!
И даже не битва, потому что в битве может победить та или другая сторона, а просто — погром, резня, Варфоломеевская ночь!
Владимир Кириллович был настроен воинственно и кровожадно. Революция в феврале положила этих пауков и шкуродеров на одну лопатку, Октябрьская революция — на обе, теперь надо прижать их к земле и выжать из них все соки–молоки!
Винниченко сел и, перед тем как начать кровопролитие, поглядел на свои жертвы — деятелей пускай и местно–украинского масштаба, однако же акул всероссийского империализма на Украине. Взгляд его был взглядом тигра, что готовился к прыжку на трепетную лань. Сейчас он получит наконец сатисфакцию за все свои чуть не двадцатипятилетние мытарства гонимого и преследуемого подпольщика–революционера.
